Алексей Баскаков - Золотая чума
Поймав взгляд Кота, девушка приветливо улыбнулась и остановилась, как бы давая возможность рассмотреть себя получше. Потом неспешно двинулась дальше.
— Блин! В городе после такого взгляда можно сразу брать за руку и тащить в кусты, — пробормотал Кот.
Впрочем, он решил не спешить знакомиться. Чужие обычаи — дело тонкое. Можно и вляпаться по самое не могу. Прохаживаясь по поселку, он то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды — и не только девиц, но и зрелых женщин.
Между тем Старков вышел из хижины, опираясь на некое подобие костыля, и закурил.
— Хороший доктор этот Карп. Мне в лагере, когда бок пропороли, лепила куда хуже зашивал.
— Геннадий Сергеевич…
— Да зови уж лучше шефом.
— Так что это за народ? Якуты?
— Нет. Какие-то потомки юкагиров. Но считают себя отдельным народом. И что самое ценное для них — советская власть так же считает… Ладно, пошли к Карпу обедать.
В юрте, которая снаружи казалась небольшой, на самом деле было просторно, хоть в нее и набилось довольно много людей. За возвышением, заменяющим стол, сидели лишь мужчины. Кот думал, что все люди из поселка сбегутся послушать новости, но то ли это почиталось невежливым, то ли на новости им было наплевать. Впрочем, не такие уж тут были дикие места. В юрте стояла «спидола» последней модели.
За столом кроме гостей сидели старший сын хозяина — тот самый юноша смешанной национальности — и два почтенного вида джентльмена. Обед подавала жена Карпа, высокая и, видимо, весьма сильная женщина. Подав еду, она ушла к маленьким детям, которые с любопытством таращили глаза из глубины юрты. Ели вареное мясо из огромной чугунной посудины.
— Извините, спирта нет. Не держу. Им нельзя. Он их как огонь сжигает. Так что я и сам пью, только когда в поселок выбираюсь.
За неспешным разговором выяснилась история хозяина.
Семен Карпов, потомственный охотник, вернувшись с войны в свою деревню, увидел, что ее больше нет. Потому как фашисты ее сожгли вместе со всем населением. Семен отправился, куда глаза глядят. И, в конце концов, его занесло на Колыму, где он стал работать геологом. Но потянуло на вольные хлеба, в охотники. Тем более что утомила его цивилизация во всех ее проявлениях — и в виде фашистских автоматчиков, и в виде родного начальства. Но вырваться из цепких лап «Дальстроя» было не так легко. Просто уйти — означало пристать к многочисленному племени колымских профессиональных браконьеров. Не хотелось. Не солидно как-то… Но выход он нашел. Дело в том, что в СССР есть закон о поддержке малых народов. И чем этот народ меньше и безобиднее для советской власти, — тем более она его поддерживает. Их старались поменьше трогать и даже наоборот, всячески охраняли. Поэтому все заварухи двадцатого века текли мимо этих микроскопических северных народов. Их даже на войну не брали. Да-да, пока все остальные народы советской России клали свои головы, сражаясь с немцами, эти жили себе спокойно. Не говоря уже о всяких репрессиях. Даже в паспортах, где в сталинское время была обозначена не только прописка, но и место работы, у них стояло «кочевой». Да что там паспорта! Их и в милицию не брали. Даже за такие милые дела, как, к примеру, убийство жены или соседа. В самом деле, а куда их сажать? Севернее уже некуда.
С этим народом Карп встретился случайно. Стал среди них своим, благодаря обыкновенной женитьбе. И все. Послал «Дальстрой» с его великими свершениями и жутковатыми методами куда подальше.
— Цивилизация рядом. Отсюда до ближайшего поселка всего сто километров. Так что сколько мне нужно ее — столько я и имею.
— Скажите, Карп, а вы ничего не слыхали о Черном человеке? — спросил под конец беседы Кот.
— Это якутская легенда. Только и всего.
— Нет, отец, это не легенда, — сказал юноша. — Когда я в прошлом году был на охоте, то встречался с якутами. Они говорят, что есть такой человек. Непростой человек. И люди у него есть. Они вокруг плохого места бродят.
— Что за плохое место?
— Там, за хребтом, где зверя нет, птицы нет. Никто туда не ходит. Говорят, кто попадает туда, потом долго не живет. Да и зачем ходить?
— Как мы отсюда сможем выбраться?
— Очень просто. Сядете на моторку, мой сын вас проводит. Вот и все.
Тут в юрту заглянула та самая девушка, которая так понравилась Коту. Встретившись глазами с Лехой, она снова ласково улыбнулась и приложила руку к губам. Кот улыбнулся ей в ответ. Девушка вышла из юрты.
— Понравилась тебе Лена? — спросил Карп.
— Очень красивая девушка.
— Тогда она к тебе и пойдет.
На лице Кота отразилось удивление, поэтому Карп неторопливо пояснил:
— Есть такой обычай у многих народов. И не только у северных. Мне говорили, у степных кочевников так же. Гостю дают женщину. Отказаться — большая обида. Как, скажем, у грузин в гостях вина отказаться выпить. Я когда тут пожил, понял мудрость этого обычая. Народ маленький. Крови свежей нет. Тайга и тундра большие, встречаются люди редко… Вот с супружеской верностью у нас все в порядке. На соседскую жену и глянуть не посмей. А ты пришел, ты ушел. Как говорили в Новгородчине: чьи бы бычки ни прыгали, а телятки наши.
Гостям отвели место в одной из хибар. На соседней шкуре спал Старков, который, вероятно из-за ранения, от почетной обязанности был освобожден. Леша лег на шкуры — и тут же в дверной проем скользнула Лена. Она подошла неслышно и стащила с себя платье. В полумраке Леха увидел, какое у нее стройное тело. Она опустилась на колени и мягкими движениями стала снимать с него одежду. Раздев его, подползла к его ногам и распростерлась ниц. Вся ее поза, казалось, говорила: делай, господин, со мной что хочешь. Кот почувствовал жестокое злое желание. Он взял пальцами девушку за соски и кинул на шкуры. Потом навалился сверху. Тело у Лены было жилистым, сильным. Но она обмякла, обхватив его руками за шею. Леха вошел в нее жестко и требовательно, и она подалась ему навстречу. Он имел ее сильно и грубо, как какую-нибудь портовую шлюху. А она неумело, но с готовностью позволяла входить в себя. И лишь когда он излился в нее, до Лехи запоздало дошло, что она девственница. Но ему было все равно. Он снова вошел в нее — и снова она ему отдалась…Наконец, устав, он откинулся — и Лена прижалась к нему. Повинуясь какому-то темному чувству, Кот грубо взял ее за волосы и сдвинул ее голову себе между ног. И провел своим лучшим другом по ее губам. Девушка, конечно же, никогда не слышавшая о словах «французская любовь», вдруг начала делать то, что и в столицах-то считалось запредельным развратом. И Кот бросился на нее снова.
Увы, все хорошее когда-нибудь кончается. Девушка снова стояла перед ним на коленях.
— У тебя не было мужчин?
— Нет. Я некрасивая. Меня никто не хотел брать замуж. У нас много девушек. А мужчин мало. У меня был муж. Но он меня не хотел. Он только пил и ушел в город.
— А кто вас учит быть с мужчинами?
— Нам все объясняют старухи. Я ведь хорошо с тобой была?
— Хорошо. Сделай мне так снова — и я снова буду в тебе…
Глава 7
О пользе любопытства
7 мая 1966 года, Ленинград
Раздолбанный львовский автобус, отчаянно завывая, тряс Мельникова по горбатой мостовой Железноводской улицы. В окне проплывал безрадостный пейзаж: какие-то заводские цеха, где что-то лудили и ковали, заборы, пустыри.
— Не подскажете, где мне выходить, чтобы попасть в переулок Каховского? — спросил капитан соседку, типичную питерскую старушку, невесть как оказавшуюся в этом царстве индустрии.
— А вот сейчас и выходите. Перейдете через площадь — там этот переулок и будет, товарищ офицер.
— А почему вы решили, что я офицер?
— А я, сынок, не первый день на свете живу. Я вашего брата за четыре года войны столько навидалась…
Капитан вышел на остановке, перешел, как велено, площадь и направился по узкому переулку, носившему имя человека, который сгоряча застрелил одного из храбрейших русских генералов. Странный это был переулок. Заводы остались позади. Да и вообще, никакого Питера здесь уже не чувствовалось. Справа высился мрачный сталинский дом, а слева — здание недавно построенной школы.
Но тут дунул ветер — и все встало на свои места. Ветер был крепкий, мокрый, морской. Конечно, это всего лишь Маркизова лужа, но Мельникову, привыкшему в последнее время дышать соленым ветерком океана, почудилось что-то родное и близкое. «В конце-то концов, — подумал Мельников, — Питер и Магадан — близнецы-братья. Один город на пустом месте построил Петр Первый. Другой — Сталин. Оба — за счет труда тех, кого согнали сюда против их воли. Тех, кто вымостил эти земли своими костями. В обоих городах жить, в общем-то, невозможно. По крайней мере, жить с комфортом. Но люди все-таки живут. А то, что в Магадане нет пока дворцов и прочих красот архитектуры — так ведь построят. Что, в нашем веке свои Растрелли и Монферраны не найдутся? Империя шла на Запад — построили Питер. Империя ринулась на Восток — построили Магадан. Всего-то».
