Сергей Зверев - В ледяном аду
Между двумя иллюминаторами на раскладном походном столике стояла газовая плита с двумя конфорками. На полочке краснел портативный газовый баллон. В шкафчиках, развешанных на глухой стене, виднелись упаковки с крупами, сухими завтраками, поблескивали банки консервов. На этажерке аккуратными стопками стояла незамысловатая посуда и упаковки с пластиковыми ложками, вилками, ножами.
В довольно просторном помещении имелось две двери. Одна широкая, с круглым застекленным окошком, через которую пленников, скорее всего, сюда и ввели. Вторая узкая, глухая, с разболтанной поворотной ручкой. Давыдовский открыл ее. За ней оказался гальюн, не отличавшийся особой чистотой. Свет в него пробивался из маленького иллюминатора, расположенного очень высоко. Как это принято в американских домах, имелась тут и веревочка с шариком на конце, свисавшая с потолка.
Давыдовский дернул за нее — зажглось слабое электрическое освещение.
— Похоже, нас решили держать здесь довольно долго, — констатировал руководитель группы. — Так что, думаю, есть смысл устраиваться и отдохнуть с дороги.
Никто особо не спорил. Все были вымотаны, устали. Люди принялись разбирать матрасы, укладывали их вдоль стен, укрывали одеялами. Они делали все это не спеша, понимая, что в заточении время потянется медленно. Давыдовский и Марина постелили свои матрасы рядом.
В одном из шкафчиков отыскались подшивки старых журналов. Два американских, глянцевых, с полуодетыми красотками. Столько же советских, совсем древних, за восьмидесятые годы. Это были «Наука и жизнь» и «Знание — сила». Американские журналы никого особо не заинтересовали, а вот старые советские пошли по рукам. Михаил Павлович лично развязал ботиночные шнурки, продетые сквозь отверстия, пробитые в журналах, и раздал номера по рукам.
— Боже мой, как это давно было!.. — Он вздохнул, листая страницы. — Вот этот номер я помню. Читал, когда еще в школе учился. Отец выписывал. Честно говоря, благодаря этим журналам я и пришел в науку. Какие статьи писали!.. Какие люди были!.. Теперь таких уже не делают.
— Журналов или людей? — язвительно уточнил подрывник Сазонов, которому достался новогодний номер «Науки и жизни».
— И журналов, и людей, — с улыбкой ответил Давыдовский. — И те, и другие заметно измельчали.
— Конечно, Михаил Павлович. В вас разыгрались ностальгические воспоминания. — Сазонов захлопнул свою «Науку и жизнь».
— В каком смысле ностальгические? — с видом превосходства поинтересовался Давыдовский.
— О юности своей тоскуете, когда и вода была мокрее, и девушки моложе.
— Молодой человек, с высоты своего возраста я должен вам кое-что заметить. — Михаил Павлович перешел на «вы». — Во-первых, чем старше становишься, тем вокруг тебя больше молодых женщин. А во-вторых, научитесь правильно употреблять слово «ностальгия». Оно имеет одно-единственное значение — «тоска по родине». Если вы имеете в виду грусть по молодости, по утраченным ценностям, то так и говорите. Ностальгия же здесь ни при чем.
— Спасибо за разъяснение, Михаил Павлович. Но я человек темный, подрывник по образованию. Университетов не кончал.
— Это вы прибедняетесь. В плане гуманитарного образования вы должны еще работать и работать над собой, но как к профессионалу у меня к вам претензий нет.
— В нашей работе образовался незапланированный перерыв. Делать все равно нечего, поэтому рискну развернуть дискуссию. — Подрывник прилег на свой матрас и прикрыл ноги одеялом.
— И какова же тема дискуссии? — рискнул поинтересоваться Давыдовский.
— «Как мы дошли до такой жизни», — объявил подрывник.
— Весьма любопытно. Мне было бы интересно это узнать.
— Те годы, когда вы зачитывались журналами «Знание — сила» и «Наука и жизнь», принято называть временем противостояния физиков и лириков.
— Справедливое замечание, — кивнул Михаил Павлович. — Надеюсь, Марина, тебе известна такая терминология?
— Я книжки читаю, — сказала аспирантка.
— Итак, продолжим, — принялся вещать Сазонов, постепенно разгорячаясь. — Спорили физики с лириками, выясняли, кто из них для матери-истории ценен. В результате победили все же физики. Или вы считаете иначе, Михаил Павлович?
— Судя по полетам в космос, где мы были впереди планеты всей, по атомной и водородной бомбе, победили все-таки физики, — согласился Давыдовский.
— Так-то оно так. Но в результате власть почему-то досталась торгашам, партийным функционерам, спецслужбистам и силовикам. Они теперь балом заправляют. Бывшие комсомольцы, комитетчики и спекулянты. Иногда даже жалеть начинаю, что меня в науку занесло.
— С твоим-то умением все вокруг подрывать из тебя, не стану спорить, получился бы неплохой политик. Кучу бабок зарабатывал бы. Но должен с тобой не согласиться. Социализм победили не торгаши с функционерами и не физики с лириками. Даже не мировое закулисье, как многие считают. Социализм вместе с его научными и техническими достижениями банально погубили очереди. — Давыдовский говорил так, словно лекцию читал. — Весь социализм был построен по принципу очереди. Они существовали во всех сферах жизни. Очередь на квартиру, на машину, на мебельную стенку, на гарнитуры. Карьеру делали не скачками, а аккуратно ступая по лестнице. Скончался вышестоящий чиновник или на пенсию ушел — все, можешь передвинуться на одну клеточку выше. Так вот потихоньку, понемногу ты продвигаешься по социальной лестнице, у тебя становится больше власти, растет благосостояние. Если ты не согласен с таким положением дел, то сразу же вылетаешь из всех очередей, делаешься невостребованным. Путь тебе не закрыт только в дворники, кочегары, ночные сторожа и ассенизаторы. Ведь там своей иерархии практически не существует. Ну, разве что старший и младший черпальщики при ассенизационном обозе. Но все, выше старшего черпальщика уже не прыгнешь. Сталин это прекрасно понимал. Он регулярно и оперативно уничтожал товарищей, добравшихся до заоблачных высот, считая их зажравшимися. В те времена очередь продвигалась быстро. Для молодых да ранних открывались новые возможности. Освобождались должности, жилплощадь, оклады и спецпайки. Жестоко? Да. Но система исправно работала. Потом настали не столь кровожадные хрущевские годы и времена застоя. Больше чиновников в массовом порядке не стреляли, не сажали. Очереди стали замедляться, вытягиваться. Теперь уже аппаратчики получали должности через десять-пятнадцать лет ожидания, на самых верхах власти засели бессмертные старики. Наконец, молодые люди с бульдожьей хваткой, стоявшие в самом конце очереди, сообразили, что им не удастся добраться до прилавка до самого конца жизни. Не видать им ни должностей, ни престижных квартир. Тогда они объявили перестройку, просто разогнали очередь к чертовой матери и сами хапанули все, что только возможно. Я не говорю, хорошо это или плохо, просто как ученый констатирую факт. Спросите, откуда у теперешних миллиардеров их состояние, каким образом им достались активы? Вразумительного ответа не получите.
— Ваша теория, Михаил Павлович, имеет право на существование, как и всякая другая… — начал было возражать Сазонов, но дискуссия оказалась прерванной.
Стальная дверь с круглым окошечком отворилась, и в корабельное помещение зашел немолодой мужчина в деловом костюме и теплом пальто с меховой подстежкой, надетом поверх него. Выглядел он как топ-менеджер солидной корпорации. Идеальная прическа, каждый волосок аккуратно уложен. Холеное лицо. Немного вороватый взгляд. Весь его прикид вместе с часами, запонками и заколкой для галстука не был броским, но явно тянул не на один десяток тысяч долларов.
Следом за ним шагнули Джон Смит с пистолетом в руке и еще один тип в камуфляже. За спиной у него висела автоматическая винтовка, а в руках он держал раскладное походное кресло.
Пленники зашевелились.
Богато одетый мужчина вскинул руку и сказал по-русски, с легким британским акцентом:
— Не беспокойтесь. Сидите. Здравствуйте. — Он сел в походное кресло, услужливо подставленное типом в камуфляже, поддернул рукава и обвел взглядом пленников, находившихся в помещении.
На несколько секунд здесь воцарилось молчание — таким неожиданным и эффектным было это появление.
— Кто вы такой? — наконец на правах руководителя группы спросил Давыдовский, поднявшись с матраса.
— Я? — Казалось, что незнакомец даже задумался, как представиться. — Можете называть меня мистер Бим или мистер Бом. Нет, давайте все-таки мистер Бим.
— Кого вы представляете? — вновь задал вопрос Михаил Павлович и добавил весьма нервно: — Что вообще происходит? Кто дал вам право?..
Человек с внешностью топ-менеджера замахал руками и заявил:
— Сядьте, пожалуйста. Я себя неловко чувствую, разговаривая с вами, когда вы стоите.
