Черная дыра (книга 2) - Лопес Евгения
В юности он задал сам себе вопрос: а имеют ли смысл человеческие отношения? И, подумав, сам себе ответил: наверное, имеют, если люди в них говорят на одном языке, если в них теплее, яснее, надежнее, уютнее, чем в окружающем непредсказуемом, не всегда объяснимом мире…
Девушки интересовали его; на одной из них он даже когда-то женился. Понимания не получилось; и он немного слукавил тогда, когда в беседе с Амёндой сказал пилоту, что, приходя домой, чувствует радость. Радость он действительно чувствовал, но очень недолго; вскоре ее сменили опустошение и тоска. Тоска по несбывшейся любви…
А Гела говорила с ним на одном языке. К моменту встречи с ней он уже знал, насколько редко и уникально это явление; знал, что судьба вряд ли может подарить что-то более ценное и прекрасное за время недолгого существования. И тоска по любви превратилась в любовь…
А вместе с ней он и сам окончательно превратился в человека – самого обычного, в чем-то слабого и уязвимого. Для которого померкли, отодвинулись на дальний план вселенские проблемы и не осталось ничего важнее любви. А в настоящий момент – ничего важнее жизни Гелы…
А жизнь Гелы висела на волоске. Вечером третьего после операции дня ей внезапно, резко стало хуже: усилился жар, начались беспорядочные горячечные метания.
– Это кризис, – хмуро сказала Айзук. – Но все лекарства, какие возможно, ей уже введены в самых максимальных дозах. Большего она просто не выдержит. Остается только ждать. – И, заметив, как побелело его лицо, попыталась приободрить. – Ну-ну, не пугайтесь так. Организм молодой, я уверена, справится.
И он остался ждать; ждать невыносимо и тягостно. Несколько часов в оцепенелом, безмысленном, подвешенном небытие между временем и пространством. Несколько самых жутких часов в его жизни…
Под утро она немного затихла; дыхание чуть успокоилось, но глаза по-прежнему были закрыты. Не понимая, что происходит, доведенный до крайней степени отчаяния, он опустился на пол возле ее кровати и вслух воскликнул:
– Звезды великие! Прошу, пусть она живет! Умоляю, пусть будет жива… Мне ничего не нужно, только пусть она живет! Я уеду, уеду сразу, как только вернемся, уеду далеко и ни слова не скажу ей о своей любви! Клянусь, не скажу ни слова, буду молчать, только пусть она живет! Мне ничего не нужно! Только пусть она живет! Звезды великие, будьте милосердны…
Странная тишина была ему ответом; он обернулся; Гела смотрела на него огромными, широко раскрытыми глазами, и во взгляде ее явственно читалось потрясение, изумление, шок… Он вскочил.
– Ты жива?! – он едва не задохнулся от неожиданного, лавиной обрушившегося счастья. – Ты пришла в себя! Как ты себя чувствуешь?
– Нормально… – сдержанно отозвалась она. – А сколько я была без сознания?
Он сел на край кровати и склонился к ней, вглядываясь в лицо, словно не веря в долгожданный радостный исход событий.
– Ночь до операции и трое суток после.
– Мне сделали операцию?
– Да, эта девушка, Айзук, она врач. Она прилетела с Атона.
– Понятно, – Гела вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза. – Веланда, я слышала все, что ты здесь сейчас говорил.
Он почувствовал, что теперь бросает в жар уже его; почувствовал, как заливаются краской щеки и в полном замешательстве не нашелся, что ответить.
– Веланда… Ты очень хороший. Ты замечательный. Но… Я очень люблю Рилонду. Понимаешь?
«Вот и все», – промелькнуло у него в голове.
Вот и все. Объяснение, то, о чем весь последний год втайне мечтал и запрещал себе, чего желал и боялся, произошло случайно, непредвиденно, неожиданно для него самого и закончилось. Закончилось быстро, просто и страшно…
Конечно, он понимал, что ситуация для него – безнадежная, и не ждал никакого другого ответа. Почему же тогда боль вспыхнула с новой силой?
– Я знаю, – с горечью выговорил он. – Скажи мне только… А если бы ты… Если бы не его… Если бы меня встретила первым… Ты могла бы полюбить меня?
Гела кивнула и улыбнулась – ласково и сочувственно.
– Конечно, могла бы. Ты же замечательный.
Он наклонился чуть ниже и отразился в ее глазах.
– Это правда?
– Да…
Еще одно движение – и его губы приблизились к ее губам. Приблизились уже слишком…
Она поспешно повернула голову набок и прошептала:
– Нет, Веланда. Нет…
И тут все чувства разом: и напряжение последних дней, так скоропостижно обернувшееся радостью, и ощущение ее нереальной, фантастической близости, и осознание того, что ей теперь, наконец, известно о его любви – все это, соединившись в гремучую смесь, вскипело и поднялось из глубины сердца мощным, горячим, безрассудочным вихрем. В безумном порыве он решительно, хотя и довольно бережно, развернул ее голову обратно и поцеловал; а потом, не переводя дыхания, не обращая внимания на ее сопротивление, принялся осыпать поцелуями ее лицо, шею, плечи, рукой одновременно лаская хрупкое, нежное тело…
Гела, конечно, ослабела за время болезни, но ее тоже захлестнули эмоции, хотя и совершенно противоположные тем, что испытывал он; и, по-видимому, благодаря им через несколько минут ей все же удалось изо всех сил оттолкнуть его и крикнуть разгневанно:
– Опомнись, что ты делаешь?! Хочешь, чтобы я тебя ненавидела?!
Ненавидела… Это слово, хлесткое, ледяное, жестокое, подействовало как пощечина, включив его разум. Нет, он не хотел, чтобы она его ненавидела. Еще немного он смотрел на нее молча, тяжело дыша, затем вскочил и выбежал из каюты.
В своей каюте он рухнул на кровать. Боль, смятение, досада разрывали сердце, глаза нестерпимо жгло. Слезы? Он прижал к лицу ладони. Нет, выдержать все то, что с ним происходит – выше человеческих сил…
Гела, оставшись одна, попыталась встать, чтобы закрыть дверь на ключ, но ноги не слушались ее, и попытка оказалась безуспешной; пришлось снова опуститься на подушку.
Тогда она закинула руки за голову и задумалась… Веланда. Можно ли сердиться на человека и одновременно жалеть его? Так вот почему он так внезапно уехал в Южную обсерваторию. Как же ему, должно быть, тяжело и больно… А она просто не замечала других мужчин, с тех пор, как встретила принца. Который поразил ее вовсе не титулом, а своей необыкновенной добротой и благородством… Веланду очень, очень жаль, однако его поведение сегодня было совершенно непозволительным…
Спустя час дверью послышались шаги; она напряглась, но это оказался не ученый – в каюте появилась незнакомая черноглазая девушка; ее сопровождали два вергийских солдата. При виде Гелы девушка вскрикнула от восторга и хлопнула в ладоши.
– Я знала! Знала! Слава звездам! Вы пришли в себя! Принцесса… Как Вы себя чувствуете?
– Нормально, – улыбнулась Гела. – Ничего не болит. А Вы, наверное, Айзук?
– Да, я Айзук, врач. Давайте, я Вас осмотрю.
– Да.
После осмотра Айзук раскрыла медицинский чемоданчик.
– Дайте, пожалуйста, руку, я поставлю укол в вену.
– Может быть, перейдем на «ты»? – предложила Гела, подавая руку.
– Хорошо, – кивнула Айзук.
– Айзук, ты ведь недавно с Атона. Как там Рилонда?
– Молчать! – вдруг неожиданно гаркнул один из солдат, и оба они, как по команде, вскинули пистолеты.
– Ребята, спокойно, – жестом остановила их Айзук. – Я ничего не скажу. – И, вновь повернувшись к Геле, пояснила. – Нам нельзя разговаривать об Атоне и общих знакомых. Хадкор так распорядился, а они за этим следят.
– Понятно, – усмехнулась Гела. – Айзук, у меня к тебе есть одна просьба. Там, в тумбочке, электронный ключ, это второй ключ от моей каюты. Возьми его, пожалуйста, себе и закрой дверь, а когда придешь в следующий раз, откроешь.
– Но если я закрою дверь, господин Веланда не сможет сюда попасть, – недоуменно приподняла брови Айзук.
– Ну да, – подтвердила Гела.
Айзук внимательно посмотрела на нее.
– Что-то случилось?
– Нет, ничего. Это просто на всякий случай.
– Ну что ж, – пожала плечами Айзук. – Конечно, закрою.
Через пару часов Веланда, немного придя в себя, почувствовал, что необходимо все-таки поговорить с Гелой: попросить прощения… Он отправился на кухню, а затем, с подносом в руках, в ее каюту, и наткнулся на закрытую дверь.
