Жан-Патрик Маншетт - Группа «Нада»
– Я действовал согласно вашим инструкциям.
– Ваше имя кричат на улицах Парижа, – сказал глава кабинета. – "Гоемон – негодяй, народ сдерет с тебя шкуру" и "Гоемон – грязный болван, мы сделаем из тебя сосиску".
– Это прямые угрозы.
– Не говорите глупостей, Гоемон.
– В таком случае я скажу нечто разумное, – заявил комиссар испуганным голосом. – Вы действительно считаете, что пожертвовать мной необходимо?
– Вы не жертва, вы временно отстраняетесь от исполнения обязанностей.
– Ответьте на мой вопрос! – крикнул Гоемон.
– Это и в ваших интересах, Гоемон. Садитесь, Бога ради! – повысил голос глава кабинета.
Гоемон молча сел. Его собеседник поднялся и стал расхаживать по кабинету широкими шагами.
– В последнее время вы немного зарвались. Вы поставили себя над законом. Вы провели эту операцию непростительно грубо, и вы не будете прощены. Вы самовольно...
– Что самовольно? – перебил Гоемон.
– Молчите! Вы не в том положении, чтобы перебивать меня. Вы самовольно пошли на штурм фермы, прекрасно зная, что это может стоить жизни послу Пойндекстеру. Вы увлеклись партизанщиной, Гоемон, пошли на поводу у нездоровых инстинктов. Вы на грани психоза, Гоемон! Я помню ваши слова: "Если бы это зависело только от меня, я бы пригвоздил их к стене".
– Я не помню, что говорили вы, – сказал комиссар с яростью, – но знаю, что понял я.
– Ни слова больше, Гоемон! – крикнул глава кабинета. – Меня приводят в бешенство ваши фантазии!
Комиссар открыл рот, тяжело дыша. Глава кабинета остановился, глядя на него глазами инквизитора.
– Хорошо, – вздохнул Гоемон. – Я буду козлом отпущения.
– Я был бы вам благодарен, если бы вы не употребляли этого нелепого и тенденциозного выражения, выйдя из моего кабинета.
– Благодарен в какой степени?
Глава кабинета вернулся к своему столу и сел в кресло. Он закурил "Житану" и сквозь дым смотрел на Гоемона прищуренными глазами.
– Не скрою от вас, что придется принять соответствующие санкции дисциплинарного порядка, – сказал он. – После этого... Вам не повредит исчезнуть на некоторое время. Вы отправитесь к неграм для оказания им технической помощи.
– К неграм, – воскликнул Гоемон с нервной дрожью.
– Куда-нибудь в Африку, да, это хорошее решение. Если у вас есть садистские наклонности, вы можете их там проявить. В общем, посмотрим. Это не я решаю.
Гоемон молчал. Глава кабинета пожал плечами.
– Я сочувствую вам, Гоемон, – сказал он, – но ничего не поделаешь. Слишком много за вами накопилось. Попытка самоубийства жены Мейера. Протесты жандармерии, вы знаете... Все это накаляет общественность. Американцы тоже это понимают. Я разговаривал по телефону с их министром иностранных дел.
Глава кабинета снова поднялся, тем самым показывая, что беседа окончена. Гоемон тоже встал. Он побагровел и еле сдерживался.
– Попытайтесь поймать последнего анархиста, – сказал он хриплым голосом. – Если он начнет говорить, то тогда действительно вам придется туго.
– До свидания, Гоемон, – сказал глава кабинета. – Вы имеете право вернуться в свой кабинет, чтобы закончить неотложные дела. Что касается комнаты, держите ее под наблюдением. Вы поняли, Гоемон?
– До свидания, – сказал Гоемон и вышел.
Ночной холодный воздух обжег его лицо, когда он направился к своей машине. Некоторое время он неподвижно сидел, положив руки на руль и устремив взгляд в пустоту. Комиссар чувствовал себя раздавленным не более минуты. Он знал, что ему делать, чтобы отомстить. Гоемон поехал в свой офис.
Когда он вошел в комнату, в которой находился Треффэ, по-прежнему соединенный наручниками с радиатором, молодой человек поднял голову и посмотрел на комиссара запавшими глазами. Гоемон достал из внутреннего кармана бычий нерв и опустил его на голову Треффэ. Молодой человек закрыл глаза, его челюсть отвисла, и он рухнул на пол.
Вслед за комиссаром вошли двое его подчиненных.
– Выволоките его через черный ход и посадите в мою машину, – приказал Гоемон. – Ждите меня перед его домом.
– Патрон, вы уверены в том, что делаете? – спросил более молодой офицер полиции. – Я имею в виду... Почему не оставить его в покое?
– Почему? – крикнул Гоемон. – Почему! – повторил он и вышел из комнаты, пожав плечами и продолжая повторять это слово.
Выйдя на улицу, он был ослеплен вспышками фотоаппаратов. Журналисты ждали его на тротуаре. Они протягивали к нему микрофоны, засыпая его вопросами. Ослепленный Гоемон прокладывал себе дорогу сквозь толпу наподобие гребца.
– Позвольте пройти. Освободите проход.
Он дошел до черного "ситроена", стоявшего у входа.
– Я хочу сказать вам одну вещь! – крикнул он. – Из меня собираются сделать козла отпущения, но я во всем этом деле только исполнял полученные приказы.
Он усмехнулся. Журналисты выкрикивали вопросы, отталкивая друг друга, чтобы подойти к нему поближе. Он наслаждался своей властью. На его большом прыщавом лбу выступили капли пота.
– И еще одна вещь! – крикнул он. – Нас предупреди ли о планируемом похищении посла Соединенных Штатов Америки еще месяц назад. У меня был информатор в группе "Нада". Он не принимал непосредственного участия в подготовке акции, но ему было известно все, кроме даты похищения.
"Пусть теперь расхлебывают", – подумал Гоемон, представив себе выражение лица главы кабинета.
– Да, да! – крикнул он журналистам. – Этот информатор жив. Да, он на свободе. Нет, я не могу назвать его имени.
"Но, – подумал он, – его может назвать Буэнвентура Диаз", – и он ликовал, открывая дверцу "ситроена" и садясь в машину. Он включил мотор.
– Нет, мне нечего больше заявить!
Он поднял стекло. "Ситроен" тронулся, оторвался от толпы и покатил по мокрому шоссе, отражавшему мерцание фонарей.
Было около одиннадцати вечера, когда комиссар добрался до узкой улицы, на которой проживал Треффэ. Прохожих не было. На маленькой дорожке стоял "рено-15". Гоемон остановил "ситроен" позади него и вышел из машины. За рулем "рено" сидел офицер полиции. Другой офицер на заднем сидении караулил Треффэ, который был без сознания.
– Помогите мне поднять его в квартиру, – сказал Гоемон.
Когда они зашли в квартиру, Гоемон уложил Треффэ на полу в холле.
– Вы свободны, – сказал он полицейским. – Я обойдусь без вас.
– Патрон, разрешите мне остаться, – попросил полицейский помоложе.
– Нет, Сделайте одолжение.
Комиссар снял пиджак, протянул его своим подчиненным.
– Отгоните мою машину в сторону Берси, – сказал он, – и оставьте в том месте, где она не будет никому мешать. Положите мой пиджак на переднее сиденье, разбросайте бумаги, удостоверение и прочее.
– Но это будет видно.
– Это как раз то, что мне нужно, глупец. Это займет полицейских на некоторое время, – сказал комиссар полиции.
– О'кей.
– Постарайтесь по возможности затянуть время.
– О'кей.
– Пока, ребята, – сказал Гоемон.
– Постучим по дереву, – предложил молодой полицейский.
Глава 38
После того как по телевизору были переданы ночные новости, цитирующие заявление комиссара полиции Гоемона, Буэнвентуре, евшему паштет и пьющему коньяк перед экраном телевизора, понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что задумал полицейский.
– Мразь! – воскликнул он.
Несколько минут он оставался неподвижным, затем допил свой коньяк и спустился в гараж. Входя в дом, каталонец заметил там верстак. Он порылся в инструментах и нашел то, что ему казалось подходящим. Буэнвентура вернулся в дом и поднялся в кабинет, держа в одной руке фонарь, а в другой три пилы. Он пилил почти два часа. Не спешил. У него было мало сил, и он опасался, что из-за резких движений рана на его руке снова откроется.
Закончив пилить, он получил укороченный вариант ружья "шарлен", лишенного ствола и приклада. Карабин "эрма" был немного подлиннее и очень напоминал теперь "винчестер" из телесериала "Во имя закона".
Анархист набил карманы куртки патронами двенадцатого калибра, а магазин карабина – патронами двадцатого калибра. Он нашел в шкафу спальни просторный плащ цвета хаки с двумя внутренними карманами. Сунул оба отпиленных ружья в продырявленные карманы, утопив их в подкладке плаща, так что они повисли почти вертикально.
Буэнвентура натянул плащ поверх охотничьей куртки, во внутреннем кармане которой лежал его автоматический пистолет. Потяжелев на несколько килограммов, он спустился на первый этаж, выключил телевизор, вышел из дома через заднюю дверь и завел свой мотороллер.
– Смерть фараонам! – с яростью воскликнул он, оседлав мотороллер.
Каталонец медленно ехал по дорожкам, освещая их карманным фонарем. Добравшись до заснувшего городка, он разбил стекло одного "фиата", пересел в машину, без особого труда завел мотор и тронулся с места.
Ему удалось добраться до Парижа, не встретив ни одного заграждения, ни единого препятствия. Казалось, такова была Божья воля.
