Эльмира Нетесова - Подкидыш
Бомжи и впрямь вскоре ушли в деревню. Александр с Сережкой видели, как они вышли за ворота и, не оглядываясь, поплелись в Дубровинку.
— Чего они хотели? — подошла Любка к мальчишке.
— Пожрать. Или денег на жратву. Да кто теперь даст даром кусок хлеба чужим людям? Я вон, когда в бомжи свалил, поначалу чуть не сдох. Бродячие псы сытнее меня жили. Потом научили выживать. Вот такие, как эти! — кивнул за окно. — На огороды делали налеты, на дачи. Белье с чердаков таскали. Потом загоняли его. В общем, перли все, что плохо лежало. Дачи обчищали. Я боялся. Самым трусливым был. За это били часто. И один раз я решил поспать на железнодорожном вокзале в зале ожидания. Но туда пройти можно было только с билетом или за деньги. У меня ничего этого не было. Решил я примоститься к какому-нибудь дядьке и под видом его сына пройти наверх — в зал ожидания, — шмыгнул носом Сергей и продолжил: — Долго я ждал. Много людей прошли в зал ожидания. Но все не то. Уже под вечер один появился. Я его нюхом почуял, что проведет меня. Сунул руку к нему в ладонь. И прошусь, мол, отведи наверх, будто я твой сын. А он аж подавился и спрашивает, зачем мне нужен зал ожидания? Ну, ответил, что хочу не на полу, на стульях поспать. И еще там пассажиры часто объедки оставляют. А я уже три дня не жравши. Он взял меня. Провел наверх и не отпускает. Подвел к тетке. Это его жена была. Жопа в три раза толще, чем у Варвары, — оглядел бабку, та смутилась, покраснела. — И говорит ей, мол, Зин, а Зин, давай этого пацана себе возьмем. Он — беспризорник. Нашим сыном станет. Та, как будто ей иголку в задницу воткнули, развизжалась. И на своего дядьку понесла всякую вонь. Обзывала грязно. Я послушал, жалко стало мужика. Он несчастней меня. И говорю, что не хочу к нему даже на минуту. С такой теткой не то что человек, собака не уживется. А и ему, чем с ней жить, лучше в бомжи свалить. Баба та чуть с ума не сошла. Во орала! А люди, что в зале ожидания были, поддержали меня. Много жратвы дали и денег. А дядька тот догнал меня, предложил к своему брату поехать. Насовсем. Тот, мол, тоже в бездетных. Но я отказался. Все бездетные бабы — жадные. Да еще он проговорился, что жена брата бухгалтером работает. Я этих бухгалтеров ненавижу, как лютых врагов. Они всякий кусок и глоток просчитывают. Скупее их в целом свете нет никого! У меня та, что родила, тоже бухгалтер. Не знаю, зачем они вообще в этой жизни нужны. Никому от них тепла нет. У них в середке вместо сердца — счеты, — понурил голову.
— Сереж, мы тоже не из красавиц. И не без своих горбов. Они у всех имеются. Но ты, если
что, скажи прямо. И постарайся остаться у нас. Мы тоже немало горя нахлебались. И тоже души в синяки избиты. Все от того, что за доброе зло в ответ получали, — проговорила Стешка.
— Когда я с отцом дома жил, все было нормально, — глянул мальчишка на Александра и продолжил: — Я хотел в электронку поступать после школы. Да сорвалось. Если не выгоните, буду с вами жить. Научусь, что нужно делать. Картошку копать умею. В бомжах научился. Теперь вот сажать ее надо суметь. Ну еще яблоки, груши запросто соберу. И где что надо, скажете. Если что, покажете, как делать надо. Даром хлеб есть не буду! — пообещал совсем по-взрослому.
— Сережка, да ты не в работниках у нас! Мы в сыновья тебя взяли! — вырвалось у Стешки невольное.
— В сыновья? У вас своих двое! Их надо кормить! Я чужой! Таких дарма не держат, — не поверил в услышанное.
— Где сумеешь, поможешь. А требовать — не могу. Сам увидишь. Пусть не сразу. Но только не за кусок хлеба. Он каждому от Бога! — добавила Стешка.
— Свыкайся! Нехай сердце болеть перестанет. Когда память отпустит, сам увидишь, где и чем подмочь. Девчонки подскажут. Они тебя уже признали. И ты растепливайся, — посоветовала Варвара.
Сережка каждое утро, просыпаясь, спрашивал Варвару, чем может помочь? Та смеялась:
— Наберись силенок вначале, вырасти. А уж потом поговорим.
Но мальчишка не хотел ждать. Он чистил сарай, учился рубить дрова, носил воду, отгребал снег, сбрасывал его с крыши. Перебирал вместе с Варварой и девчонками картошку в подвале. Старался не сидеть без дела. А однажды попросил у Варвары разрешения посмотреть ее старую швейную машинку. Она уже давно ржавела в углу.
Разобрал ее по винтику. Неделю над ней потел. А потом, никто глазам не поверил, машинка словно ожила, заново в свет появилась. И снова стала шить, даже лучше, чем прежде.
Варвара прослезилась на радостях. Ведь ей ее купил Василий в подарок к свадьбе.
Когда Александр поехал в город на несколько дней, Сережка дал ему длинный список, что нужно купить для дома. И вскоре, вот смех, провел Сережка от калитки звонок в дом. Звонить некому. Но все ж звонок имелся. Появилась магнитола. Эта с утра до ночи заливалась песнями. Всякими, на любой вкус. Электрочайник, кухонный комбайн, а потом и стиральная машина, холодильник в доме появились. Не сразу свыклись с ними. Особо Варвара. К дорогим вещам относилась почтительно и бережно.
Особо удивилась она, когда Сережка повесил над куриным нашестом неоновую лампу. И та ночь превратила в день. Куры среди зимы стали нестись, как летом.
— Учиться тебе надо, внучок! Ишь, какая светлая твоя голова! — говорила Варвара, целуя вихрастую макушку.
— Не хочу. Теперь инженеры с голоду помирают. Знаете, сколько их было среди бомжей? Я не стану к ним возвращаться. Устал умирать всякий день! — отказался наотрез. Он заменил в доме всю проводку. И даже в сарае, в бане и подвале появился свет. Во всех комнатах повесил оригинальные светильники, бра. Сделал торшер из березы, каким залюбовался Александр.
— Как ты додумался? — спросил мальчишку изумленно.
— Это я для бабки сделал. В подарок. Так старался, чтоб понравился он ей, — признался Сережка шепотом.
Над головой Ленки висит выжженная картина, где серый волк уносит на своей спине влюбленную пару. Вот только глаза волка так похожи на Сережкины.
А над койкой Любки «Алые паруса». Она верила, что за нею тоже приедет самый красивый, самый добрый, самый умный на земле человек…
Прошли три месяца… Казалось, что время мчит галопом. Вот только вчера пришел Сергей… А уже капает с крыши капель. Весна пришла. Вот-вот наступит тепло в природе. Сережка уже присматривается к плугу. Как сделать, чтобы не таскала его за собой по огородам состарившаяся кляча? Чтобы он сам по огородам бегал. И вдруг услышал:
— А ты чего тут колесишь? Кто такой? — Увидел незнакомого мордатого мужика, стоявшего за спиной.
— Я? Серега!
— Да мне наплевать! Чего тут ошиваешься? Откуда взялся?
— Я здесь живу!
— С каких пор? Кто взял тебя? Где Стешка, дочки?
— В бане, парятся!
— А ты чей будешь?
— Я? Отцовский! Мы здесь живем! — оглянулся по сторонам. Но ни в сарае, ни во дворе никого.
— Выходит, Стешка не дождалась? Спуталась? Привела в дом кобеля со щенком? Посадила себе на шею сразу двоих? А родного мужика — побоку? К моим дочкам чужого привела? С-сука! — пошел к крыльцу, сдавив кулаки.
— Куда? Не смей! Пока отца нет, в дом не пущу! — загородил Сережка дверь.
— Что?! Меня к моим детям не пускать? А ну, пшел вон! — замахнулся мужик. Но от сильного удара в пах свернулся в спираль, взвыл от боли так, что из бани выглянула Стешка, а из избы выскочила Варвара.
Увидев мужика, схватилась за метлу.
— А ну, катись отсель, шелупень поганая! Чтоб ноги твоей тут не было!
Тут и Стешка подошла. Лицо бледное, испуганное.
— Чего тебе надо?
— Мне? Я к дочкам пришел! К своим детям? — выдавил через боль.
— Где ж раньше был столько лет?
— На заработках! Не сучился, как ты. Для детей зарабатывал. Аж в Тюмени.
— До этого дня могли не дожить! Слишком долго блудил, благодетель!
— Еще ты пасть разинула? Тебе б молчать, потаскуха! — пошел к Стешке.
Но Варвара вовремя приметила. Ухватила метлу. И в гостя! По плечам, по спине, по лицу била, приговаривая:
— Вот тебе, барбос, за блуканья! Заботчик окаянный! Чтоб ты околел на помойке, гад ползучий! Пьянь мокрожопая! Вон со двора! Чтоб глаза твои бесстыжие лопнули!
— Стешка! Опомнись, дура! Чего стала, как оглобля? Я родной отец детям! Второй — таким не станет. Не заменит меня никогда! Тебя дочки проклянут, когда вырастут и узнают правду! Я им все расскажу! — бежал от Варвариной метлы с воем и угрозами на каждом шагу.
Сережка видел, как ушел мужик в Дубровинку» — ругался вслух, размахивал руками, грозил. Мальчишка уже знал, от чего бывает такое. Помнил: недолог век спившихся, опустившихся мужиков, не сумевших устоять в этой жизни на своих ногах.
Стешку он нашел на кухне. Та плакала в три ручья, не в силах сдержаться.
— Ну успокойтесь, не надо! — встал рядом. Сережке было до боли жаль эту женщину, о какой знал все. Он привык к ней. Полюбил за бесхитростность и простоту. За терпенье и выносливость. За уменье ободрить и радоваться. За то, что приняла его не просто в дом, в семью, а и в собственное сердце. Это мальчишка понял вскоре и ответил взаимностью.
