Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье
В первую минуту Василий хотел сломать ему шею. Это бы заняло у него ровно пять секунд. Победил здравый смысл. И еще: он хотел в эту ночь обнять горячее женское тело. Драка приведет только к одному — бегству или скамье подсудимых.
Он отдал ему деньги и увидел, как обрадовались девушки. Женской интуицией они понимали на что Василий способен, а может догадывались и о большем.
— А теперь сваливай, — не сдержался Василий. — Еще один раз подойдешь, завалю!
С лакейской улыбкой на устах Хряк ушел.
В этой гостинице они снимали номер. Проблема квартиры отпала сама по себе.
По сравнению с лагерным бараком гостиничный номер — дворец персидского шаха. Они его раздели и окунули в блаженство. В отблеске уличных фонарей их тела извивались, как сказочные змеи. Проведя многие годы в лагерной среде, где половые потребности систематически подавляются, он рычал в экстазе как раненный зверь.
Его состояние они понимали. Избалованные клиенты, которых они обслуживали, не могли отдать им столько энергии и любви. И только память мешала Василию расслабиться до конца…
Угреватый следователь был его злым гением. На просьбы и требования заменить ему следователя, приходил все тот же угреватый и похохатывая заявлял: “Пиши хоть в ООН… Для того, чтоб отказаться от следователя, нужны основания, а у тебя их нет.”
Дело, фактически, было сработано. Оставались незначительные детали, мешающие угреватому сбыть его с рук. Глядя в пространство, с поразительной наглостью он продолжал фальсификацию.
— От кого получил анашу? Скажешь правду — меньше дадут.
Душевным силам Василия приходил конец. В один из таких вызовов он схватил настольную лампу и запустил следователю в голову. Угреватый успел уклониться. Через несколько секунд Василия топтали ногами сержанты. Угреватый злобно твердил:
— Отлично, молодец, еще три года заработал.
В КПЗ холодно. На сплошных деревянных нарах, занимающих половину помещения, сидел и лежал народ.
С его появлением в камере оживились.
— Эй, пацан, давай сюда! За что посадили?
Люди не унывали. Это обстоятельство его ободрило.
— Хранение анаши.
— Наркоша, значит? Тут с твоей статье сидит человек пять.
Он снял обувь и влез на нары. Его окружали люди всех возрастов.
— Как фамилия твоего следователя? — спросил Василия парень примерно его возраста. — Не Коржов?
— Точно, а ты откуда знаешь?
В камере захихикали.
— Да ты чё, пацан, про Коржова не слышал? Он еще недавно был дознавателем, и уже майора заработал. Гасит в тюрьмушку всех подряд и за все подряд.
Вечером в камеру запустили двух пришедших по этапу на доследование. Свободного места не было. Долговязый татарин окинул всех хищным взглядом и остановил свой выбор на Василии. Татарин бросил на него мешок и, жестикулируя оттопыренным мизинцем, процедил:
— Кароче, это место по закону не твое… Давай, дергай!
В молчании окружающих Василий чувствовал подавленность и любопытство. Никто не пришел ему на помощь.
Он уступил ему свое место, и тот змеей заполз в теплую щель между человеческими телами. Василию пришлось лечь в ногах, рядом со старым одноглазым бомжом. Утром, когда всех выводили в туалет, ему с одноглазым блатные приказали вынести парашу.
Когда они тащили тяжелый бак, заполненный мочой, одноглазый, обращаясь к нему, что-то забормотал. Василий прислушался, и уловил в его словах логическую взаимосвязь.
— Ты чё, парнишка, не видишь, что тебя опускают? На меня не смотри, я слабый. Здесь сдохну. У тебя есть сила, не давайся.
Он насторожился, и попросил у бомжа совета.
— Скажи, что делать, я не знаю.
Раздался крик дежурного милиционера:
— Быстро, быстро оправляйтесь и давай в камеру!
— Кароче, слушай меня: когда тебе говорят что-то делать за других, никогда не делай. Нагло отвечай: “Ты чё, змей, коня нашел? Тебе надо — ты и делай”. После твоего ответа тебя постараются забить на словах, а может и кулаках. Кто на тебя покатит, бей первым. Других не бойся, здесь в драке поддержку давать не принято.
“Эти несколько фраз оказали для меня больше помощи, чем все то, что сделала для меня мать”.
После завтрака, состоящего из куска черного хлеба и кипятка, все опять улеглись на нару. Неожиданно вкрадчивым голосом его к себе позвал татарин.
— Васек, не в падлу, постирай мне носки. Там в баке вода осталась.
Кровь ударила ему в лицо. Василий понял, что сейчас должно произойти то, о чем говорил старик.
— Стирай сам, я тебе не конь, — ответил он, все же сглаживая так необходимую грубость.
По камере прошел едва уловимый шорох. Затем наступила тишина. Татарин встал, хищно оскалился и пошел на него.
— Да ты чё, змей, оборзел? Я тебе враз шнифты[46] повынимаю!
Татарину было далеко за тридцать. Василию недавно исполнилось четырнадцать. Еще некоторое время татарин кривлялся, а затем пренебрежительно ткнул его ладонью в лицо. В свой удар Василий вложил всю ненависть и отчаяние, скопленные за все осмысленные годы своего пребывания на этой земле. Косточки его кулака почувствовали, как челюсть сместилась, а уши услышали хруст ломаемой кости. Татарин свалился как подрубленное дерево. Камера выдохнула.
Оказывается, даже в КПЗ имеются карцеры. Их роль играют неотапливаемые камеры без нар. Как просто и как гениально.
Татарину он сломал челюсть. Здесь уже царствовали тюремные законы. Милиционеры, заглядывая в карцер, похохатывали, а заключенная братва через шныря передала ему табак и спички.
Слух о том, что четырнадцатилетний подросток сломал челюсть известному рецидивисту, обошел все двадцать камер КПЗ. Позже, в тюрьме, этот удар вывел его в разряд камерной элиты, но и принес известные неприятности. Сам татарин и его друзья грозились порвать ему “очко”, а те, кто был сторонником наказаний за беспредел, делили с ним глоток чифиря.
Когда он на суде заявил, что наркотик ему подбросили, реакция была однозначной.
— Надо было на следствии говорить, — заявил судья, а прокурор отпустил “остроумную шутку”:
— У них всегда так. Анашу им подбрасывают, а пистолеты они находят в урнах.
Стажер, игравший роль адвоката, попросил уменьшить ему срок, так как он является несовершеннолетним. Этих слов, сказанных в защиту Василия, ему показалось достаточно. После перерыва на обед в зал суда он больше не явился.
В зал иногда заглядывали любопытные. Бледнея после каждого дверного скрипа, он все еще надеялся увидеть свою мать. Она не пришла.
На замечание судьи, почему в зале суда нет матери подсудимого, прокурор ответил в том же стиле:
— Они их до такой степени доводят, что те не знают как от них избавиться.
Все было исчерпывающе ясно. Он получил три года лишения свободы.
XXV. Беседы, тайник, ночное приключение, отъезд
Харасанов принес новую бутылку.
— За ваше согласие, Франц, нам необходимо выпить. Рекомендую шотландское виски из отборных зерен. Но, честно говоря, я больше люблю водку. Виски имеет какой-то медицинский привкус.
Виски было теплым и Францу не понравилось. Харасанов выпил еще.
— Наиболее интенсивно нас будут разыскивать десять — пятнадцать дней. Думаю, завтра мы с Татьяной увидим свои физиономии по телевидению. В этот период показываться нам на улице заказано. Не исключена возможность, что вы с Наташей тоже будете в розыске. Показания Наташиной сестры и таксиста наверняка фигурируют. Ваше присутствие они будут расценивать двояко: если посчитают заложниками, что скорее всего, рядовые ищейки в курс введены не будут. Если придут к выводу, что вы соучастники, тогда мы в одинаковых условиях.
Он положил свою руку Францу на плечо и, глядя прямо в глаза, сказал:
— А теперь, поскольку у нас с вами не осталось тайн, сделайте одолжение, пройдите за мной.
Харасанов провел его в отделанную бирюзовыми изразцами кафеля ванную.
— Возможно меня подстрелят, словно куропатку, я это вполне допускаю. На этот случай хотелось бы вам оказать небольшую услугу. Смотрите внимательно. В левом верхнем углу ванной, где на плитке изображена голова чайки, тайник. Становитесь ногами на ванную, нажимайте сильнее…
Квадрат из четырех соединенных между собой плиток сместился. В глубине ниши Франц увидел пачки денег. Там же, в прозрачной коробке, лежали груды документов. Наполовину прикрытые корешками разного формата выглядывали длинноствольные пистолеты зарубежного образца.
Франц изумленно посмотрел на Харасанова.
— Моему удивлению, в отношение вас, кажется, не будет границ. Поневоле начнешь воспринимать всерьез Али-бабу и сорок разбойников.
Харасанов рассмеялся:
— Разбойником я никогда не был. Думаю, вы слышали о знаменитом “меховом деле”, потрясшем этот город несколько лет тому назад.
