Олег Алякринский - Большой шмон
Сине-желтый «жигуль» с мигалкой остановился посреди шоссе. Из машины выскочил молоденький лейтенантик, за ним вывалились двое ментов — постарше, потолще, с автоматами наперевес. Лейтенант первым обнаружил раненого и заорал:
— Тут человек! Давайте сюда!
Он подбежал к Феде:
— Что с тобой, куда тебя? Встать не можешь, да?
Федя закатил глаза, но теперь не от боли, а с досады на этого туполобого щенка.
— Ну чего тут стряслось? — подошел пузатый майор с автоматом наперевес.
— Я шофер-дальнобойщик. Из Смоленска. Бандиты какие-то налетели… Фуру угнали… — сбиваясь, торопливо заговорил Федя.
Майор с трудом нагнулся и брезгливо осмотрел окровавленное колено.
— И че ты вез? Что за груз такой, за который по коленкам стреляют?
Лейтенант опасливо покосился на пузатого начальника:
— Михал Игнач, его бы поднять…
— Его бы допросить сперва, вот что. А то станешь поднимать, а он коньки отбросит. Что тогда? — Майор глубокомысленно почесал затылок под форменной фуражкой и достал пачку «Парламента». — Монин! Свяжись с Ганичевым на посту, пускай он вызывает «скорую» из райцентра… Скажи, майор Воропаев приказал — пускай они там шевелят батонами, а то их ждать до рассвета… Ну, — затянувшись сигаретой, обратился он к лежащему на земле раненому, — рассказывай, все как было. Кто тебя так и, главное, за что? Че в фуре-тο было?
Федя тяжело вздохнул:
— Кофе. Растворимый. По накладной из Смоленска в Нижний Новгород, пять тонн.
— Пять тонн? — присвистнул майор. — Да это ж пить цельный год — не выпить. А что еще в твоей фуре было?
— Больше ничего… — соврал Федя.
Он принял эту фуру в Смоленске, уже под завязку загруженную, и его богатый опыт дальнобойщика, подсказывал, что помимо коробок с кофе там имеется и еще кое-какой дополнительный груз, о чем ему лучше не думать и не догадываться…
— Валера, ну, что там? — Майор обернулся.
Ветер донес смачный матерок, и через несколько мгновений из ночной мглы появился невысокий, взлохмаченный, плотный сержант в бушлате со светящимися полосками на рукавах.
— Ногу подвернул, — пожаловался он, отряхивая пыльные коленки, — темнота там, как у негра в жопе. И «дюраселки» в моем фонарике, как назло, Сели.
— Так что, Валер, никаких следов, что ли? Ни пролитого пальмового масла, ни просыпанного кукурузного зерна? — Майор хохотнул, довольный собственный шуткой.
— Масла не проливали, это точно, товарищ майор. Тормозной след явно от крупной фуры. Стреляная гильза от «Макарова» и еще несколько каких-то, вроде иностранного производства… «Жигуль» серый с казанскими номерами, с раскрытыми дверями. Ну и три трупа, прошитые насквозь… обстрелян.
— И в трех километрах отсюда взорванный джип «форд-экспедишн», — медленно произнес майор. — Да, серьезное дело… Монин! — заорал он. — Вызывай опергруппу!
Сквозь прикрытые веки Федя почувствовал на себе злой и недоверчивый взгляд майора. Конечно, можно было по ходу чего-нибудь придумать и отмазаться, но ведь налетчик сам ему наказал: раззвони всем! Вот Федя и раззвонит, для ментов исключения делать не будет…
Гаишники между тем хмуро беседовали вполголоса, отойдя в сторонку. Федя начал активно подавать признаки жизни, завозился, заерзал, заохал от боли.
— Очухался? — Майор склонился над водилой. — Говорить можешь?
Тот кивнул.
— Кто тебя так?
Федя облизнул потрескавшиеся губы и попробовал сказать что-то, но из глотки вырвался только противный клекот. Тогда лейтенант помог ему подняться, поддерживая под локти.
— Давай до машины его веди, — скомандовал майор и зашагал вперед.
Через минуту, удобно устроившись на заднем сиденье, Федя откинул голову и жадно глотал из двухлитрового пузыря теплую пепси. Не хотелось ему базар начинать с ментами, жуть как не хотелось, и он продолжал всячески тянуть время. Попросил закурить, долго не мог справиться с сигаретой, то и дело роняя ее на пол между сиденьями. Нога болела нестерпимо, и, когда майор как бы по-приятельски шибанул Федю своей мощной пятерней по коленке, тот громко вскрикнул.
— Ну че ты комедию ломаешь, корчишь, будто у тебя память отшибло… — усмехнулся мент. — Ты по существу рассказывай, а не мычи! Что вез? Куда? Кто тебя остановил?
Федя шумно сглотнул, собираясь с духом:
— Я знаю, кто это был. Про груз ничего не знаю, не положено мне знать, про конечный пункт назначения тоже не в курсе. В Смоленске взял, до Нижнего ехал. А вот кто меня подстрелил, знаю…
Валера навострил уши, у сержанта, сидевшего за рулем «жигуля», взбугрилась шея, и только майор, попыхивая сигареткой, оставался спокоен, только желваки заходили. Едва шевеля губами, Федя произнес короткое слово. Слово произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Милиционеры в тесном салоне «жигулей» загомонили все разом, перебивая друг друга, забыв о дисциплине и субординации. Взбудораженные заявлением раненого водилы-дальнобойщика, раскрасневшиеся и потные, они теперь походили на уличных пацанов, услыхавших офигительную сплетню про местного пахана…
— А ты это… уверен вообще, что это он был? — спохватился майор, заглядывая в глаза Феде.
Тот, морщась, кивнул:
— Да, ну че я, не видал, что ль, его фоток… Вчера только в газете статья про него была, с портретом… Он же, блин, убийца, возле Кремля устроил стрельбу из гранатомета… Его подельники так прямо и называли Владиславом Геннадьевичем. Вот те кресты, начальник! И сам он точно так в открытую и сказал… Я, говорит, вор в законе Варяг!
Глава 11
Бывший мент, а ныне колхозный тракторист Володька Антипов угрюмо топал по влажному валежнику и сосредоточенно о чем-то размышлял, хмуря брови. За ним, кряхтя, ковылял долговязый Генка Парфенов, тоже погруженный в свои мысли. Больше недели неразлучные друзья пили по-черному, просто до поросячьего состояния. Повезло Генке с Володькой. Набрели они в одной сторожке на оставленный кем-то ящик водки: компания каких-то бизнесменов сраных из Москвы гуляла с девками и с музычкой. Короче, уехали и все побросали. Но им спасибочки — водяру и ту оставили, видать, богатые, копеек энтих не считают.
Могучий запой двух деревенских алкашей закончился прозаично: элементарно из-за отсутствия дармовой водяры. И вот теперь, хорошо проспавшись и похлебав ушицы, друзья начинали приходить в себя и приобретать человеческий вид.
Сейчас они возвращались в свою деревню, где их ждали благоверные, давно привыкшие к слабостям своих мужиков. Вдруг сизое лицо Володьки прояснилось какой-то догадкой или воспоминанием — он остановился и сделал разворот кругом.
— Помнишь, Ген, тут в лесу недели две назад ночью была перестрелка? — сиплым голосом обратился он к приятелю. — Отряд ОМОНа налетел на мироновскую сторожку, и устроил там шмонец.
— He-а, не помню… — помотал головой Генка. — Я тогда в Ошейкино был, с Зинкиным хахалем день рождения отмечали… Гудели два дня… Ну и че ОМОН налетел на егеря, искали кого?
— А то! — Володька шумно втянул воздух через ноздри. — Какого-то беглого уголовника искали, да не простого уркаша, а вора в законе, авторитета — во как! Там еще какого-то чмыря на «Волге» пристрелили при попытке к бегству. Ну, вспомнил теперь?
— А, ну да… — неуверенно протянул Генка, натужно морща лоб. — И что, не поймали атворитета?
— Упустили.
— Ну и что?
— А то, бляха-муха, что этот самый законный вор преспокойненько у Миронова в сторожке нам с тобой можжевеловку подносил! Или ты забыл, как мы можжевеловой опохмелились недельки две или сколько там назад?
— Да лан те! — отмахнулся Генка и двинулся дальше, хрустя палыми сучьями. — Если он вор в законе, что ж он за мудила такой, чтоб на место ментовской засады опять вернуться?
Испитое сизое лицо Володьки потемнело от усиленной работы мозга.
— Верняк говорю — вернулся! Рожу-то его я сразу признал. Я же потом ездил в Волоколамск… Расспрашивал про стрельбу да про омоновский налет, в райотдел заходил специально. Меня там Михеич встретил, в приемную к Рукавишникову потащил показывать факс, который к ним как раз пришел из Москвы — ориентировка на находящегося в федеральном розыске гражданина Игнатова Владислава… как там его… Отчества не помню. И фотка к факсу приложена была. Хоть факс хреново прошел, текст наполовину смазан, но фотка получилась качественно. Точно те говорю, Ген, мужик, который у Миронова тогда в избушке сидел, — это и есть тот самый Игнатов! И числится он в федеральном розыске как особо опасный преступник…
Охотники продолжали брести по лесу молча. Наконец Генка, пытаясь стряхнуть с себя сивушный туман, уточнил:
— Так, это самое, Вован… Ты про него тогда что, никому не сказал?
— Не, Ген, я сам долго сомневался. Ну а потом, через день, сам помнишь, мы с тобой на дальние болота пошли, уток стреляли, а потом дармовой водочкой баловались два дня… Как-то забылось, а теперь вспомнилось.
