Никита Филатов - Золото Каддафи
— Сколько времени они для нас выиграли?
Колонна транспорта под прикрытием бронетехники покинула авиабазу прошлым вечером, когда еще только начинало темнеть. КамАЗ с охраняемым грузом в это время стоял в одном из ангаров, и ливийской контрразведкой было предпринято все возможное, чтобы никто не узнал, что он там находится. Примерно через час после того, как последний бронетранспортер ливийской армии оставил территорию базы, через ее ворота в кромешную темноту выехала одинокая грузовая автомашина с выключенными фарами. Метров через пятьсот почти слепой езды водитель КамАЗа переключился на ближний свет, и грузовик пошел в сторону, противоположную направлению, в котором двигалась военная колонна.
— Пока будет идти бой… — пожал плечами Сулейман. — Пока враги сообразят, что к чему, пока допросят пленных…
Он еще раз затянулся и выбросил окурок за окно:
— Не знаю. Наверное, до вечера никто нас искать не начнет. Но все равно надо поторопиться.
— На этом строился ваш план?
— Это был не мой план, — усмехнулся ливиец. — Но строился он именно на этом.
— Интересно, — спросил после паузы Оболенский, — а люди в колонне об этом догадываются?
— Я знаю коменданта гарнизона в Маатен-ас-Сарра уже много лет. Мы вместе служили когда-то… — Сулейман повернул руль, объезжая песчаный язык, перегородивший почти половину дороги. — Он отличный офицер. И очень неглупый человек. Конечно же, он все понял…
— А остальные?
— Военнослужащие просто обязаны выполнять приказ своего командира. Тем более что нет высшей доблести и почета, чем погибнуть в бою за своего лидера и за свою страну…
Отвечать на это было нечего, и Оболенский посмотрел на часы. Вот и утро уже наступило…
Однообразный пейзаж за окном дополняла какая-то серая дымка, растворявшая в себе солнечные лучи. Ярко выраженных теней нигде не было, все казалось размазанным, как на плохой фотографии.
— Верблюды, — показал Сулейман куда-то направо.
— Ага, — равнодушно кивнул Оболенский, с трудом разглядев вдалеке от дороги, у самого горизонта, сразу несколько крохотных силуэтов.
Уж чего-чего, а этих одногорбых губастых красавцев с ноздрями-щелочками и ресницами, которым могла бы позавидовать любая топ-модель, он за время работы в Судане насмотрелся предостаточно. Благо, их в стране числилось больше трех миллионов.
— Может быть, снова мираж?
Кстати, и на оптические миражи во время частых командировок в пустыню Оболенский давно уже не реагировал. Возможно, впрочем, происходило это из-за того, что видения ему попадались какие-то не интересные: озеро с пальмами, просто озеро, просто пальмы…
— Нет.
Оболенский пока еще не понимал, какое практическое значение имеет информация Сулеймана.
— Это ведь… дикие верблюды? — Он не сразу, но вспомнил правильное арабское слово.
— Здесь не бывает диких верблюдов. — Ливиец отрицательно покачал головой. И пояснил: — Верблюд слишком дорого стоит.
Значит, сообразил, наконец, Оболенский, где-то рядом с верблюдами должны находиться и люди. А это не есть хорошо…
— Вы думаете, они нас заметили?
— За машиной всегда идет очень большой пыльный шлейф, — объяснил очевидное Сулейман.
— Остановимся?
— Делать остановку все равно придется. — Ливиец показал на стрелку датчика: — Надо заправлять баки. Топлива почти не осталось.
Ничего похожего на обочину здесь не наблюдалось, поэтому он остановил грузовик прямо посредине дороги:
— Вылезаем!
Оболенский подхватил лежащий под ногами автомат, открыл дверь кабины со своей стороны и осторожно спустился на землю. Осмотревшись и не заметив поблизости ничего подозрительного, он прошел вдоль закрытого пыльным брезентом кузова:
— С добрым утром, дорогие товарищи! Начинаем производственную гимнастику…
Подошедший с другой стороны Сулейман уже начал возиться с застежками заднего борта:
— Вы живые? Все в порядке?
— Приехали, что ли? — Первым вылез из кузова Иванов.
— Нет, — разочаровал его Оболенский. — Просто надо заправиться.
— Ну, надо, так надо, — потянулся отставной подполковник.
— Черт… твою мать! — Выбираясь вслед за ним, Коля Проскурин задел локтем обо что-то железное, зашипел и во весь голос выругался. — Далеко еще?
— Не знаю. Пока не понятно.
— А мы вообще-то где?
— Где-где… — нецензурно, но в рифму, отозвался Карцев, — в ней, в родимой…
Откинув брезентовый полог, он осторожно, не выпуская из рук короткоствольный пистолет-пулемет, перебрался наружу и сразу же принялся разминать затекшие конечности.
Вид у всех троих был изрядно помятый и заспанный, но, кажется, вполне боеспособный.
— Помогите, пожалуйста, — попросил по-русски Сулейман.
— Нет проблем.
Оболенский заглянул внутрь покрытого тентом кузова, который был заставлен рядами стандартных двухсотлитровых бочек:
— Какую берем?
— Вот эти две, с краю…
— Хорошо бы не перепутать, — усмехнулся Иванов.
— Нет, точно эти. — Николай Проскурин постучал костяшкой согнутого пальца по металлическому боку ближайшей бочки.
— Ты уже проверял, что ли? — не удержался Карцев.
— Да иди ты… — отмахнулся Николай.
Процедура заправки КамАЗа оказалась достаточно хлопотной, длительной и потребовала определенной смекалки. Бочки с дизельным топливом решили не выгружать — баки машины заполнили прямо из них при помощи длинного резинового шланга, который был припасен Сулейманом.
— Как вы там? — спросил вполголоса Оболенский, когда нехитрая конструкция из сообщающихся емкостей наконец заработала и топливо самотеком полилось в ненасытные баки грузовика.
— Нормально. — Иванов посмотрел на откинутый брезентовый полог. — Мы там себе нормальную лежанку оборудовали. Так, чтобы снаружи не было заметно.
— Не укачало никого?
— Да нет пока. Хотя трясет, конечно, будь здоров.
— Это само собой… — посочувствовал Оболенский. — Все-таки не шоссе.
— Лишь бы бочки с места не поползли. А то, если крепления не выдержат — размажет нас по стеночкам в лепешку. Замучаетесь потом кузов отмывать.
— Вроде нормально грузили. Как положено… — Оболенский еще раз посмотрел под брезент. — Сулейман проверял.
— Ну, тогда я спокоен, — усмехнулся Иванов.
— Вообще-то, в кабине есть одно спальное место…
— Нет, мы же решили. — Иванов отрицательно помотал головой. — Нам лучше вместе.
Он отошел с Оболенским на край дороги:
— Как вообще обстановка? Куда направляемся?
— Пока не говорит, — показал Оболенский глазами на Сулеймана. — Но я так понял, что опять на египетскую границу.
— Скорее бы уже. — Иванов поднял какой-то выбеленный солнцем камешек и с размаху швырнул его в сторону солнца. — А то ведь и к пароходу можно опоздать.
— Не опоздаем, — успокоил его Оболенский. И на всякий случай по-арабски добавил: — Иншалла![13]
…Вооруженные всадники появились из-за барханов, когда Сулейман уже заполнил топливные баки и начал сматывать шланг:
— Крышку завинчивайте, пожалуйста.
— К нам гости, командир, — доложил Проскурин, опуская бинокль.
Вообще-то ему было поручено наблюдение за воздухом. Однако ничего интересного в небе не происходило, и Николай проявил разумную инициативу.
— Приготовиться!
Несколько всадников на верблюдах легко преодолели очередной песчаный холм примерно в километре от дороги и почти сразу же скрылись из поля зрения. Однако никаких сомнений быть не могло — направлялись они именно сюда, к одинокому грузовику, замершему посередине пустыни.
— Дождались, твою мать, — проворчал Алексей Карцев, забираясь обратно в кузов.
Вслед за ним через борт перебрался Проскурин, и последним, опустив за собой задний полог, внутрь тента пролез Иванов:
— Быстренько по местам. И давайте без нервов, ребята…
— А чего вы сразу так? Может, они нам просто помощь хотят предложить? — спросил Карцев, осторожно снимая с предохранителя пистолет-пулемет.
— Это вряд ли, — вздохнул Иванов.
Обзор через специально оборудованную прорезь был, конечно же, ограничен — со своего места он мог теперь видеть только то, что происходит справа от кабины. За левую сторону отвечал Алексей, а Проскурин пристроился между бочками, так чтобы постоянно держать под прицелом брезентовый полог.
— Тишина! — Иванов передернул затвор, загоняя патрон в патронник АК-47. Потом на всякий случай дотронулся до пистолета, пригревшегося на теле, под рубахой: — До команды все умерли.
— Есть, товарищ подполковник, — не удержался Проскурин.
Всадники выскочили к автомашине именно там, где их ожидали. Все они, с ног до головы, были одеты почти одинаково, во что-то черное, выцветшее на солнце, — даже лиц было не рассмотреть из-за намотанных на головы темно-серых платков.
