Евгений Сартинов - Полет Стрижа
1
Анатолий вышел в тамбур задолго до остановки. Уезжая прошлым летом из родного города, Стриж прощался с ним надолго, может, навсегда. Нежданная черная весть о смерти первого тренера, больше чем тренера — учителя, наставника, друга, поневоле возвращала его к тому, что он пытался забыть. Память — она как вода. Брошенный камень уже на дне, а круги все идут и идут…
Почти год назад, в апреле, он уже возвращался в этот город после десятилетней вынужденной разлуки. И его сразу попытались убить. Началась большая охота на маленькую птичку, на него, Анатолия Стрижова. Его смертельный недруг Мурай знал, что Стриж будет мстить, пути назад ему не было. И закрутилась смертельная карусель, да такая, что отродясь не видел старый провинциальный город. Если бы не пришли на помощь новые друзья, тоже ученики Васильича, не стерпевшие бандитский мураевский беспредел, вряд ли бы он смог отбиться.
Анатолию вспомнились их лица: импульсивного, по-мальчишески восторженного Ильи Шикунова, сдержанного, не по годам мастеровитого Сергея Волина. И третьего, более старшего по возрасту, немногословного, но удивительно надежного Андрея Казакова, стрелка-спортсмена, настоящего снайпера. Уже потом, много позже, Стриж осознал, какую громадину они свалили. Ведь в той схватке против них была и власть законная, начиная с мэра и начальника милиции, и власть теневой силы, от Мурая до последнего тупого качка-"кентавра".
Да, они смогли это сделать, и он, Стриж, видел предсмертный страх в глазах Мурая. Но какую дорогую цену пришлось заплатить… Сердце снова кольнула тупая иголка совести: Ольга. Ее глаза, улыбка, ощущение тепла, доброты и любви. Они и были-то вместе несколько дней, но ее смерть Стриж никогда не сможет себе простить.
На перроне он задержался, скинул сумку с плеча. Что-то тревожное шевельнулось в душе, не то память, не то предчувствие. Ранняя весна девяносто пятого удивляла и радовала. Снег почти сошел, и воздух уже пропах знакомым, особым будоражащим запахом весеннего беспокойства. Стриж сдернул с головы черную вязаную шапочку, сунул ее в карман и собрался было шагнуть вперед, когда кто-то увесисто шлепнул его по плечу.
Резко обернувшись, Стриж засмеялся и раскрыл объятия:
— Илья, Серега!
Это действительно были они, два неразлучных друга: длинный, поджарый Илья и невысокий, широкоплечий крепыш Сергей. По очереди обнялись, долго разглядывали друг друга. Стриж поневоле отметил, как возмужали его молодые друзья, особенно это подчеркивала солдатская форма.
— Вы откуда? — спросил он их.
— Да вон, с электрички. — Илья кивнул головой на зеленый состав, из которого, как с потревоженного муравейника, валил и валил народ.
— На похороны Васильича?
— Да, служим недалеко, дали трое суток.
Помолчали, сразу загрустив. Все трое прошли школу старого тренера, всем троим он дал путевку в жизнь, и слишком нелепой казалась эта внезапная черная весть. Народ, между тем, схлынул, на опустевшем перроне остались они одни. Стриж глянул на часы.
— Пошли, а то времени уже много, как бы не опоздать к выносу.
Перейти с платформы к вокзалу они не успели — на первый путь влетел пассажирский поезд. До перекидного моста идти было далеко, а все поезда стояли здесь не больше четырех минут. Друзья решили переждать.
Состав долго останавливался, наконец, противно проскрежетав напоследок тормозными колодками, замер.
Лязгнула входная дверь, проводник освободил лестницу. Взгляды всех троих поневоле остановились на лице сходившего пассажира. Илья присвистнул, Сергей засмеялся, а Стриж вначале ничего не понял. Отметил только, что где-то видел этого высокого симпатичного парня в солидной дубленке и высокой ондатровой шапке.
— Нет, а вы откуда узнали, я ведь ни телеграммы не посылал, не звонил? — растерянно спросил тот, протягивая руку друзьям.
— Андрюха! — наконец понял Стриж и кинулся обнимать Казакова.
Потом коротко объяснил, по какому поводу они собрались. Андрей погрустнел:
— Вот беда-то! Как жаль Васильича… Я и не знал.
— Ну, а ты каким ветром в наши края?
— Да в Москве был, в командировке, вот время осталось, решил завернуть на пару дней.
— Ну пошли, пошли, пора! — заторопил Стриж, и четверка друзей двинулась по дороге в город. В родной для них всех. Город, не самый красивый на этой планете, город, который можно было полюбить, лишь родившись и прожив в нем детство и юность. С его бесконечными, на многие километры, улицами, с серыми частными домиками и сараями, с покосившимися заборами, со старыми друзьями, любимыми и просто родными людьми.
Город, который меньше года назад они, рискуя жизнью, освободили от черных сил зла. Так, по крайней мере, им казалось.
2
Толпу около спортзала они увидели издалека. Эти похороны отличались от обычных: мало было женщин, отсутствовали мордастые юродивые и старухи, кочующие с одних поминок на другие. Мужчины же чем-то неуловимо походили друг на друга. И тех, кому было за сорок, и парней помоложе роднила какая-то особая, нет, не выправка, скорее, сила. В движениях, жестах этих людей чувствовалась стать знающих себе цену мужчин. "Стриж, Стриж!" — прошелестело по толпе. Взгляды устремились на четверку друзей. После событий прошлого года Анатолий стал в городе личностью легендарной.
С крыльца навстречу им сбежал плотный, курносый парень с широким, несколько простодушным лицом.
— Толян, успел, молодец! Я знал, что ты будешь, так всем и говорил: Стриж в лепешку разобьется, а к
Васильичу приедет.
— Привет, Ванек! — обнял друга Стриж. — Как он умер?
Иван Кротов опустил голову.
— Прямо здесь, на тренировке. Зашел к себе в кабинет, а через полчаса хватились — уже все. Сердце. Пошли?
В зале народу было битком. Они стали пробираться вперед, и снова за спиной Анатолий услышал шелест своей фамилии: "Стриж!"
Молча постояли у гроба. Глядя на родное лицо, Стриж думал: "А Васильич на себя не похож. Никогда он не лежал вот так спокойно, как сейчас. И второй подбородок откуда-то появился. Он не любил подушек и спал всегда на жестком. Как сам говорил — дворовое воспитание, память о беспризорном детстве".
Слез не было, только застыло горе внутри непроходящей болью. Вскоре стали выносить гроб. Стриж хотел поднять тоже, но остальные оказались настолько высоки, что он отошел в сторону. Несли на руках до самого кладбища.
Только сейчас, собравшись вместе, бывшие боксеры поняли, как много их прошло через этот спортзал, через жесткие и добрые руки учителя. Всю дорогу Стриж оглядывался по сторонам, искал глазами кого-то.
Наконец не выдержал, спросил у Кротова: "А Игорь где?" Игорь был другом детства Стрижа, самым титулованным из учеников старого мастера, чемпионом Европы и мира, заслуженным мастером спорта.
— В Америке, говорят, сейчас отдыхает.
— А, ясно.
На кладбище долго говорил пузатый словоохотливый мэр, затем представитель спорткомитета. О главном — о боли, о сердце, о душе коротко, но хорошо, искренне сказал один из первых учеников Васильича, седой уже, плотный мужик, прилетевший на похороны из Воркуты. Долго прощались. Стриж поцеловал учителя в лоб и, отойдя в сторонку, угрюмо смотрел, как происходит обычное дальнейшее действо. Крышку забили гвоздями, гроб опустили. В несколько рук засыпали яму землей, установили временный памятник.
Когда все закончилось, направились к автобусам. Стриж не двинулся с места, сидел на соседней низенькой ограде и вспоминал, вспоминал… Автобусы один за другим тронулись в направлении города. Оглянувшись,
Стриж увидел стоящих неподалеку друзей: Андрея, Серегу, Илью. Остался и Иван с какой-то девушкой.
— Вы чего не уехали? — спросил Анатолий.
— Мы тебя подождем, — переглянувшись с ребятами, сказал Илья.
— Ладно вам, — он вздохнул, бросил еще раз взгляд на фотографию на памятнике, отвернулся, подошел к друзьям. — Зря вы остались, я еще к Ольге хотел зайти.
— Ну и мы с тобой, — снова за всех ответил Илья.
— Тогда пошли.
Увязая в подтаявшей кладбищенской глине, он двинулся к трем приметным березам. Стараясь ступать по островкам оставшегося снега, подошел к скромной ограде. Калитка открылась с трудом, видно, осела. Стриж подошел с торца могилы, опустился на колени прямо в подтаявший снег и застонал от мучительной душевной боли. Он начал Ольгу забывать, в памяти черты ее лица таяли, словно в тумане, а эта фотография безжалостно вернула все на жестокие круги больной совести. Да, она была именно такой: эта легкая улыбка, эти большие серые глаза, гладко зачесанные волосы. В который раз он сказал ей прости и снова не почувствовал в душе облегчения.
Рядом с Ольгой лежал в земле сырой Витька, ее муж. Фотография была из свадебного альбома — веселый, в строгом костюме, с галстуком. Поднявшись с колен, Анатолий стер выступившие слезы, мельком глянул на
