Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов
В уголок детства. Здесь каждая вещь напоминала о далёкой жизни, кажущейся теперь светлой и безмятежной. Детство всегда кажется радостным, хотя оно на самом деле не самая счастливая пора. Детство, юность, небольшой период после окончания Университета… Пока я не нашёл крупный клад, на который смог купить и обставить своё нынешнее жильё; за который по навету подельника получил срок. Потом были другие находки, завелись деньги, я обрёл самостоятельность, о чём долго мечтал, только вот безмятежность исчезла. Кладоискательский фарт положил ей конец. «Crescentem sequitur cura pecuniam» [11] Появились заботы, богатство требовало защиты и пришлось лить кровь. Сокровища испокон веков омывались ею и, возжаждав их, я оказался втянут в бесконечный круговорот. «Чёрная археология» – монета о двух сторонах. Об изнаночной как-то не особенно задумывался, когда начинал рыть могильники. За несколько лет сие занятие здорово изменило меня. Кем я стал? Сражающимся за выживание уркой под девизом: умри ты сегодня, а я завтра? Гнетущая картина. Со стороны глядеть на себя всегда неприятно, но полезно. И хорошо, когда есть такие вот заповедники детства, где сделать это гораздо легче, нежели в привычной обстановке.
Интересно, отказался бы я от своего первого крупного клада, если бы знал, к чему это приведёт?
Улыбаясь, я приблизился к книжному шкафу и не торопясь провёл пальцем по корешкам двадцатитомника «Археология СССР с древнейших времён до наших дней». Пыли, надо заметить, на них не было – налицо мамина забота. Она всегда приветствовала моё увлечение историей, тягу к которой я испытываю с малых лет. В детстве я был буквально захвачен Римской Империей, интерес к ней доходил до фанатизма; я ведь до сих пор иногда думаю на латыни. Нет, не стал бы я отказываться от этой сучьей жизни, до которой докатился, гонимый кладоискательской Фортуной. Видимо, «чёрная археология» всё же мой путь, на который я даже не становился – он сам избрал меня. Словно я был рождён для того, чтобы копать и находить. Такова моя судьба, и я пройду этот путь до конца.
– Чем занимаешься, сынок?
Мамин голос вывел меня из раздумий.
– Cogito, – ответил я. – Ergo sum. [12]
– Один умный человек, академик, говорил: «Мыслю, тем и существую», – мама понимала мою латынь, хотя и относилась к ней с долей иронии, как к причуде любимого чада. – А у тебя как дела обстоят с наукой?
– С наукой, – ответил я, – у меня дела обстоят хорошо. С наукой мы дружим.
– И всё? – разочарованно спросила мама.
– И всё, – подтвердил я. – В более тесные отношения с теорией мешает вступить огульное увлечение практикой. Ты же меня знаешь.
Я помог маме накрыть на стол. Она как-то удивительно быстро ухитрилась обернуться со стряпнёй. Получилось обильно, красиво и вкусно. После ксениной «коммуналки» вдвойне приятно было оказаться в родной, милой сердцу домашней обстановке. Я немного пожалел, что Маринка лишена сейчас этого удовольствия, но втайне радовался – на нашем маленьком семейном празднике она была бы лишней.
– С маринкиной роднёй я теперь на дружеской ноге, – похвалился я своими успехами в области семейной дипломатии.
– Это правильно, – тёщу с тестем мама видела только на нашей первой свадьбе. Её они наверное представлялись кем-то типа австралийских антиподов или другого, малоизученного по причине крайней изолированности народа. – Надо будет собраться нам всем вместе. Какой праздник ближайший?
– Новый год, – буркнул я.
Устраивать посиделки не хотелось, чтобы не загружать маму новыми моими проблемами, которые обязательно всплывут при разговоре с родственниками. А молчать они не будут, домашний Колизей произвёл слишком сильное впечатление, чтобы не поделиться им с матерью шоу-мэна. «Вон какой у вас сынок, настоящий гладиатор! – Гладиа-атор?! Надо же, как интересно. Ну-ка, ну-ка, сынок, поделись секретом.» Нет уж, дудки! Ни о каком ристалище мама не узнает. Я и так доставил ей немало хлопот.
– И всё же так нельзя, Ильюша, – с мягким укором сказала мама, – они ведь наши родственники, а я их даже совсем не знаю. Надо позвонить им, вместе обсудить, когда мы встретимся. Можно пригласить в гости к нам.
– Надо будет как-нибудь, – туманно ответил я.
– Тогда зачем откладывать в долгий ящик, звони сейчас, – предложила мама. Она не знала, на что меня толкает.
– После десяти вечера – некультурно.
– Ещё не вечер, – кинула взгляд мама на часы, предательски тикающие на стене. – Иди, звони сейчас, тогда успеешь сохранить приличия. Ты ведь без понуканий никогда не соберёшься.
– Ох, всё из-под палки, – вздохнул я и поплёлся в прихожую, где стоял телефон. Отговорок мама не принимала, упрямство у нас – черта наследственная. Пусть будет как ей угодно. Повинуюсь. Уговорю потом Валерию Львовну не распространяться о побоище. Надеюсь, поймёт.
Трубку снял тесть.
– Илья? Хорошо, что вы позвонили.
Голос его был полон энтузиазма. Мне это не понравилось.
– Я не поздно? – выразил я готовность немедленно прервать связь.
– Нет-нет, нормально, – затараторил Анатолий Георгиевич. – Что-то я вас долго не могу найти. Звоним вам, звоним, никто не отвечает.
– Мы с Мариной переехали погостить, – доступно намекнул я. – Ну, вы понимаете, в связи с тем случаем…
– Скрываетесь, – обрадовался тесть. – Осмотрительно, хвалю. Даже не буду спрашивать, в целях конспирации, у кого.
Доктор наук дорвался до игры в шпионов и теперь резвился как ребёнок. Слушать его лепет было невыносимо.
– Я вот по какому поводу звоню, – стараясь оставаться вежливым, начал я. – Грядёт день рождения Марины. Давайте соберёмся в семейном кругу. Моя мама придёт.
– Встретиться бы не мешало, – тесть явно пропустил мои слова мимо ушей, он был слишком увлечён чем-то своим. – Я добыл для вас информашку по незваным гостям.
– Что?! – вырвалось у меня. Наверное излишне громко, но я не был готов к подобным сюрпризам. – Что за ин… Откуда?!
– Это же «Светлое братство», верно? – с неподдельным восторгом, в который его привело моё замешательство, выдал Анатолий Георгиевич. – Им сейчас занимается шестой отдел РУОП. Эти, из братства, очень крутые ребятишки. «Светлое братство» находится в тесном контакте со структурой Алексея Леминга. Она зарегестрирована в Санкт-Петербурге весной девяносто седьмого как общество с многообещающим названием «Справедливость». Вполне в духе Леминга. Улавливаете, какие верхи?
Он так тараторил, словно боялся, что связь прервётся и самое главное останется недоговорено.
– Откуда вы это узнали? – холодно спросил я.
Заигравшийся в разведчиков тесть был опасен.
– Сообщили, – кокетливо ответил он.
– Кто сообщил? – уже иным тоном, сухим и деловым, осведомился я.
– Ну-у, после известного вам инцидента я принял некоторые меры предосторожности, – посерьёзнел тесть, восторженность его померкла. – Врага следует знать, чтобы победить, верно? Я рассказал об этом своему знакомому, который работает в милиции. Мой знакомый из главка заинтересовался.
– Зачем вы это сделали? – простонал я.
– Считаю, что врага надо знать в лицо.
Весть о взаимодействии «Светлого братства» со структурой брата известного политического деятеля явилось для меня откровением. И откровением неприятным. Кто же знал, что меченосцы так круто стоят! Объединённые в тайный Орден носители генофонда северной протонации казались чем-то мифическим, но общество коммунистического толка, ставящее целью восстановление справедливости, как это у красных водится, во благо народа, имело под собой твёрдую почву. Сам я волен был нафантазировать что угодно, но когда личные домыслы получают подтверждение из уст независимого источника, становится страшновато.
– …Так что лечь на дно, затаиться – самое умное, что вы могли сделать.
– Марина в безопасности, – интуитивно уловив продолжение, невпопад ответил я. Тесть, оказывается, что-то говорил, только я прослушал.
– Я не знаю, что вас связывает со «Светлым братством», только это очень сильная система, – произнёс Анатолий Георгиевич. – Воевать с ними, как вы делаете, не надо. Они вам не по зубам, а мне не хочется, чтобы дочь овдовела. Считаю, вам следует пообщаться с моим знакомым. Милиция – это силовая организация, действующая на законных основаниях. Вы можете любить её или не любить, но с ней надо сотрудничать.
– Обязательно подумаю, – дипломатично бортанул я вопрос сотрудничества с мусарней. – Кстати, каким боком там шестой отдел замешан? Он, если не ошибаюсь, занимается рэкетом.
– Это та ещё история, – тесть был заметно доволен тем, что получил возможность поделиться строго конфиденциальными сведениями. Таким образом причастность к владеющему ими кругу лиц, ранее недоступному, придавала доктору наук значимости. – РУОП занялся «Светлым братством» после того, как председатель Комитета по приватизации Ленинградской области получил в феврале девяносто седьмого года послание следующего содержания: «Уважаемый Игорь Анатольевич Расс, мы Вам настоятельно рекомендуем отвлечь Ваш влиятельный взор от Подпорожского района, иначе воздействие может быть вполне радикальным». Но не само послание, а бумага, на которой оно было выполнено, привела господина Расса в сильнейшее расстройство. Как в прямом, так и в переносном смысле. Он занедужил в своём кабинете, прямо за столом, на котором обнаружил письмо. От переживания у него временно отнялась левая нога. Надо ли говорить, как он огорчился! Дело в том, что послание было выполнено на бумаге, на которой печатаются акцизные марки: тонкой, но непрозрачной, снабжённой защитной металлической нитью, бумаге особой фактуры, не дающей продавлением оттисков при писании на ней. Такая бумага производится в Западной Германии, в Россию поступает в виде рулонов и расход её ведётся под строгим контролем. Тонкий намёк с использованием недоступной спецбумаги достиг желаемого результата. Продемонстрировав в мелочах свои большие возможности, «Светлое братство» заставило считаться с собой. К изложенным в форме ультиматума рекомендациям влиятельной организации приходилось прислушиваться, тем более, что речь шла об очень серьёзных вещах.
