Б. Седов - Девушка, мент и бандит
Этот ковбой был правой рукой мистера Шервуда. И отвечал он как раз за те самые дела, которые, хотя и не были отражены в ежемесячных бухгалтерских отчетах фирм, компаний и корпораций, но приносили львиную долю прибылей солидного бизнесмена мистера Шервуда.
Но главным было совсем не это.
Уэйн Косовски был единственным близким другом Майкла Шервуда с тех самых пор, когда Шервуда и Косовски еще никто не называл мистерами, а их фамилии не интересовали никого, кроме полиции.
Когда-то оба они были гангстерами и руководили той самой бандой, которая в начале 80-х держала в страхе весь район доков и с невиданной жестокостью расправилась с черными и с латинос, установив таким образом в Кливленде некое подобие порядка.
С тех пор утекло много воды, бизнес Шервуда приобрел благопристойное обличье, много простых, но решительных ребят сменилось в его команде, но Ковбой Косовски всегда был рядом с Шервудом…
- Заткнись, а! - сказал наконец Шервуд, покосившись в сторону Косовски, и положил на стол увесистую пачку бумаг.
Косовски отложил в сторону расстроенное банджо и радостно улыбнулся.
- Надоели бумажки, да?
- Ты надоел! Бренчишь, бренчишь черт знает что…
- Чтоб ты понимал! И вообще - не ори на меня, у меня от твоего голоса между пальцами чешется. Это отличная музыка, кантри, я песню сочиняю!
- Да? И много сочинил?
- Пока ничего, только придумал, о чем песня будет. Остался пустяк - стихами это все изложить да музыку подобрать. Представляешь, по Миссисипи плывет пароход. Старый такой, с колесом позади. А в трюме этого парохода плывет парень, такой, как мы с тобой были лет двадцать пять назад. И парень этот сидит, значит, в трюме и думает о своей жизни. Отец их бросил, когда он совсем дитем был, мать-проститутка - неизвестно где, сам он ничего не умеет, только ножом махать, и нет у него ни кола, ни двора. Но выходит он на пристани маленького городка, название надо придумать, чтобы красивое было, и встречает обалденную девушку, и влюбляется в нее, и она в него влюбляется, хотя он грязный, как негр, и нет у него ничего. И такая у них любовь, на полпесни, а потом он узнает, что это его сестра…
- А как он это узнает? - удивился Майкл Шервуд.
- Не знаю, еще не придумал. А она заболела тяжело и деньги нужны на лекарство, он выходит ночью и убивает проститутку ради десяти долларов, а это оказывается его мать. Шериф его арестовал, а шериф оказывается его отец… Классная история, правда?
- Правда, - согласился Шервуд.
Они помолчали немного, переживая трагическую историю паренька с Миссисипи. Косовски опять взял банджо и начал перебирать струны, наклонив голову и глядя туманными глазами куда-то в сторону.
- А знаешь… - сказал Шервуд, - я, пожалуй, тоже сейчас расскажу тебе одну историю.
Ковбой Косовски вытащил из кармана сигару, сорвал зубами целлофановую обертку и откусил кончик, искоса поглядывая на Шервуда.
Шервуд нажал на кнопочку, и у большого глобуса, стоявшего рядом с письменным столом, отскочило верхнее полушарие. Достав из этого весьма оригинального бара бутылку бренди и два стакана, он налил на два пальца себе и Ковбою, потом тоже вытащил из кармана сигару и сказал:
- Эту историю ты еще не слышал. Ковбой глотнул бренди и навострил уши. Он знал, что если уж Майкл Шервуд взялся рассказать историю, то ее стоило послушать.
Прикурив от большой настольной зажигалки в виде статуи Свободы, Шервуд выпустил густой клуб дыма и спросил:
- Ты ведь знаешь, что мой отец, пусть земля ему будет пухом, был русским?
Ковбой кивнул. Этот факт был известен многим.
- Но кроме этого, ты не знаешь ничего. Это тоже было правдой, и Ковбой кивнул еще раз.
Шервуд помолчал, следя за тем, как дым всасывается в вентиляционную решетку, затем глотнул бренди и начал свой рассказ.
- Мой отец родился в России четырнадцатого февраля тысяча девятисотого года.
- О! В день святого Валентина! - воскликнул Ковбой.
- Да. И не перебивай меня, иначе я не буду рассказывать.
- Все. Молчу.
И Ковбой сделал жест, будто застегивает рот на молнию.
- Молчи, - кивнул Шервуд, - и слушай. Здесь, в Америке, эту историю не знает никто. Мой отец, звали его Борис Серебряков, родился в Санкт-Петербурге, там же, где и Достоевский. Это такой писатель. У меня есть его книга - "Преступление и наказание". Дам тебе почитать, интересная книга. Да… Ну, родился он, вырос, а потом случилась революция. И мой отец стал членом одной из многих образовавшихся в то время банд.
- Все верно, - вздохнул Ковбой, - как революция, так и банды появляются.
- Правильно. Но та банда, в которой он состоял, была лучшей. Боссом там был некто Ленька Пантелеев. А у моего отца было прозвище - Жиган. Я не знаю, что это значит, дед не рассказывал. А когда через несколько лет банду этого Пантелеева накрыли, отец организовал собственную банду. Бизнес у этой банды шел удачно, и они отдавали много денег гангстерскому профсоюзу.
- Ишь ты! - восхитился Ковбой. - Соображали ребята!
- Да, соображали, - согласился Шервуд, - эта касса называлась "общак". И из нее выделялись средства для тех, кто сидел в тюрьме, для их семей, а также на развитие бизнеса. Это есть в России и сейчас, но, по рассказам некоторых людей, все стало не так, как раньше. Наши заокеанские коллеги стали богатыми и жадными, и все они в первую очередь думают только о себе.
- Так ведь и у нас то же самое, - Ковбой пожал плечами.
- Да, - с сожалением вздохнул Шервуд, - у нас теперь то же самое… А помнишь, как в семьдесят девятом, когда Стекольщик прикрывал нас всех, рискуя собственной задницей…
- Не говори, - Ковбой тоже вздохнул, - ну, и что там дальше с твоим папашей?
- В общем, бизнес у него шел отлично, денег было завались, но в тридцать девятом он понял, что скоро начнется война, и решил отойти от дел. А поскольку другие гангстеры не простили бы ему этого…
- Слушай, - снова перебил Шервуда Ковбой, - да это прямо "Коза Ностра" какая-то! Они там случайно боссам руки не целовали?
- По-моему, нет. Во всяком случае, отец ни о чем таком не рассказывал. Но тот, кто уходил из гангстеров, долго не жил. Это точно. Отец знал это и, решив, что терять ему нечего, он убил того, кто хранил общак, и все деньги, а там еще были какие-то картины, драгоценности и еще всякое, забрал себе. И скрылся.
- Рисковый парень, - Ковбой усмехнулся и налил себе бренди.
- Рисковый, - Шервуд кивнул, - помнишь, как Билли Махони скрылся с добычей своей банды?
- Помню. Да только его потом нашли с пулей в башке и собственным членом во рту.
- Да. Но мой отец оказался половчее. Украденную добычу он спрятал, сменил документы и стал жить в другом городе под другим именем. Пластических операций тогда не делали, но он сам порезал себе лицо, и его стало почти невозможно узнать.
- Это сильно, - одобрительно кивнул Ковбой и снова раскурил потухшую сигару.
- Да. Я горжусь своим отцом, - Шервуд тоже налил себе бренди и сделал глоток, - он был настоящим мужчиной. Перед самой войной он решил провернуть в одиночку какое-то серьезное дело и попался, но под другим именем. Ему дали двенадцать лет лагерей, а потом, уже во время войны, отправили на фронт сражаться за свою страну. У них там были специальные части, которые состояли из гангстеров. Дескать, нечего в лагере отсиживаться, когда война идет. Раз вы такие крутые ребята - так идите и повоюйте за свою родину. Хоть какая-то польза от вас будет.
- Да-а-а… - только и сказал Ковбой.
- Это случилось в сорок третьем году. А на фронте он попал в плен к немцам и просидел в концлагере до самого конца войны. В сорок пятом этот лагерь освободили американцы, и они предложили всем желающим эмиграцию. Отец прикинул, что в Советском Союзе ему делать нечего, там бы его быстро прихлопнули - или гангстеры, или НКВД. Это вроде нашего ФБР. Они убивали тех, кто попадал в плен к немцам.
- То есть как это? - Ковбой удивленно поднял брови. - Своих же солдат?
- Да. Своих же солдат. Сталин говорил, что советский солдат не должен сдаваться в плен. Он должен умирать.
- Ну, знаешь… - Ковбой возмущенно покрутил головой, - видать, эти Советы действительно были царством зла…
- Империей зла, - поправил его Шервуд, - но не об этом речь. В общем - отец приехал в Штаты, женился, и в пятьдесят пятом родился я. Мою жизнь ты знаешь, так что ее я тебе рассказывать не буду, а о своей жизни отец говорил крайне неохотно и понемногу. Это я уже сам связал потом все его отрывочные рассказы в единое целое.
- У него была интересная жизнь, - заметил Ковбой.
- Согласен, - кивнул Шервуд, - но себе я такой жизни не пожелал бы. Но это еще не все. Самое интересное - впереди.
- Давай-давай, я внимательно слушаю, - сказал Ковбой.
- А дальше вот что… Как тебе известно, мой отец умер в девяносто втором. Он был уже глубоким стариком.
- Помню. Но, должен тебе сказать, он держался до последнего. Сам ходил, сам все делал, в общем - крепкий был старикан.
