Петр Катериничев - Тропа барса
Нужно только к ней приноровиться. И еще… Оставить один патрон. Для себя.
Попадать к этому Сиплому живой после всего… Нет! Последний патрон она оставит для него! Но… Где же все-таки она его видела раньше?..
Снова оглядела пустой сад. Какой-то он жуткий. И вовсе не лес. Все, что люди забыли, бросили, будь то дома, сады, погосты, населяют какие-то тени. Совсем не добрые тени. Нелюдь. Нужно уходить отсюда. Немедленно.
Тьма казалась материальной. Девушка встала и пошла туда, где, как ей представлялось, находится шоссе. Шла спокойно. После всего пережитого встреча с каким-нибудь маньяком-мастурбатором показалась бы ей просто-напросто невинной шуткой.
На окраине сада заметила колонку. Старая, ржавая. Но из нее тоненькой струйкой бежала вода. Аля сразу почувствовала, как сухо в горле, будто туда горстями напихали жесткого, как наждак, песка. Она подошла, прополоскала рот, горло, но пить не стала — уж очень привкус болотный! «Не пей из лужицы, козленочком станешь». Потом умылась. Достала косметичку, зеркальце. Казалось, от лица остались одни глаза. Огромные, опушенные густыми ресницами. И губы. Сжаты так плотно, будто она боится сказать что-то невероятно тайное. Если бы так!
Порылась в сумочке. Денег было немного, но достаточно. Вышла на шоссе. Подняла руку. Затормозила первая же машина.
— Куда спешим, красавица? — осведомился веселый и бодрый водитель «жигуленка».
Для него рабочая ночь только начиналась.
— Уже никуда, — спокойно произнесла Аля. — В центр подбросите?
— Такую красотку — даже даром.
— Даром не нужно. Себе дороже станет, — Обижаете, девушка. Разве я похож на сексуального маньяка?
— А разве я похожа на ночную бабочку?
— Вообще-то нет. Забирайся, чего зря стоять. Говорю же: подвезу бесплатно, все равно в центр еду.
Бросил быстрый опытный взгляд на пассажирку, заметил и синеву под глазами, и красные, чуть припухшие веки…
— С парнем поцапалась?
— Ага. И не с одним.
— Не переживай, красавица. Не стоим мы этого.
— Да? А чего стоите?
— Любви.
Девушка сжала плотнее губы:
— А вот в это я не верю. Совсем. Водитель пожал плечами:
— Жизнь длинная. Даст Бог — еще встретишь. Всему свое время.
Автомобиль тронулся, набрал обороты. То, как за ним на почтенном расстоянии двинулся другой, Аля не заметила. Не заметил и водитель. Нажал клавишу магнитофона, и в салоне зазвучала песня:
Для меня нет тебя прекрасней, Но ловлю я твой взор напрасно — Как виденье, неуловимо Каждый день ты проходишь мимо, А я повторяю вновь и вновь:
Не умирай, любовь… Не умирай, любовь… Не умира-а-ай, любовь…
Автомобиль мчался на предельной скорости. Аля смотрела в темное ветровое стекло; время от времени блики неживого люминесцентного света падали на ее лицо. Да. Ей нужно пересидеть эту ночь. Пережить. Но не одной. Нужно туда, где люди. Свет и много людей. Настоящий свет.
— Куда подрулить, лапуля? — отвлек ее водитель от невеселых мыслей. — Центр маленький, особенно на колесах. Свет и много людей…
— К «Валентину».
Ого! — только и произнес водитель, оценив респектабельность места. — Это я зря с тебя деньги не запросил!
— Да есть у меня деньги, расплачусь.
— Не разбираешься ты в людях, барышня. Шучу. На чашку кофе в этом паноптикуме хоть хватит? А то одолжу. Безвозвратно.
— Хватит, — улыбнулась Аля. — И даже на мороженое останется.
— Много не ешь, горло заболит… А ты действительно красивая. Не влетишь? А то — только скажи: к папе с мамой вмиг доставлю.
— Это вряд ли.
— Хозяин барин. А хозяйка в таком случае — барыня.
— Извините… Одна маленькая просьба…
— Да хоть две!
— Можно я… Можно я переоденусь в вашей машине? А то у меня наряд — совсем не для «Валентина».
— Конечно, зайка.
Девушка перебралась на заднее сиденье, стянула джинсы, нашла в сумочке колготки и коротенькую юбку-эластик, надела; кроссовки сменила на туфли. Заметила, что водитель поглядывает на нее в зеркальце. Спросила:
— Ну как?
— Отпад. С такими ногами, милое дитя, можно жить или хорошо, или очень хорошо.
— Мне кажется, вы порой хотите казаться циничнее, чем на самом деле.
— Это я от смущения.
— Вы верите, что я не…
— Верю. Такая красивая девчонка может убедить кого угодно в чем угодно. Если ты скажешь, что земля плоская, то у меня и сомнений никаких не возникнет. Плоская — значит, плоская.
— Нет, правда… Просто… Мне совсем нельзя сейчас домой. — Аля не знала, зачем говорит эти слова. Наверное, потому, что водитель был хороший. И ей хотелось…
Ей хотелось, чтобы она тоже осталась в его памяти не как ресторанная шлюшка… — Мне нужно просто побыть среди людей. Там, где светло.
— Я понимаю, девочка. Не грусти. Все перемелется — мука будет. Удачи.
— И вам тоже. Спасибо.
Аля вышла из машины и направилась к дверям заведения. Водитель вздохнул, щелкнул клавишей магнитофона.
Подумал я вслед — травиночка, Ветер над бездной ревет. Сахарная тростиночка, Кто тебя в бездну столкнет, Чей серп на тебя нацелится, Срежет росто-о-ок… — зазвучало из открытого окна автомобиля. «Жигуленок» развернулся и умчался в ночь.
Девушка шла к освещенному входу так, словно ступала по натянутой над пропастью проволоке. Она не думала ни о чем. Свет — вот что ей сейчас было нужно. Свет, и ничего, кроме света.
Часть вторая
ГРУСТНЫЙ СОЛДАТ
Глава 14
Предают только свои. Мысль не новая, но от этого не легче. Или люди просто меняются со временем? Мы продолжаем считать их своими, а это другие. С тем же лицом, с тем же голосом. Ну да… Лицо меняется, а голос почти нет. Сколько бы времени ни прошло. Вот мы и ошибаемся. А люди… Словно их подменили на похожих, на чужих. Странно… Ты нужен людям, когда им плохо. Когда им становится хорошо, им не до тебя. Они тебя избегают. Как заразного. Особенно если тебе не везет.
Или просто невесело. Хотя и это понятно. Всем нравятся богатые, веселые и здоровые. Никому не нужны бедные и грустные. «Ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться…»
Нет смысла оставаться… И негде.
Дома он находиться не мог. Вернее, дома у него не было. Так, жилище. Или обиталище. Нечто на «ще». Пепелище.
Два года он жил так. Сотни мелочей здесь напоминали ее, ее прежнюю… И еще то, как он был счастлив когда-то. А хуже всего… Хуже всего, наверное, то, что он уже не сможет любить. Он не сможет любить так, как любил ее. Никого и никогда.
Мужчина без любви — калека. А женщина? Женщина без любви — это даже не женщина, а просто существо никакого рода и никакого племени. Женщина — это или любовь, или никто. И ничто.
Любовь… Исписаны сотни, тысячи, миллионы страниц… «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно…» Все просто: постепенно она стала другой. Обособленной от него. Чужой. Наверное, ее тяготила его преданность. Или зависимость от него?
Такая вот странная закономерность: люди больше любят тех, кому помогают, чем тех, кто помогает им. Не все, но многие. Слишком многие. Может быть, благодарность кажется им чем-то унизительным? Гордыня бунтует. И ведет человека в омут. В бездну. Сначала… Сначала падение кажется просто яркой, расцвеченной огнями новогодней ледяной горкой, а потом… Снизу, из тьмы, выбраться наверх уже непросто. Особенно если нет ни сил, ни желания. И сотни, тысячи, миллионы индивидуумов остаются там, в самом низу, трактуя свое безволие и трусость как избранность непонятных. И катятся ниже. За край. Туда, откуда вернуться в люди уже нельзя.
Мужчина тряхнул головой. Мысли бежали, будто дрессированные лошадки по кругу…
Все мы — пленники стереотипов. Каждый — своего. Как в той песне?
Кони бывают серые, кони бывают розовые, Кажется, каждый может выбрать по вкусу коня.
Но… кони меняют масти, могут наездника сбросить, А это людей тревожит: его, тебя и меня.
Вот почему кони алые, с огненно-рыжими гривами В дикой степи несутся вольно, без седоков…
Просто нам всем спокойнее, не торопясь, с перерывами, Ехать тихонько по кругу на розовом пони верхом.
Она тогда сказала Гончарову: «Не переживай».
Нужно пе-ре-жить. Перейти через эту жизнь в другую. Какую, он еще не знал, но в другую. Чтобы выжить. Выбери себе жизнь — и живи.
Мужчина наполнил бокал до краев и выпил до дна. Здесь вам не тут, как говаривают комментаторы нашей сорвавшейся с резьбы жизни. Хлобыстать бордо урожая семьдесят второго года фужерами, как воду… Там бы сочли за глупца или в лучшем случае за чудака. Там такую бутылку демонстрируют всем, чтобы, так сказать, предвкушали.
Там…
Да черт с ними и ихним «там»… Многое у них действительно хорошо — хотя бы то, что любая склянка с пойлом выглядит так же красиво, как и на рекламной картинке… А вот по душам поговорить просто не с кем. И не о чем.
Жизнь замкнута рамками карьеры, бейсбола и хобби. Может это и хорошо. Но очень скучно.
