Михаил Нестеров - Возмездие. Никогда не поздно
– Четыре… кажется.
– Кажется… – Жердев не глядя выстрелил и попал в «молоко». Освободив пистолет от пустого магазина, на его место он поставил полный.
К этому времени все пять стрелков прекратили стрельбу, инструктор частного тира уткнулся в корочки, раскрытые перед ним помощником Жердева. Второй его сопровождающий, сменив мишень, возвращался по идеально простреливаемому коридору.И Жердев решил продемонстрировать перед всеми «мастер-класс»: «нарисовал» в центре мишени смайлик – две пробоины посередине и ряд пробоин, символизирующих улыбку, внизу.
– Вы спите с пистолетом? – натянуто улыбнулся Маевский.
Жердев приподнял бровь: то ли да, то ли нет.
– Мне доложили, ты записался еще на курсы рукопашного боя. Встретимся на татами?
– Там ринг, – ответил журналист и поднес кулаки к подбородку. – В основном мы боксируем.
И вот спустя пятнадцать лет сам Жердев слушает о практических успехах журналиста в стрельбе.
– Ты хочешь сказать, это ты ухлопал Хатунцева? – перебил он Андрея.
– Так вышло.
– Ты что, извиняешься?
– Ну не то чтобы извиняюсь…
– Фантастика! Ты, ты ухлопал наемника!.. А где сейчас Биленков?
– Дома, наверное, отлеживается. У него вся грудь синяя, пара ребер сломана наверняка. – Маевский открыл крышку фотокамеры и вынул из нее карту памяти.
Жердев понял его с полнамека и вставил ее в картридер компьютера. Тотчас открылось окно проводника с эскизами снимков. Их было больше двух десятков, но Жердева в первую очередь заинтересовал один, самый яркий, что ли. На нем крупным планом чье-то лицо – с открытым ртом и распахнутыми глазами. Неужели это Хатунцев? Да, это он, убедился Дмитрий Михайлович, дважды кликнув мышью на эскизе: снимок растянулся на весь экран. Он был настолько четким, что Жердев различил синие прожилки на носу трупа, перхоть на вороте рубашки и даже посекшие кончики длинных седых волос. «Совершенство в высоком разрешении», – хмыкнул он. Всмотревшись в лицо бывшего оперуполномоченного, Жердев обратил внимание на дату и время в правом нижнем углу снимка и спросил:
– Как долго он мертв?
– Не больше трех или четырех минут.
– Ты сразу схватился за камеру?
– Не сразу. Я же сказал, что прошло какое-то время. Сначала я оказал помощь Биленкову и кореянке.
– Почему ты не снял их?
– Чтобы не привязывать их к убийству Хатунцева. Я не за сенсацией гоняюсь. У меня другое задание.
– Так объясни мне, для чего ты «сфоткал» Хатунцева и место его захоронения?
– Чтобы избавить вас от лишних хлопот. Вы все увидели своими глазами, и вам незачем вызывать эксгуматора.
– Хорошо. Есть еще вещи, о которых мне следовало бы знать?
– Я продолжу тему эксгумации.
«Давай», – глазами разрешил Жердев.
– Я остался на кладбище, поджидая Кравца. Он должен был прийти, и он пришел. И ушел не сразу: он задержался, и задержал его я, понимаете? Последние пять или шесть снимков посвящены Кравцу. Качество не очень, снимал я все-таки в темное время суток и без вспышки. Хотите услышать, почему я не уложил Кравца там, на месте?
– Биленков ответил бы: «Кто я, а кто он».
– Вот в этом мы похожи. Поэтому я сидел тихо, как мышь. Да, вот он, – подсказал Андрей, когда курсор замер на одном из последних в папке эскизов.
«Во всей своей красе», – нервно заметил Жердев, разглядывая на экране монитора еще одного, на этот раз живого и невредимого оперуполномоченного.
– Это единственные снимки, или у тебя есть копии?
– Вы можете послать своих людей ко мне домой, снять образы дисков с компьютеров, проверить удаленные хранилища. Пусть они ищут не по названиям файлов, а по их атрибутам: размер, глубина, тип, дата создания и прочее. Это облегчит им работу.
– Ты закончил?
– Да, у меня все.
– Отдыхай. И береги нервы. Ты какой-то взвинченный сегодня. Когда понадобишься мне лично, я тебя вызову. А так, ты по-прежнему находишься в распоряжении Биленкова. – Когда журналист уже подошел к дверям, Жердев окликнул его: – Мой водитель отвезет тебя домой. Хорошая работа.
– Я знаю, – улыбнулся кончиками губ Маевский.
Он чертовски устал. Но спать ему не хотелось. Единственное желание – растянуться на кровати, разбросав в стороны руки и ноги. Что он и сделал. И, не открывая глаз, спроецировал в обратную сторону весь прошедший день – в режиме перемотки, поставив на паузу только один момент: выстрел в Хатунцева, конец старой, но безотказной «машины смерти», для которой убить человека, что муху прихлопнуть. Вольно или невольно журналист оправдывал свои поступки. Уснул он только под утро.
Похожие чувства и эмоции переживал еще один человек…
Начался дождь, когда Кравец шагнул в подъезд своего дома. И первым его желанием было прислониться к стене и закрыть глаза. Но он еще не дома. Ему предстояло отмахать четыре лестничных марша, повозиться с двумя замками… Наконец он плюхнулся в кресло, вытянул ноги, через секунду вскочил, достал из холодильника банку пива и снова занял место в кресле. Глоток освежающего напитка вернул его к жизни. Только он – этот первый глоток – имел вкус и был по-настоящему ценен. Порой Игорь больше не притрагивался к банке и наутро выливал ее содержимое в раковину. Дальше следовало перебороть себя и не уснуть в кресле, как это бывало не раз. Но он не смог перебороть себя и провалился в глубокий, без сновидений, сон.Вечером следующего дня Виктор Биленков пришел к Маевскому без предварительного звонка. То есть звонок был – по домофону. «Это Виктор. Есть минутка?» Из решетки переговорного устройства вырвалась на волю ирония: «Хм». Затем щелкнул электронный замок, и журналист перешел на серьезный тон: «Поднимайся на четвертый этаж». Виктор считал не марши, а ступени, и давались они ему тяжело, как будто он разом подряхлел лет на сорок-пятьдесят. Болело каждое ребро. Он обрел способность считать позвонки, подразделяя их на болезненные и крайне болезненные. Ему казалось, эта боль пришла навсегда и не отпустит его даже в гробу, когда к его позвоночному столбу приколотят доски. Проконсультироваться бы на этот счет у Хатунцева, но старый душегуб мертв, слава богу.
Маевский поджидал незваного гостя на лестничной клетке: в легком спортивном костюме и домашних тапочках, взъерошенный, как будто Биленков поднял его с кровати. Они поздоровались. Гость разулся и оставил обувь на коврике, рядом с ботинками хозяина.
– Как самочувствие? – поинтересовался Маевский, прикрывая за участием тонкую насмешку.
Гость пожал плечами и содрогнулся от острой боли, прострелившей его от затылка до поясницы.
– Бардак в голове и теле, – простонал он.
– Сегодня ты один, без своей спутницы?
– Я оставил ее один на один со своими книгами.
– Правда? И что она читает?
– Детские книжки для взрослых: «Гарри Поттер», «Властелин колец»… Ты сегодня не работаешь?
– Хорошо быть свободным от работы, но также хорошо быть при деле. У каждого периода свои прелести и преимущества.
– Хорошо сказано, – не мог не оценить Биленков.
– Это сказал Гарри Гаррисон, – пояснил Маевский. – Еще он сказал: «Либо жизнь вне условностей общества, либо смерть от абсолютной скуки. Сегодня надо делать выбор: все или ничего. Чтобы сохранить свою психику нормальной, я выбрал все».
– Иными словами, чтобы не свихнуться, ты принял предложение Жердева.
– Ну, что-то в этом роде. Выпьешь что-нибудь?
– Что у тебя есть?
– Водка, пиво.
Биленков выбрал первое:
– Водку. Ты читаешь Гаррисона или так, дергаешь из его книг цитаты?
– Он умер недавно, и я пролистал пару его книг.
– Вроде как отдал должное.
– Можно и так сказать.
– Понимаю…
Маевский оперативно сервировал низкий стол с зеркальной поверхностью, на котором отразилась запотевшая бутылка водки, стопки, салатница с аппетитными кусочками селедки и колечками лука под тонким слоем подсолнечного масла.
– Дверца твоего холодильника открывается в советский гастроном?
– В точку попал.
Они выпили и помолчали.
Пауза затягивалась. Виктор Биленков мысленно вернулся на берег Яузы, где заключительный акт кровавого спектакля сыграли отдохнувшие за время пути актеры из «военно-полевой труппы» (еще в то время у него на языке вертелось это слегка надутое определение). Он должен был донести до каждого оперативника не весь набор напутствий Жердева, но его смысл. Из головы Биленкова выветрилась одна фраза, и она была бы уместной на освещенном фарами берегу. Но Виктор не вспомнил о ней, потому что обращение к команде у него получилось более чем убедительным, и любая завуалированная или прямая угроза стала бы лишней и смазала бы общее (сильное) впечатление. Сейчас, вспомнив о той детали, Биленков решил поделиться ею с Маевским, скорее всего, в знак благодарности к человеку, который спас ему жизнь. Лучший подарок для журналиста – информация с интонациями «загнанных лошадей пристреливают», – подумал Виктор.
