Джеффри Дивер - Грань
Я слышал, что даже такой компьютерный маг, как Билл Гейтс, — страстный игрок в самый обычный бридж.
Что касается меня, то я считаю настольные игры отличной тренировкой для ума, необходимой мне в работе.
Как и теория игр, которой я заинтересовался при написании одной из курсовых работ по математике, но больше из чистого любопытства, наслаждаясь наукой и стараясь отдалить момент, когда мне придется шагнуть в мир реальности.
Теория игр стала серьезным объектом изучения в 1940-х годах, хотя идея витала в воздухе задолго до этого. Ученые, сформулировавшие ее постулаты, проанализировали такие игры, как бридж и покер, но не гнушались и простейшими формами — «Камень, ножницы, бумага» или подбрасывание монеты на «орла» и «решку», — но не для того, чтобы научиться выигрывать. Их интересовал исключительно процесс принятия решений.
Проще говоря, теория игр помогает сделать оптимальный выбор, когда между участниками возникает противоречие (причем как среди противников, так и партнеров) и один не знает, что собирается сделать другой.
Классическим примером служит так называемая «Дилемма заключенного» — воображаемая ситуация, при которой двое правонарушителей арестованы и помещены в отдельные камеры. Полиция ставит каждого из них перед выбором: признаться или нет. И хотя ни тот ни другой не знают, каков будет выбор подельника, им ясно дают понять, что если признаются оба, это пойдет им на пользу — их, конечно, не отпустят на свободу, но дадут сравнительно небольшие сроки заключения.
Но ведь существует возможность, не признавая своего участия в преступлении, получить еще более короткий срок или вообще не попасть в тюрьму, хотя это гораздо рискованнее… Потому что есть вероятность загреметь за решетку надолго.
Признание в таком случае считалось бы «рациональным» выбором.
Отрицание вины подпадает под определение «рациональной иррациональности».
В повседневной жизни теория игр применима ко многим ситуациям в экономике, политике, психологии, планировании военных операций. К примеру, вкладчики некоего финансового учреждения понимают, что лучше не снимать сразу всех своих денег со счетов в банке, у которого возникли проблемы, поскольку, если так поступят и другие, начнется паника, банк окончательно обанкротится и это принесет убытки всем. Но с другой стороны, если ты успеешь снять деньги одним из первых, то ничего не потеряешь, и к черту интересы всех остальных! Поспешив опустошить свой личный счет, то есть действуя с «рациональной иррациональностью», есть шанс спасти свои сбережения ценой банкротства банка и других его клиентов.
Каким образом все это применимо к моей профессии?
Поскольку ни я сам, ни мой противник, подобный Генри Лавингу, не ведает, каким будет следующий ход оппонента, я постоянно использую теорию игр, чтобы добиться стратегического преимущества, а оно достигается не только общим подходом, но и каждым конкретным маневром — к примеру, передвижением пешки на поле «а7» или выбором сжатого кулака в «Камне, ножницах, бумаге».
Вот и теперь я избрал своей стратегией использование ловушки, полагая, что Генри Лавинг в данном случае сделает «рациональный» выбор — то есть клюнет на приманку.
Но вся теория игр и построена на извечном отсутствии полной уверенности — будь то на игровом поле или в реальности. Вполне вероятно, Лавинг инстинктивно почуял подвох и, зная, что я сосредоточусь на попытке поймать его, попробует отыскать место, где находятся Кесслеры, пока меня там нет.
Или же он пустит в ход нечто другое, что мне пока даже в голову не приходит, а ему позволит обыграть меня с еще большей легкостью?
Уже подъезжая к столице нашего государства, я заметил, что за мною следует черный джип, который, как мне показалось, я видел прежде. Уэстерфилд это? Или кто-то другой? Я снова набрал номер Клэр Дюбойс.
— Мне нужна толпа. Какой-нибудь массовый праздник или парад в Вашингтоне или окрестностях. Не думаю, что за мной «хвост», но хочу быть уверенным на все сто. У тебя есть для меня что-нибудь подходящее?
— Значит, скопление людей? Хорошо. Толпа должна быть очень большая? На стадионе сегодня матч… Хотя, извини, это не подходит. Они так паршиво играют в этом сезоне, что много болельщиков не соберут. Потом есть еще авторша популярных любовных романов и модель, обычно позирующая для обложек ее книг. Они встречаются с читателями и раздают автографы в «Сэйфуэе» на северо-западе.
Откуда она все это знала, даже не заглянув в компьютер?
— И сколько же любителей собираются на раздачу автографов в супермаркете?
— Ты бы удивился, увидев, как много.
Вероятно, это так.
— Но мне нужно что-то более масштабное. Человек с тысячу или больше. Что происходит в центре города?
— Жаль, что сейчас не весна. Я сама не хожу на эти праздники цветения вишни, — сказала она. — Но там всегда столпотворение. Подошло бы идеально, хотя мне непонятно, что они находят в разглядывании деревьев. Так, давай посмотрим…
Теперь я услышал, как она застучала пальцами по клавиатуре. И мелодичное позвякивание подвесок.
— Пока не слишком везет. Марш в защиту прав геев по Коннектикут-авеню до площади Дюпона. Приветствия вновь обращенных. Примерная оценка — человек четыреста… Парад американцев мексиканского происхождения на юго-востоке, но он только что закончился. Ага! Вот что нам нужно! Самое массовое событие сейчас — это протесты у здания конгресса. По сообщениям прессы, там собралось больше двух тысяч манифестантов. Мне только непонятно, почему в протестующие записывают всех подряд. Там больше половины обыкновенных зевак.
— Похоже, это мне подойдет.
Вообще, объяснила Клэр, там собралось две толпы. Одна поддерживала кандидата в верховные судьи страны, вторая яростно отвергала кандидатуру. Я смутно помнил, что юрист, которого сенат номинировал в верховные судьи с очень небольшим большинством в один-два голоса, был человеком консервативных взглядов, а потому леваки собрались, чтобы выразить несогласие, в то время как республиканцы мобилизовали своих активистов и организовали группу поддержки.
— Где именно все происходит?
— Около здания сенатских офисов, — сообщила она.
Я отключил связь и поехал в указанном направлении. Через пять минут с помощью своего удостоверения сотрудника федеральных правоохранительных органов я проехал сквозь толпу демонстрантов и благополучно миновал баррикады, где задержали бы любого, кто захотел бы последовать за мной. Сторонники кандидата располагались по одну сторону условной черты, противники — по другую. Я отметил, какими грязными оскорблениями осыпали они друг друга. Понятно, что полицейские находились тут же в весьма внушительном количестве. Мне припомнилась недавняя серия статей в «Пост», где отмечался рост поляризации и агрессивности среди американских политических активистов.
Мой телефон снова зазвонил.
— Слушаю тебя, Фредди.
— Ты где?
— Сейчас стараюсь не наехать на одного из демонстрантов у сената.
— Сбей парочку специально для меня.
— Ты на месте?
— Да, мы уже здесь. В указанном районе.
— Что-нибудь заметили?
— Пока ничего.
— Я скоро присоединюсь к вам.
Моя машина выбралась наконец из толпы, и я, убедившись, что за мной никто не едет, поспешил в небольшой гараж (рядом с вокзалом «Юнион»), которым мы иногда пользовались. Через несколько минут я сменил официальный «таурус» Гарсии на другой автомобиль с фальшивым номерным знаком и выехал наружу не через те ворота, в которые въезжал.
Еще десять минут спустя я подъехал на место расставленной нами ловушки.
Новый раунд игры против Генри Лавинга вот-вот должен был начаться.
11
Мы остановили свой выбор именно на этом заброшенном районе в северо-западной части столичного округа, потому что он превосходно подходил для засады.
Здешняя запущенная бывшая промышленная зона выглядит так же угнетающе угрюмо, как такие же индустриальные трущобы Детройта или юга Чикаго. Склад, снятый нами здесь за сущие гроши, стоял посреди поросшей травой и местами заболоченной свалки. В разных направлениях ее пересекали ржавые рельсы (никогда ни видел там ни одного поезда), подъездные дороги все в рытвинах да пара каналов, откуда несло какой-то кислятиной. Вместе со складом мы стали обладателями полутора гектаров, с позволения сказать, «земли» с чахлыми кустами и такими же анемичными деревьями и лужами с водой, напоминавшей цветом шкуру больной тропической ящерицы. Сам по себе склад подавал кое-какие признаки жизни, но недостаточные, чтобы со стороны сойти за глубоко законспирированную явку. Неподалеку от него стояли два полуразрушенных сарая, где оперативные группы могли затаиться в ожидании появления врагов, — оба создавали хорошие позиции для ведения перекрестного огня. Стены склада почти без окон были непроницаемы для пуль. Это место мы уже использовали несколько раз, хотя лишь дважды нам сопутствовал успех. Последняя попытка предпринималась в январе прошлого года, когда в сильнейший снегопад я просидел в засаде четыре часа, попивая холодный кофе из отсыревшего картонного стакана, который держал покрасневшими от мороза пальцами, пока наемный убийца не решился на дерзкую, но роковую для него вылазку.
