Юрий Коротков - Спас Ярое Око
Переславль встретил провинциальным покоем и благочинностью. Никто никуда не спешил, не летел очертя голову: неторопливо ехали машины по узким улицам с пыльной обочиной; неторопливо перебирал копытами битюг, влача на телеге сонного возницу и новенькие запчасти для трактора; неторопливо дефилировали под ручку две мордастые молодухи, синхронно поворачивая головы вслед всему проходящему и проезжающему, лузгали семечки, издалека стреляя их в рот и поплевывая, и шелуха застревала в дорогом ангорском пуху на пышной груди; так же неторопливо, вразвалочку и, кажется, чинно раскланиваясь, шли навстречу молодухам такие же толстобедрые утки; катились мелкие волны по Плещееву озеру, сияли со всех сторон свежей позолотой и ультрамарином недавно отреставрированные купола монастырей — Троицко-Данилова, Горецкого, Никитского — и неторопливо цедил в небо свои ядовитые испарения химкомбинат.
Музей размещался в городской усадьбе, выстроенной в стиле «и мы не пальцем деланы», то есть провинциального классицизма — с нагромождением пузатых колонн, карнизов и портиков. Гриша жил здесь же, в дворовой пристройке, то ли бывшей конюшне, то ли псарне — но тоже с парой полуколонн вокруг покосившейся двери. Бегун въехал на безлюдный двор и, не глуша движок, выскочил из машины. Тотчас в спину ему раздался окрик:
— Стоять! Руки на капот!
Бегун вздрогнул и замер было на мгновение, опустив ладони на горячий капот. И досадливо сказал, оборачиваясь:
— Я тебе сто, раз говорил: никогда не целься в человека. Даже понарошку!
— Ага! Испугался! — радостно засмеялся Павлик. — Гляди, па! — он поднял лук вверх и спустил тугую тетиву. Стрела взмыла, высоко в небо. — Это Еремей сделал. С ним так интересно! Он столько знает — больше всех: как птицы поют, как каждая травка называется…
— Где он? — перебил Бегун.
— В музее. Он Грише помогает.
— Собирайся. Мы уезжаем. — Бегун вошел в открытую заднюю дверь музея.
Был понедельник — выходной день, дежурная бабулька в синем халате вытирала пыль с железной головы тевтонского рыцаря. Свет над экспонатами был выключен, в длинном коридоре светился только интерьер старорусской крестьянской избы: под низкой прокопченной матицей качала резную люльку тряпичная крестьянка в паневе и коруне, хозяин в шитой косоворотке и лаптях починял невод, а между ними сидел Еремей и латал берестяной туес. Увидав Бегуна, он отложил работу и шагнул к нему из древности через веревочную загородку, издали напряженно глядя в глаза, пытаясь понять — да или нет?
Бегун распеленал доску.
Лицо Еремея разгладилось и будто осветилось исходящим от иконы сиянием. Он истово перекрестился, бережно взял Спаса и замер, шепча благодарственную молитву.
— Рано радуешься, — сказал Бегун. — Лучше помолись, чтоб живыми остаться. — Он спрятал икону обратно в сумку и протянул Еремею «Макаров». — Разберешься, с какой стороны стреляет?
Еремей брезгливо повертел в руках пистолет и вернул.
— А что тебе надо? — раздраженно спросил Бегун. — Пращу? Или это, бронебойное? — кивнул он на двухметровую пищаль.
Еремей снова покачал головой и указал на другую диораму, где охотник в меховом треухе целился в горностая из допотопной берданки.
— Это, — сказал он. Видно было, что он давно и сладострастно присматривался к винтовке.
— Извини, — развел руками Бегун. — Музейный экспонат. Поехали, времени в обрез…
Но навстречу уже спешил за Павликом Переславский.
— Не пущу! — издалека раскинул он руки. — Я о таком помощнике всю жизнь мечтал. Мы с ним в две недели старую Россию реставрируем!
— Слушай… — начал было Бегун.
— И слушать не хочу! — категорически замотал Гриша бородой. — Восемь лет не был — и на тебе! Хоть пару дней. Пацан пусть свежим воздухом продышится…
— Да подожди…
— Ну хоть часок! Часом раньше, часом позже. Музей посмотри, чаю попьем, как люди… — скисая, попросил Гриша.
— Слушай! — Бегун сильно встряхнул его за плечо, отвел в сторону. — Если появятся люди из Конторы — должны появиться, рано или поздно — скажешь: был, уехал, собирался в Прибалтику — то ли в Литву, то ли в Латвию. Понял?
— Опять? — только и спросил Переславский.
— Извини, что тебя впутал. Еще скажешь… А в общем, больше ничего, — сказал Бегун, глядя на тормозящую у парадных дверей «Волгу»-«норушку». — Быстро работают, сволочи! — он кинулся к черному ходу, увлекая за собой Павлика и Еремея.
Трое чекистов, оттеснив дежурную бабульку, вошли в музей. Открытая настежь задняя дверь светилась в конце длинного темного коридора, и силуэты беглецов были у них как на ладони.
— Стоять! — крикнул старший и выстрелил в потолок. Бегун затолкнул Павлика в нишу к петровским кирасирам и веером, не целясь, высадил по чекистам пол-обоймы. Те не ожидали сопротивления, тоже попрятались в диорамы и открыли огонь изо всех стволов. Пули завизжали, рикошетя от стен во все стороны. Одна попала в железную ногу тевтонца, рыцарь рухнул в рост поперек коридора, разваливаясь на части, шлем покатился, грохоча забралом. Рассыпалась стеклянная витрина, пробитый серебряный кубок будто сдуло с подставки, повалились из диорам тряпичные куклы, падали со стен картины.
— Нет! Нет! — Гриша в ужасе заметался перед чекистами, пытаясь остановить разгром. Стрельба на мгновение затихла. Один из чекистов коротким броском пересек коридор, схватил маленького Переславского и подмял под себя в нише напротив, среди первобытных пращуров, добивающих камнями нарисованного на заднике мамонта.
— Я могу взять это? — спросил Еремей. Он стоял рядом с охотником и указывал на вожделенную берданку.
— Давай! Давай! — заорал Бегун. — Делай что-нибудь! — В парабеллуме кончилась обойма, а пинчеровский «Макаров», будто отказываясь стрелять по своим, закусил первый же патрон. Он судорожно дергал затвор, ломая ногти, пытался выцарапать смятую гильзу.
Еремей забрал винтовку из тряпичных рук, на торопясь, проверил целик и мушку, посмотрел, легко ли ходит затвор, дунул в ствол.
Чекисты приближались, перебегая из одной ниши в другую.
— Стреляй! — Бегуна уже колотило от напряжения. Павлик сидел ни жив ни мертв, забившись в угол, зажав уши ладонями.
Еремей достал из-за пазухи мешочек с патронами, первый дослал в ствол, другие зажал по одному между пальцев левой руки.
— Стреляй! — чуть не плакал Бегун.
Еремей притер приклад к плечу, держа ствол под углом вверх, и неожиданно спокойно шагнул из ниши в коридор. Ближний чекист вскинул было пистолет. Еремей выстрелил на мгновение раньше, звонко цокнула пуля по металлу, и пистолет, кувыркаясь, полетел на пол. Чекист взвыл, схватившись за выбитую кисть.
Неуловимым для глаз движением Еремей одной рукой оттянул затвор, другой положил новый патрон — и второй пистолет оказался на полу.
Бегун подхватил Павлика на руки и, закрывая его собой, бросился к выходу. Еремей медленно отступал следом, не спуская ствола с крестьянской избы, где затаился третий чекист. Вслепую переступил порог, захлопнул за собой черный ход и отскочил в сторону — тотчас три пули с треском пробили дверь. Еремей на ходу запрыгнул в машину, и «единичка» вылетела со двора перед носом стоящей у парадного подъезда «норушки».
Чекисты, подбирая оружие, кинулись к машине. Мятый, со всклокоченной бородой Гриша выбрался из каменного века и встал посреди коридора, потрясенно оглядывая свой разгромленный музей…
«Единичка» с «норушкой» на хвосте промчались через сонный город, разрывая благостную тишину визгом шин и ревом моторов. Мелькнул мимо по-прежнему дремлющий в телеге возница, парочка усыпанных шелухой девок застыла посреди дороги, разинув рот, глядя на стремительно приближающиеся машины. Бегун отчаянно давил на сигнал. Девки наконец расцепили руки и брызнули в разные стороны.
— А говорил — нельзя целиться в людей. Даже понарошку, — сказал сзади Павлик.
— Смотря в кого, — сквозь зубы ответил Бегун, поглядывая в зеркало на «Волгу», из окна которой показалась рука с пистолетом. — Голову убери! — он бросал машину по всей ширине дороги, не давая прицелиться.
После третьего выстрела пуля прошила «единичку» навылет: заднее стекло рассыпалось в пыль, на лобовом расползлась паутина трещин.
— Стреляй по колесам! — крикнул Бегун. — Не уйдем!
Еремей вынырнул с винтовкой из-за спинки заднего сиденья, коротко прицелился — и «норушка», чавкая пробитым колесом, слетела с невысокого мостка в ручей, разбросав волной обезумевших от ужаса уток. Над перегретым мотором поднялось облако пара.
— Ушли… — сказал Бегун. Но не успел он облегченно вздохнуть, как наперерез возникла такая же точно черная «Волга». Она перла на таран, Бегун едва проскочил перед черным капотом — «норушка» только сорвала крылом его задний бампер. Развернулась и устремилась в погоню.
