Фредерик Дар - Не мешайте девушке упасть
Ну и ладно. Слава богу, такой парень, как я, имеет и другие аргументы, кроме внешности.
Я иду звонить Бравару. Это мой друг… Когда-то я оказал ему обалденную услугу, и он готов стать кофейной мельницей, если это может доставить мне удовольствие.
— Вот это да! — радостно кричит он. — Это вы, господин комиссар? Что я могу для вас сделать?
Прежде чем вы узнаете о нашей беседе, должен вам сказать, что Бравар работает на радио звукоинженером.
— Старичок, — говорю я ему, — мне в кратчайший срок нужно ни больше ни меньше как звукозаписывающее оборудование. Я бы хотел, чтобы эта штука была все-таки поменьше паровоза, потому что собираюсь установить ее в моей комнате. Есть у тебя такая?
Он отвечает, что, конечно, есть. Он даст мне один из аппаратов, с какими ходят брать интервью дома, и притащит его сам.
Я даю ему адрес гостиницы, потом вызываю парнишку из обслуги этого притона и конфиденциально спрашиваю, не может ли он раздобыть мне бутылочку чего-нибудь приличного.
Он со скорбным видом качает головой и уходит.
Возвращается он с литрушечкой. Должно быть, парень из прихожан синагоги, потому что в коммерции разбирается отлично. Я плачу за бутылку аперитива цену гоночного велосипеда и сразу начинаю с ней беседовать. Мы так хорошо ладим, что к приходу Бравара в ней остается всего половина.
Он тащит такой же здоровый чемодан, как мой, только в нем лежит груз совсем другого рода. Он малый сообразительный. Чемодан заталкивает прямо под кровать, а микрофон прячет в вазу с цветами. Провод искусно камуфлирует.
Бравар мне объясняет, как включать аппарат. Это просто, как делать круги на воде. Я даю ему добить бутылку и говорю, что забрать аппарат он может вечером.
Мы прощаемся, и я иду в ближайший ресторан. Что бы ни случилось, а полдень — время обеденное, и его надо уважать, как своего дедушку.
Глава 18
Придет она или нет?
Этот вопрос извивается в моих мозгах, как разрезанный пополам червяк.
Несмотря на свою садистскую натуру — а может быть, именно благодаря ей, — малышка Грета меня очаровывает. Это первоклассная сирена, с которой я никогда не устану вести большую игру.
Я дохожу по улице Четвертого сентября до Оперы и возвращаюсь к Пам-Пам. У меня начинает кружиться голова: моя киска уже там. А как она прикинулась! Чтобы не смущать меня, явилась не в военной форме, а в ослепительном меховом манто. Если это не норка, то, значит, собака!
Я целую ей ручку в наилучшем аристократическом стиле и сажусь рядом.
— Как мило, что вы все-таки пришли, Грета.
— А вы не верили моему слову? — спрашивает она.
— С красивой женщиной никогда нельзя быть до конца уверенным…
Комплимент немудреный, но все равно заставляет ее щеки порозоветь. С девчонками нет необходимости быть оригинальным. На возвышенные фразы им начхать, а вот от тупых мадригалов они так и млеют.
Раз это ей нравится, я продолжаю и выкладываю целый набор глупостей. Будь у нее хоть два грамма здравого смысла, она пожала бы плечами и побежала купить пластырь, чтобы заклеить мне рот. Но она наслаждается моим трепом, как будто это черносмородинный ликер.
— Вам не кажется, что стоит собачий холод?..
— Надо же! — иронично отзывается она. — Вы интересуетесь метеорологией?
Я принимаю вид подростка, впервые в жизни севшего на колени к бабе.
— Это чтобы сделать более уместным одно маленькое предложение, — объясняю я с самым жалким видом, на который способен.
— Какое?
— Я хотел вам показать мою коллекцию японских эстампов…
Она смеется и крутит задом так, что если бы в него сунуть деревянную ложку, то можно было бы сбивать майонез.
— Так каким будет ваш ответ, любовь моя?
Она отвечает не сразу, и у меня сжимается сердце. Если она откажется, это будет самое сильное разочарование в моей жизни. И не только в физическом плане… В общем, вы поймете потом.
— Вы не очень постоянны, — шепчет она. — Я думала, вы отдали свое сердце той девушке, что была с вами…
Я вздыхаю. Раз дело только в ревности, вопрос можно уладить в два счета.
— Жизель? — переспрашиваю я. — Это совсем другое дело. Она мой друг. Не смейтесь. Она за мной ухаживала во время болезни, помогала мне… Короче, ради нее я готов броситься в огонь и, кажется, уже доказал это. Но никакой любви между нами не было. Если я говорю, что влюблен в вас, то потому, что это чистейшая правда… Слово мужчины. Ради Жизель я готов на любые жертвы, а ради вас — на любые безумства… Улавливаете разницу, прекрасная смуглогрудая андалузка?
Грета кивает. Она тает от удовольствия. Чувствую, мои акции идут вверх.
— Ну же, — настойчиво говорю я, — пойдемте и делайте, как советовал один мой старый корешок: «Не ждите завтра, срывайте розы жизни прямо сегодня…»
— Даже если они с шипами?
— Да, моя богиня, даже с шипами.
Она встает, и мы доходим до бульвара Капюсин, где стоят фиакры.
— Очень романтично, — фыркает Грета.
— Я обожаю романтизм, — отвечаю я ей. — Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то шел бы рядом с вами в рединготе и цилиндре.
Фиакр трогается, покачиваясь. Я обнимаю Грету и начинаю влажный поцелуй.
— Скажите, — спрашивает она после того, как восстановила дыхание, — а как обстоят дела с BZ 22?
Я делаю жест, каким отгоняют мух.
— Послушайте, Грета, мой старый школьный учитель всегда говорил, что не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Это правило, хорошее для учебников, на практике применимо не всегда. Однако я ему строго следую. Поскольку я не знаю, смогу ли увидеть вас завтра, то пользуюсь тем, что сегодня вы рядом со мной, чтобы очаровать вас.
— Какой вы забавный…
После нескольких минут размышления она добавляет:
— Мне будет неприятно, если с вами случится несчастье…
— Мне будет еще неприятнее!
И вот мы перед моей гостиницей. Поднимаемся на лифте в мою комнатушку.
Я звоню коридорному и прошу бутылку портвейна. Догадываюсь, во что она мне обойдется, но бывают обстоятельства, когда скупость надо запрятать поглубже.
Когда он возвращается, Грета, снявшая манто, смотрит в окно на движение на улице. Я наливаю ей стаканчик портвейна, и она без жеманства выпивает его.
Закончив предварительный этап, я закрываю дверь на задвижку и сажусь в кресло. Без какой-либо просьбы с моей стороны она прижимается ко мне. Клянусь вам, что в эту минуту никто бы ни в жизнь не подумал, что эта красавица самая кровожадная из тигриц. Она нежна, как медовое пирожное.
— Здравствуй, — мурлычет мне она.
Я ей ничего не отвечаю, но провожу маленький сеанс ощупывания, заставляющий ее фыркать от смеха. За меньшее время, чем требуется, чтобы объявить войну, мы переходим в горизонтальное положение и проделываем все те трюки, о которых никогда не пишут в книгах для юношества.
— Какое прекрасное путешествие! — вздыхает Грета, когда мы снова садимся в кресло.
— Всегда готов организовать второй круиз.
Это предложение ее веселит.
— А где же твои японские эстампы?
Вот он, момент сыграть мой маленький спектакль.
Я достаю из шкафа чемодан, кладу его на кровать, отпираю замок и оборачиваюсь, не открывая крышку.
— Вот, любовь моя, если ты любишь экзотические вещи, то получишь огромное удовольствие.
Говоря это, я включаю записывающее устройство.
Грета без малейших подозрений подходит к чемодану, открывает его и издает крик ужаса.
Она поворачивает ко мне лицо цвета мела.
— Это ты его убил?
— Вроде бы…
— Бандит!
Я встаю и влепляю ей пощечину.
— Ну хватит!.. Мне надоело, что со мной обращаются, как с грязной собакой. Ты посылаешь этого пигмея убить меня; он меня будит, колотя железякой по башке, что гораздо эффективнее будильника, а ты еще называешь меня бандитом за то, что я отправил его к святому Петру! Слушай, Грета, будь хотя бы логична! Я не прошу тебя быть честной, ибо нельзя требовать невозможного…
Она закипает.
— Что ты сказал?
— Правду, Грета. Я сказал, что ты работаешь одновременно на Великий рейх и на себя. На себя в первую очередь…
Она пожимает плечами и тянет руку к своей сумочке. Я оказываюсь проворнее, хватаю ридикюль и открываю его. В нем лежит миленькая пушка, которую я кладу в свой карман.
— А теперь, Грета, мы можем поговорить серьезно. Если позволишь, я тебе изложу в общих чертах, как я себе представляю дело…
Ты девушка умная и смелая. Надо признать, что феи, присутствовавшие при твоем рождении, не поскупились и дали тебе много мозгов. Так вот ты задумалась и сказала себе, что война очень плохая штука, но это также уникальный случай удовлетворить свои тайные страсти и заработать деньги.
Ты ждала своего часа, и он наконец наступил. Твой план был масштабным: украсть у фрицев их изобретение и продать его янки, которые набиты долларами и интересуются всем на свете. Но ты не хотела пачкаться и предпочла действовать через банду. Неизвестным мне образом ты вошла в контакт с несколькими урками, выдававшими себя за активных членов знаменитой «Кенгуру». Гениальным ходом с твоей стороны было не иметь с ними прямых контактов. Таким образом, они тебя не знали и в случае провала дела ты оставалась в стороне. Надо быть женщиной, чтобы придумать такое. Поздравляю! Ты держишь их в своих руках и передаешь им приказы способом, который невозможно обнаружить… Они выкрадывают изобретение, и все бы было хорошо, если бы шефу этих парней, некоему Мануэлю, не пришла в голову фантазия наколоть тебя и сбыть лампу самому. Поскольку этот парень не утруждал свои мозги работой, он решает продать BZ 22 немцам. Разумеется, ты узнаешь об этом одной из первых, велишь установить за Мануэлем слежку и пронюхиваешь о квартире на улице Жубер, которую он снял на случай неприятностей.
