Анатолий Ромов - Тень чужака
— Запомни, коп, я предупреждаю только раз. Второго раза у тебя не будет. Учти. Так вот: ваш банк я не брал. Запиши это, заруби и запомни. И скажи своим, а также себе: я ваших не трогаю. Но и вы меня не трогайте. Не шейте, чего нет. Понял, коп? — Шутов помедлил. Тут же ощутил прикосновение ствола к спине:
— Коп, спрашиваю: ты понял?
— Понял.
— Так-то лучше. Слышал, ты здесь теперь большой начальник. Так вот, большой начальник: меня не зли. Я давил не таких, как ты. Чтобы ты это понял — получай памятку.
Затылок расплющила боль. Тут же она превратилась в черную молнию. Затем в пустоту.
17
Первым ощущением, когда очнулся, было: он в воде. Во всяком случае, голова в воде точно. Наконец сквозь серый ползущий туман он понял: его голову со всех сторон окружает не вода, а просто влага.
При этом в некоторых местах влага, несущая с собой нужный ему холод, вдруг почему-то высыхает. Как только это происходит, голову пронзает дикая боль, такая, что он еле сдерживается, чтобы не закричать. Именно в эти моменты чьи-то руки осторожно прикладывают к его голове единственное, что может спасти: холод. Спасительный холод. Как только руки это делают, боль проходит.
Полежав, открыл глаза. Понял: он в помещении. В этом помещении полутьма, и в этой полутьме где-то высоко над ним качается лицо. Он попытался понять, что же это за лицо, — и не смог. Лишь после того, как женский голос, удивительно знакомый, спросил: «Вы можете говорить?», наконец понял: лицо женское.
Ему показалось, прошла вечность, после которой он услышал второй вопрос, заданный тем же голосом:
— Вы меня слышите?
Девушка, а это точно была девушка, потому что голос был молодым, говорила по-английски с местным акцентом. Он попытался сказать: «Да». Это удалось не сразу. Для того, чтобы выдавить всего один звук, ему пришлось напрячь все силы. В конце концов он прохрипел что-то вроде «А-ае…». Сразу же после этого лицо стало снижаться, вот оно приблизилось к его лицу почти вплотную. Он вгляделся. Отчетливо увидел черты. Понял: он бредит. Это было лицо той самой девушки. Той, с которой он летел в вертолете.
— Как вы себя чувствуете? — спросила девушка. Нет, он не бредил. Это точно была она. Глаза, большие, серо-зеленоватые, смотрели на него настороженно-внимательно. Помедлив, он попытался подняться. Эта попытка, во время которой он напряг все силы, вылилась лишь в слабое шевеление. Настолько слабое, что он понял: лучшее, что он может сейчас сделать, — не двигаться.
— Вы что-то хотите? — спросила девушка. — Вам неудобно?
— Удобно. — Он полежал, собирая силы. — Где я?
— У нас в доме.
— У вас?
— Да. Меня зовут Наташа. Наташа Уланова. Я здесь живу. Я и мой брат Ник. Ник смотритель участка. А я… — Помолчала. — Я ему помогаю.
— А… — Выдавив это «а», он замолчал, настолько трудно ему давался разговор. — Как я здесь оказался?
— Вас принесли Ларри и Дэйв.
— Ларри и Дэйв?
— Да. Ларри Лоусон и Дэйв Коулмен. Вы лежали у дома Дэйва с… С пробитой головой. Дэйв осмотрел вас и сказал: везти вас куда-то в таком состоянии нельзя. Вам нужно отлежаться. Хотя бы день-два. Ну вот… Вот они и привезли вас сюда.
— О Господи… — Он попытался улыбнуться, но, кажется, улыбка ему не удалась. — Вы… вы… знаете… — Он никак не мог докончить, и она спросила озабоченно:
— Знаю что?
— Что мы… летели с вами… в одном вертолете?
— Конечно. — Она улыбнулась. — Вы запомнили?
— За… за… — Боль, пронзившая его голову после попытки сказать «запомнил», была настолько сильной, что он, не выдержав, закрыл глаза и застонал. Пока взрывающиеся шары боли уплывали куда-то в кромешной темноте, руки девушки осторожно вынули то, что отделяло его голову от подушки. Через некоторое время те же руки, приподняв голову, снова вернули этот предмет на прежнее место. Предмет принес то, что сейчас было ему нужней всего: холод. От этого холода горячие шары боли стали постепенно сжиматься, съеживаться. В конце концов исчезли совсем.
— Не смейте говорить, — услышал он. — Не смейте. Лежите тихо. Слышите?
Открыв глаза, увидел: девушка протягивает ему стакан с зеленоватой жидкостью. Спросил:
— Что это?
— Травяной настой. Я сделала его… по рецепту. Выпейте. Он обязательно поможет. Сейчас я приподниму вам голову. Потерпите?
— Конечно.
Приподняв его голову, помогла выпить содержимое стакана. Настой был горьким, тем не менее он добросовестно выпил все до конца. Сказал, после того как она опустила его голову на подушку:
— Но если вы… Если вы Уланова…
— Да? — переспросила она. — Если я Уланова?
— Если вы Уланова… вы ведь должны говорить по-русски?
— Конечно. Я и говорю по-русски. Просто я не знала, что вы тоже говорите по-русски.
Он закрыл глаза, но теперь уже не от боли. А от того, что ему вдруг показалось: он готов лежать так вечно. Лежать и слушать, как она говорит по-русски. Услышал:
— Вам плохо?
— Нет. — Открыл глаза. — Мне хорошо. Очень хорошо.
— Да? — Покачала головой. — Сомневаюсь. Видели бы вы свой затылок.
— В самом деле. Мне в самом деле лучше. Наверное, трава подействовала.
— Ларри и Дэйв объяснили, что ваша фамилия Шутов и что вы новый начальник полиции. Вместо мистера Келли. Да?
— Да. А… про мое имя они что-нибудь вам говорили?
— Нет, не говорили. Вас зовут?…
— Миша. Михаил.
— Очень приятно. — Улыбнулась. — И вот что, Миша…
— Что?
— Давайте больше не будем разговаривать. — Встала. — Пожалуйста.
— Не будем? Почему?
— Потому что иначе я рассержусь на вас. Честное слово. Вам ведь сейчас нужно только одно — покой. Постарайтесь заснуть. Пожалуйста. — С этими словами она вышла. Некоторое время он смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Потом попытался вспомнить все, что ему сказал Гусь. И сам не заметил, как заснул.
Когда он проснулся, первым, что он увидел, было лицо Лоусона. Полицейский сидел на стуле рядом с его кроватью, полуприкрыв глаза. В комнате стало заметно светлей. Оглядев стены, понял, в чем дело: одно из одеял, которыми в первый раз был завешен верх окна, сейчас было наполовину отогнуто. Попытался поднять руку, чтобы посмотреть на часы, — и не смог. Он все еще был слаб. Тем не менее по сравнению с первым его пробуждением он чувствовал себя намного лучше. Главное, не болела голова. Правда, в висках все еще стоял непрерывный шум, предметы изредка расплывались, но боли, той страшной боли, от которой вчера он готов был кричать, уже не было.
Лоусон посмотрел на него. Вздрогнув, выпрямился на стуле. Покачал головой:
— О, сэр… О, мой Бог… Господи, не могу себе простить, что случилось… Как вы себя чувствуете?
— Терпимо. Что, вы вернулись? Или вы и не уезжали?
— Сэр… Куда я мог уехать? Со вчерашнего дня, после того как мы с Коулменом нашли вас на его веранде… А потом принесли сюда… Я места себе не нахожу. Кто вас ударил?
— Ударил? — Накануне, перед тем как заснуть, он уже знал, что будет говорить. Сейчас же, глядя в абсолютно честные глаза Лоусона, он еще больше утвердился в своем решении. — Вы считаете, меня ударили?
— Конечно. Что еще это могло быть?
— Это? Что именно «это»?
— Господи… Сэр, когда я впервые посмотрел на вас… Там, на веранде Коулмена… У вас был не затылок, а сплошное месиво. Вы лежали в луже крови. Простите, но я подумал: вам конец. Сам не понимаю, как мы вас сюда донесли.
— Значит, это было вчера?
— Да, вчера.
— А сейчас который час?
— Десять утра.
— Лоусон, скажите: хозяйка этого дома… Кстати, как ее зовут?
— Наташа. Наташа Уланова.
— Так вот, я ведь вчера с ней говорил? С Наташей Улановой?
— Говорили. Она мне рассказала, вы ненадолго очнулись. Потом снова заснули. Это было около одиннадцати вечера.
Около одиннадцати вечера. Если сейчас десять, получается — он проспал одиннадцать часов. Наверное, в самом деле на него подействовал травяной настой.
— Когда Наташа сказала, что вы очнулись, я просто не знал, что делать от радости, — сказал Лоусон. — Я ведь был вынужден сразу же позвонить в Фэрбенкс. Мистеру Макнэлли.
— Вы звонили Макнэлли?
— Да. От Коулмена.
— И что вы ему сказали?
— Все. Все, что произошло.
— А что произошло?
— Что? Господи… После того, как вы поднялись наверх… К дому Коулмена… Вы помните это?
— Помню.
— Так вот, после этого прошло, наверное, минут пятнадцать. Смотрю, вас нет. Ладно, думаю, была не была, оставлю катер, поднимусь. Посмотрю, что с вами. В это время как раз с реки подошел Коулмен. Мы с ним поднялись вместе к его дому. Вошли на веранду, ну и сразу увидели вас. Говорю вам, сэр: счастье, что вы выжили. Это был страшный удар.
— Вы уверены, что меня ударили? Может, кто-то кинул камень?
— Камень? — Лоусон помолчал. — Нет, сэр. Мы с Коулменом тоже думали об этом. Поскольку такой человек, как вы, вряд ли подпустил бы к себе кого-то. И все же уверен: это не камень. Кинуть издали камень так точно и с такой силой… Не знаю, кто на это способен. Сами-то вы, сэр, вы хоть что-то помните?
