Степан Мазур - Цена слова
Пулю ему вогнать в лобешник что ли? Никто и не заметит. Судя по пыли на полу, в кабинет этот заходит только он сам.
— Ну ладно, тогда манускрипты свои читай, умник, — я кивнул в сторону полных собраний сочинений Ленина в количестве пятидесяти штук и вышел, не дожидаясь ответной реплики.
М-да, в нашем городе с творчеством как-то не очень. То ли дело Москва, Санкт - Петербург. Там крупные издательства. Нечета этим загибающимся «очкарикам».
Злой и разбитый, причитая на советские постулаты, я побрёл по улице сквозь поднимающуюся метель. Погода словно прочла всё, что накопилось на душе, и решила выплеснуть наружу, вздыбив могучими ветрами в небо.
М-да, вроде неплохой полёт лирической мысли. А что если доделать стихи Антона? Ну-ка, ну-ка.
Что было с моим миром до меня?
Взвиваю в небо свой вопрос незримый.
То за другой чертой, и мне неумолимо
Закрыто на безвестные века.
Антоха, прости, но придётся доработать в том же русле. Соавторство ставить не буду, всё-таки твоё баловство — сам и разгребай свою славу. Я только чуть-чуть подделаю.
Продрогнув до мозга костей — маловата мне всё-таки одежда Антона — я забрёл в первое попавшееся здание. По иронии судьбы это оказалось Интернет-кафе.
Своего компьютера у брата не было. Врачи запретили сидеть возле всего, что излучало хоть толику излучения. Странно, но холодильник с СВЧ-печью из дома никто не убирал. Наверное, Денис Львовичу не доложили, что от работающего компьютера с жк-монитором, излучения не больше, чем от работающего холодильника. Цивилизация идёт мимо поколения СССР. Хотя с другой стороны, запуганные радиацией, те в наследство оставили только один Чернобыль. Могильников не было.
Расплатившись за время до конца вечера, я сел за компьютер и долго гонял по сети монстров, бегал с пистолетами-автоматами, практически забыв о своём собственном за поясом. Когда за окном стало темнеть, зашёл на сайты объявлений и развесил самые бескомпромиссные объявления: «Бездарный, но безумно богатый поэт, ищет продажное издательство для опубликования бумагомарательных стихов, порочащих человечество». И указал номер сотового почившего брата. В наследство достался. Всё равно Антону никто, кроме отца не звонил. Так пусть не лежит последняя модель на полке, пусть карман греет. Домой вернусь, заберу себе.
Выбравшись на улицу, почувствовал дикий голод. Это замёрзшее тело требовало ресурсов для восстановления тепла. Даже копчик застыл от раскалённой на холоде рукояти.
Поймав такси, покатил в ресторан. Но попал в престижный, фейс-контроль на входе-выходе не пустил внутрь, ссылаясь на мой внешний вид. Одежда не по размеру привлекала внимание.
Демонстрировать деньги как-то по-мальчишески, а мне взрослеть надо, быть намного старше и мудрее. Если хочу выжить. Пришлось снова ловить такси и искать магазин одежды. Памятуя о возможных камерах наблюдения в кабинках для переодевания, одевался практически по-спецназовски, плотно прижавшись к стене. Пусть лучше примут за извращенца, чем поймают с пистолетом. Извращенцами в наше время никого не удивить.
Понабрав вдоволь самой разной одежды, той, что хотел и о которой мечтал в детдоме, в ресторан уже не поехал. Зачем мне ресторан, если он может приехать ко мне домой? Дотащив сумки домой, пролистал справочник и заказал еду на дом, человек на пять. Ресторан оказался довольно близко и адрес мой приглянулся оператору, так что через сорок минут в дверь позвонили и ещё через десять я заставил горячими блюдами весь обеденный стол, не забывая засыпать чаевыми разносчика. В следующий раз быстрее привезёт.
Всё, праздник живота. Есть буду, пока не свалюсь под стол. И даже в этом случае никто ничего не скажет.
В квартире только я и фотография семьи Чудиновых.
Глава 2 — Новый боярин -
Звонок раздался, как гром посреди ясного неба. Образ Оксаны улетучился, распался золотой пылью и растаял, как лёгкий дымок. Я едва не взвыл, подскочив с кровати, запутался в одеяле и грохнулся на пол, ощутив «радостный момент пробуждения».
Как упал в полночь на кровать, так и заснул. Но то ли ночью ворочался так, что стал похож на кокон бабочки, то ли заполз в пододеяльник, спасаясь от холода открытой форточки или кошмаров, как эскимос залезает в ледяное убежище через узкий вход-выход иглу, но запутался основательно.
— Да будьте вы все неладны! — Рявкнул невидимому из-за пододеяльника источнику звука. — Дайте хрупкий сон детства досмотреть!
Грохот взбудораженного зверя не прекращался. Выпутываясь из одеяла, поймал себя на мысли, что никаких будильников не ставил уже больше месяца. В школу не хожу, взяв неопределённый жизненный таймаут, а зачем тогда будильник? Какая школа, если не сегодня, так завтра точно прирежут?
Ухо выловило, что звонил не будильник и не в дверь, просто яростно скакал по кровати сотовый, как необъезженный конь. С вибрацией в этой модели переборщили. Не привык я к его звонку, вот и не отличил. Никто ещё не звонил. Здесь в квартире Чудиновых вообще была мёртвая зона. Территория без родни, друзей, знакомых. Даже захудалый почтальон не забредёт, даже квитанции в решётку не сунут — всё оплачивается автоматически за счёт дивидендов от акций.
— Да, да… — сквозь пододеяльник нащупал кнопки и заговорил, пятясь на свободу и стараясь вернуться на кровать одновременно. Спросонья едва снова не свалился на пол, но копчик нащупал кровать, сел, закутанный в пододеяльник, как призрак старых замков.
— Игорь Данилович? — Выплюнул динамик довольно молодой голос.
— Он самый, — прошептал, как сквозь подушку, ощущая, что непокорная пластмасса выскальзывает из пальцев. Но сжав сильнее, приглушил динамик.
— …лег… мы…хо…, — сказал обиженный телефон.
Я ослабил хватку и, роняя телефон, хватательный рефлекс надавил красную кнопку. Связь пикнула и отключилась.
Эффект не взрыва бомбы, но ярость обеспечена!
Сон, как рукой сняло. Со злости разодрал непокорный пододеяльник, выползая на коленках на свободу. Так примерно рвут майки рэслеры из просмотренного на ночь шоу, оголяя мясистую, перекаченную грудь.
Выбравшись из одеяла, сел на кровать и срывая ночнушку, надавил повтор. Благо звонивший не додумался выставить антиопределитель номера.
— Кто звонил?
— Игорь Данилович?
— Он самый.
— Меня зовут Калмышев Борис Борисович. Я главный редактор «самого продажного в мире издательства». Мы готовы рассмотреть ваши… вне сомнения талантливые слоги.
— Как любопытно. И сколько экземпляров сборника вы можете предложить?
— Всё зависит от «безумности» вашего богатства. То есть средств.
— А разве вам не жалко берёзок?
— Карликовых? Конечно, жалко, только нам до северных пустот далековато. Как поётся в песне: «Широка страна моя родная. Много в ней лесов, полей и рек». Ну и так далее. Так сколько будете заказывать?
— А вы даже не посмотрите на… творения?
— Зачем? У нас демократический строй. Каждый волен написать и опубликовать…
— … но не каждый волен это читать?
— Именно, Игорь Данилович, именно. Но мы помогаем только первым типам людей. Вторые пусть как-нибудь сами ищут талант на книжных развалах.
— А каков рынок сбыта?
— Из рук в руки. Так сказать от издательства автору. Без посредников.
— О, как. А у меня машины нет. Точнее, машина есть, прав нет. Точнее, права есть, но они не водительские. У вас грузовичка не найдётся?
— Можно нанять. Вам зачем? Будете строить домик из… творчества? Помниться в Чипполино один башковитый овощ будку из кирпичиков собирал. Вы так же, только другим материалом?
— Нет, я бы хотел заказать акцию.
— Акцию?
— Да. По десять тысяч экземпляров на любой крупный город и по сто на Москву с Санкт-Петербургом.
— Гм, простите. Я вас не совсем понял…
— Что тут непонятного? Хочу несколько миллионов экземпляров книг раздать сознательным гражданам в местах наибольших скоплений тех граждан. Например, на площадях. Бесплатно. Не пиар, но сознательное повышение культурного уровня нации, народа, так сказать. Справитесь?
Телефон поперхнулся. Говоривший долго кашлял на другом конце провода. Собеседники заботливо стучали по хребтине редактора, проявляя бдительность. Наконец, порядком подуставший голос важно сообщил:
— Полагаю, безумности вам не занимать.
— Творенья не должны кануть в лету. Будем действовать?
— Записывайте адрес…
Сборник оказался тонковат, объёма хватало лишь на брошюрку. Не хотелось воевать с повелителями брошюр — иеговыми, и мы с редактором принялись дописывать талантище своими скромными пометками, характеризующими почти каждое слово.
Дописываний хватило на ещё одну брошюру, но оттого она не перестала быть брошюрой. Не дотягивала даже до мягкой обложки. Сей факт меня немало покоробил, и за дело взялась бригада литературных негров.
