Андрей Воронин - Кровавые жернова
– Какой Андрей Алексеевич?
И тут до отца Павла дошло то, о чем говорил ребенок. Через пару минут он уже обнимал Андрея Алексеевича Холмогорова:
– Благодаря Богу, благодаря вам свершилось чудо. Мальчик пропал и вот сегодня нашелся. Это вы нашли его, да?
Холмогоров пожал плечами:
– Я подвез ребенка, он шел по дороге, наверное, домой направлялся.
– Где вы его нашли?
– На дороге, – вновь повторил Холмогоров.
– На какой?
– Там, где лощина, он поднимался на гору.
Отец Павел вспомнил слова Григория Грушина, вспомнил слово «наваждение» и потому перекрестился.
– Я что-то не до конца понимаю, – произнес Холмогоров, глядя священнику в глаза. – У вас пропал ребенок?
– Его искали везде – в лесу, на болоте, в окрестных деревнях, в райцентре, – бормотал священник, словно читал книгу. – Нигде его не было, и никто не видел.
Холмогоров ничего не сказал, лишь задумался, сдвинув к переносице брови. Поведение мальчика ему сразу показалось странным. История о том, что он пропал, а затем вернулся – удивительной. Объяснения у советника Патриарха не было. Холмогоров умел все анализировать, выстраивать факты в безупречной логической последовательности – А я, собственно говоря, к вам, – рука советника Патриарха скользнула во внутренний карман пиджака, и он извлек бумагу, подписанную секретарем Святейшего.
Приходской священник Павел Ильич Посохов долго изучал документ. Холмогоров видел, как дрожит бумага в пальцах отца Павла. Затем он с изумлением взглянул на Андрея Алексеевича.
– Вы советник Патриарха?
– Да, – спокойно ответил Холмогоров.
– Проходите в дом. Извините, что все так произошло. Я не встретил вас как подобает.
– Все нормально, – произнес Холмогоров, – я понимаю ситуацию, в которой вы оказались. Я рад, что ваш Илья наконец дома.
– Где же он был? – глядя в небо, произнес священник, словно пытался в низких, быстро бегущих дождевых облаках отыскать ответ на неразрешимый вопрос. – Где он был все это время?
– Слава Богу, он вернулся, – успокоил священника Холмогоров.
По земле, по траве, по крыше дома застучали первые крупные капли летнего дождя. Вскоре зашумел ветер, деревья зашелестели и дождь хлынул как из ведра. Холмогоров стоял на крыльце, время от времени он вытягивал ладони и подставлял их под крупные капли.
«Похожи на слезы, – подумал он. – Это слезы радости».
Сколько ни пыталась матушка Зинаида узнать у младшего сына, где он пропадал десять дней и девять ночей, как ни формулировала вопрос, мальчик отвечал одно и то же:
– Я на рыбалку ходил. Ты же сама видела, я ушел и вернулся. Видишь, мама, рыбу поймал.
Где ведро? Где моя рыба? – лицо мальчика исказилось, губы сжались, веки быстро заморгали.
– Здесь, сынок, не волнуйся, оно в кухне стоит.
Илья зашел на кухню, посмотрел на еще живую рыбу и загадочно улыбнулся – так обычно улыбаются совсем маленькие дети, еще ничего не смыслящие в жизни, и глубокие старики, уже ничего не смыслящие. А еще блаженные – те" кого Господь лишил разума.
От еды младший сын священника отказался.
– У тебя что-то болит, сынок? – с дрожью в голосе спросила мать.
– Да, голова кружится, очень сильно кружится. Круги перед глазами плывут.
Попадья принялась ощупывать лоб, уложила сына, строго-настрого запретив старшим братьям его беспокоить. Мальчишки были вне себя от радости. Даже если бы мать и не просила, они ни за что бы не решились побеспокоить сон брата.
– Значит, вы, Андрей Алексеевич, приехали из Москвы? – спросил отец Павел, глядя в лицо Холмогорову. – Вас благословил сам Святейший?
– Нет, я его не видел перед командировкой, но отчет он должен получить.
– Значит, вас интересует икона Казанской Божьей матери?
Холмогоров кивнул.
– Это она, моя супруга, утром пришла с женщинами храм убирать и обнаружила это явление.
– Погодите, отец Павел, я хотел бы осмотреть икону, а по дороге вы мне все расскажете.
– Так вы что, не погостите у нас, не задержитесь?
– Я еще не знаю, я ведь по делу.
– Тогда пойдемте. Ключи от храма у меня есть, только вот дождь еще не кончился. Может, подождем?
– Я на машине.
– Можно и на машине, – согласился священник.
Он сразу, с первых слов проникся к Холмогорову доверием. Отцу Павлу казалось, что он знаком с ним с детства и может рассказать не таясь все, что у него на сердце.
Дождь неожиданно прекратился. Порывы ветра разметали и унесли за горизонт остатки дождевых туч. Выглянуло яркое летнее солнце и залило весь мир ослепительным светом. Засверкали лужи, заблестели капельки на листьях, на траве. И без того хорошее настроение отца Павла и его супруги стало еще более радостным. Священник то и дело шептал:
– Слава Богу, что все так счастливо разрешилось.
Священник и советник Патриарха шли по деревенской улице. На Холмогорова жители деревни смотрели с почтением, чувствовалось сразу, что человек он не простой, а облаченный властью. Да и отец Павел вел себя с ним не как с равным. По дороге до церкви Холмогоров узнал о Павле Посохове и его семье больше, чем если бы прочел целую стопку официальных бумаг.
– А вот и церковь, – нараспев произнес отец Павел. – Хорошее место. Когда липы цветут, так медом пахнет! Пчелы жужжат… И вот что удивительно, когда проходит служба, они в храм не залетают и прихожан не кусают, словно понимают.
В руках Андрея Алексеевича Холмогорова был небольшой кожаный портфель с двумя блестящими застежками. Священник иногда бросал на портфель любопытный взгляд, словно пытаясь отгадать, что там хранится. Перед церковной оградой Холмогоров остановился, спокойно осенил себя крестным знамением и двинулся вслед за отцом Павлом. Тот уже стоял на крыльце и открывал дверь.
– Проходите, – пригласил он и перекрестился, переступая порог. Он еще раз перекрестился уже в храме, глядя на иконостас. – Когда молния ударила в крест, – почти шепотом рассказывал священник, – икона упала. А висела она здесь, – он подошел к колонне, прикоснулся к ней рукой. – Видите гвоздь?
Холмогоров посмотрел на ржавый гвоздь с широкой шляпкой и подумал, что кованый гвоздь вбили в колонну, наверное, лет сорок назад или больше. Он прикоснулся к гвоздю рукой, сжал его пальцами, попытался пошевелить. Гвоздь в деревянной колонне сидел мертво, и советнику Патриарха оставалось лишь хмыкнуть.
– Пойдемте, Андрей Алексеевич, пойдемте, – позвал за собой советника отец Павел.
Осенив себя крестным знамением, они оказались за алтарем. На столе лежала икона Казанской Божьей матери.
– Вот она, – сказал священник. – Когда упала, по ней прошла трещина. Но образ Божьей матери не разломился, остался целым.
– Она что, и сейчас кровоточит? – спросил Андрей Алексеевич, вытягивая из кармана в несколько раз сложенный накрахмаленный белый платок.
Священник наклонился, сощурил близорукие глаза:
– Сами смотрите. Вроде есть…
Холмогоров склонился над иконой, поставив на стол портфель. Извлек из него лупу с костяной рукояткой, поднес увеличительное стекло к левому верхнему углу, затем медленно стал вести руку слева направо, изучая каждый сантиметр небольшой иконы. Увеличительное стекло задержалось на глазах Божьей матери. Отец Павел отошел в сторону, чтобы не мешать важному гостю.
Холмогоров четверть часа рассматривал образ, но руками к нему не прикасался. Когда же визуальный осмотр был завершен, Холмогоров перекрестился и медленно провел платком по доске сверху вниз. Когда рука дошла до края, Холмогоров осторожно перевернул ладонь. Четыре ярко-красные полосы остались на белоснежной ткани.
– Я же говорил вам! Вот, можете убедиться, – Холмогоров услышал у себя за спиной голос священника. – Видите? Андрей Алексеевич, она плачет! И утром сегодня было то же самое. Я не знаю, как это объяснить.
Советник Патриарха вновь принялся изучать лик Божьей матери. Сосредоточился на лике младенца и только после этого бережно взял образ Казанской Божьей матери на руки и аккуратно перевернул его, положил лицевой стороной на стол. Еще более внимательно была осмотрена обратная сторона, но ничего, что могло бы дать разгадку, Холмогоров не обнаружил. Икона как икона, как тысячи, как десятки тысяч ей подобных. Доска, поточенная жучками, много черных дырочек. Холмогоров рассматривал их сквозь увеличительное стекло, подошел "к солнечному лучу, поднял икону над головой. Он пытался обнаружить хоть малейший просвет, но свет не просачивался, поверхность иконы, покрытая живописью, была целой.
Андрей Алексеевич вздохнул. Отец Павел сопровождал его, двигаясь за советником Патриарха почти след в след.
– Нашли что-нибудь, Андрей Алексеевич? – спросил батюшка, заглядывая в глаза Холмогорову, словно в них был ответ на неразрешимый вопрос.
– Пока не знаю. Откуда она у вас в церкви?
