Сергей Зверев - Они могут все
…Снайпер с крыши недоуменно наблюдал, как стихийно и совсем не вовремя митинг перерос в перепалку. Сдали нервы, не дождались молодчики появления русской колонны. Рано пошли в наступление. Достал телефон, набрал по памяти номер. Выслушал, кивнул и снова занял позицию для стрельбы. Момент упускать нельзя – пора переводить драку в настоящую бойню с применением огнестрельного оружия. Главное – начать. Дальше все сложится как надо. Силы и настрой у ОМОНа не те. Первые же убитые сотрудники заставят милиционеров задуматься: а надо ли им все это, когда во всей стране неистребимым сорняком цветет революция? Мятежники же должны опьянеть от победы над стражами порядка и все свои эмоции и чувства выместить на десантниках.
Оставалось выбрать цель. Снайпер навел винтовку на дерущихся на фланге людей. ОМОН немного сдал позиции, с трудом сдерживая натиск. Великолепно. В перекрестье прицела попал бритоголовый бугай в оранжевой олимпийке, орудовавший отобранной дубинкой. Подойдет. Бить не в голову – внезапно упавшего на землю в суматохе могут даже и не заметить, затоптать не глядя. Пуля в бедро или таз – идеально, много крика и стонов. Но нижняя часть тела постоянно закрыта противниками бритоголового. Придется метить в грудь, если откроется – в живот.
Изготовиться и на выдохе нажать на спусковой крючок. Стрелок так и хотел поступить. Не повезло – не смог. Он так и не узнал, что же помешало ему выполнить заказ. Пуля, выпущенная спецназовцем, вошла в голову, зацепив край левого уха. Прошила вещество мозга, ударилась о противоположную стенку, отрикошетила, перемешивая нервную ткань с кровью, снова отскочила… Давление в черепной коробке резко возросло, гидродинамический удар расколол кости по швам, выдавил глазное яблоко из орбиты… А со стороны виделось: человек целился-целился, а потом вдруг резко мотнул головой, завалился на бок и распластался на крыше, потянув за собой винтовку…
…Демонстранты чуть выдохлись. Самые рьяные получили свое и ретировались, зализывая раны. Цепь стражей порядка выровнялась, снова появился зазор между митингующими и милицией. Всем надо было отдышаться. Обиды и остатки энергии продолжали выплескиваться в виде словесных выпадов и перепалок. Командир отряда милиции устал призывать народ к порядку, людские резервы у него почти выдохлись. Он знал, что после небольшой передышки противоборствующие стороны вновь схлестнутся, а моральный дух его парней оставлял желать лучшего. Безвластие наверху и отсутствие стабильности сильно деморализуют тех, кто эту самую власть внизу должен представлять.
Отозвать ребят сейчас – все равно что кинуть их на растерзание. Отдай он приказ отступить, и стадо оборзевших подонков всех сметет, затопчет и, не заметив, повалит дальше. Тогда уже их никакая сила не остановит, и без жертв точно не обойдется. Договариваться поздно и уже не с кем – лидеров, способных хоть на что-то влиять, не видно, все слились в серую нервозную массу. Бешинкулов в очередной раз поднял мегафон, открыл было рот, но, осознав бесперспективность слов, опустил громкоговоритель. Для обоюдной пользы необходимо было действовать решительно. И немедленно. Махнул рукой подчиненным:
– Давайте газ, разгоните их на хрен!
Прозвучала команда, милиционеры в противогазных масках трусцой подбежали к переднему краю обороны, под ноги беснующимся демонстрантам покатились аэрозольные шашки, разматывая за собой тяжелые клубы белесого «дыма». Орава отшатнулась, завыла. Попавшие под химический «удар» люди, зажмурившись и растирая ручьи слез кулаками, пытались выбраться любыми способами из зоны поражения. Те, кто на собственной шкуре еще не испытал действие «черемухи», напирали, пытались сдержать отход, но как только их лиц касался волшебный «аромат», разом утрачивали всю свою прыть и сами начинали ломиться назад, подальше от наступающих зеленых щитов. Несколько смельчаков попытались подобрать шашки и метнуть их обратно. У одного получилось, двое других глотнули аэрозоль в высокой концентрации и стали беспомощно барахтаться на асфальте, содрогаясь от рвотных конвульсий и пытаясь уползти. Хвастливых выкриков становилось все меньше, отступление все больше обретало черты панического бегства. Омоновцы, защищенные спецсредствами, двинулись вперед, рассеивая ораву. Пространство перед мостом стремительно пустело…
…Из-за поворота, подвывая движками на низкой передаче, выползли желто-синий «УАЗ» и два «Урала». За ними, с небольшим отставанием, ускоренным шагом двигалась пешая колонна.
– Батя! – позвал Сидоров из своего укрытия. – Тут во дворах шевеления начинаются. Дашь добро пошуметь?
Иванов отозвался сразу:
– Через тридцать секунд. Я сопровождение предупрежу, что вы развлекаться будете. А то, не ровен час, нервничать начнут. Только не сильно там расходитесь. Все-таки населенный пункт, люди кругом. Все. Отсчет пошел.
Ровно через полминуты рядом с мирно гаснущим костерком, в самом центре ватаги рвануло. Бабахнуло так, что задребезжали самые дальние стекла. Уши ребятишек, маявшихся в засаде, заложило, как при контузии. А в глазах надолго поселились разноцветные круги и пятна от ярчайшей вспышки. В засадный стан пришел хаос. Кто-то вскочил и, ничего не видя, спотыкаясь и падая, дал стрекача. Кто-то, напротив, упал ничком и прикрыл голову руками. Кто-то стал тупо орать от неожиданного потрясения. Сидоров приподнялся на локте и коротким замахом бросил еще одну светозвуковую гранату. Ужасающий грохот и эффект ослепления повторились, окончательно лишив неподготовленных «воинов» воли к сопротивлению и способности к обдуманным действиям. Недавние храбрецы, собирающиеся громить лавки, грабить шоферов и отбирать оружие у русских десантников, бросив все, улепетывали со всех ног. Те, кто их контролировал, трезво оценили обстановку, завели мотор своей «Ауди» и, сорвавшись с места, скрылись в ночи.
Снова подул ветерок и, как нельзя кстати, снес остатки слезоточивого газа на запад. Где-то за одноэтажными домами еще слышны были крики и характерные для скоротечных потасовок звуки. С глухим шипением разгорались «добивающие» аэрозольные шашки – там, где недоставало дубинок и кованых берцев. Омоновцы четверками и парами стаскивали особо бесчинствующих демонстрантов к автобусу. Те, в свою очередь, извивались и сопротивлялись, как могли. Все были заняты делом, и на шагающую мимо колонну русских солдат никто особого внимания не обращал.
Светлый микроавтобус, тащившийся позади всех, на минутку остановился около сгрудившихся милицейских машин. Из него бодро выскочил голубоглазый брюнет с взлохмаченной челкой из-под вязаной шапочки. Подбежал к усталым офицерам:
– Ассалам алейкум! Мне бы Бешинкулова увидеть.
Командир подразделения оценивающе оглядел русского офицера, потом ответил по-киргизски:
– Алейкум ассалам. Это я.
– Очень приятно познакомиться. Здорово у вас все получилось, красиво. Спасибо за безопасный проезд.
– На здоровье.
Новиков виновато улыбнулся.
– Не хочется обременять вас лишней работой. Но где-то в километре на запад, если ехать по тому берегу, очень сильно стреляли. Разборка бандитская, скорее всего. А в ту сторону как раз незадолго до этого одна из ваших машин прошла. Как бы чего плохого не случилось; может, проверите?
Бешинкулов с плохо скрываемой досадой плюнул на пробивающуюся весеннюю травку. Милицейская машина и стрельба – от такого сочетания хорошего ждать не стоит.
– Ну, ладно. Еще раз спасибо! Я пойду, – торопливо попрощался Владимир, пятясь к своему транспорту. Запрыгнул, шумно задвинул за собой двери. «Форд» сорвался с места вдогонку уходящей вперед колонне.
8. Бишкек. Городская квартира помощника консула
– И тем не менее почему вы решили, что именно я могу вам помочь? – Белкин расположил на журнальном столике расписанный «под Гжель» поднос с бело-голубыми чашечками дымящегося кофе. Поставил одну перед гостем – бледным худощавым молодым человеком в дорогом костюме. Вторую взял себе, пригубил. – И мне бы очень хотелось знать, откуда у вас номер моего телефона?
Собеседник потянул узел болтавшегося на тонкой шее галстука. Смуглые скулы еще больше побледнели, глаза метались с бешеной энергией. С легким киргизским акцентом он выдавил из себя объяснение:
– Сергей оставил мне ваш номер. Он очень доверяет вам. Говорит, что вы можете все и в беде не оставите.
Дипломат с жалостью поглядел на трясущиеся пальцы собеседника, чуть не выронившие дорогую сердцу чашку с ароматным напитком. По всему было видно, что человек переживает не лучшие времена в своей жизни. Последние сутки, а может, и более провел на ногах. Рубашка, хоть и дорогая, была несвежая, что острый нос Белкина чувствовал, несмотря на обильное использование хорошей туалетной воды.
