Фридрих Незнанский - Черный амулет
— Отчего же не прав? — Гордеев многозначительно «поиграл» бровями. — Слишком, Боря, твои намеки оказались прозрачными. Впрочем, я не думаю, что организовал это дело именно ты, но от твоих клиентов, как выясняется, можно ожидать чего угодно. И ты сам это прекрасно знаешь. Как ты думаешь, кто мог дать чеченцу это задание? Ваша служба безопасности? Обычно такой дрянью занимаются именно они.
— Я… право… обескуражен! — с трудом проговорил адвокат. И было видно, что он не врет. Да и вряд ли та же служба безопасности господ криминальных бизнесменов решилась бы поставить в известность о своих преступных действиях какого-то адвоката.
— Ты ж понимаешь, Боря, — мягко, как несмышленому, сказал Гордеев, — если их парни, — он кивнул на Голованова, — начнут «колоть» уже по-крупному того чеченца, он же все выложит, что ему известно. А о том, что ему неизвестно, и говорить лишнее: чего прикажут, то он и выложит. И очень тебе хреново будет, Боря, очень… — искренне посочувствовал Юрий Петрович.
И эту его искренность почувствовал Гринштейн, поняв, что это вовсе не розыгрыш, не шутка, чтобы припугнуть и прижать его. Вероятно, он был даже по-своему благодарен коллеге за то, что тот устроил такую вот встречу, по-хорошему, когда еще можно что-то исправить. Подумать еще есть время…
Но додумать ему так и не удалось. Телефонный звонок в кармане Голованова отвлек его от разговора. Сева достал трубку, поднялся, извинившись, и отошел в сторону. Разговор длился считаные секунды. Трубка снова очутилась в кармане, а Сева мрачно посмотрел на адвоката и, вернувшись, уселся так резко, что стул под ним угрожающе скрипнул.
— Что-то случилось? — догадался Гордеев.
— Только что Ирина Генриховна возвратилась домой. У консьержки ее ждала какая-то коробка — подарок от старых друзей, как заявил молодой парень, который доставил ее в дом на Фрунзенской набережной, поскольку передать посылку лично не смог. Наш человек аккуратно проверил «подарок», прежде чем Ирина Генриховна взяла его в руки. Это оказалась бомба. Обычный военный вариант, взятый на вооружение террористами, — пластид, взрыватель нажимного действия…
Оба адвоката были ошарашены. Голованов посмотрел на Гринштейна и тихо спросил его ровным голосом:
— Ну, что мне с тобой теперь делать?
У Гринштейна мгновенно отлила кровь от лица. Он стал белее скатерти. По-рыбьи раскрывал и закрывал рот, с ужасом глядя на приподнявшегося над столом мощного Севу.
— К… к… клянусь… ни сном ни духом!.. Господа, это… это страшно!..
И ему вполне можно было поверить. Но сейчас было самое время заставить Гринштейна сказать всю правду.
За бомбу Сева не беспокоился. Ее вскрыл опытный в таких вещах Щербак. Сказал, что сделана примитивно, не специалистом, а скорее любителем. То есть ею занимался явно не Грозов, а кто-то другой, возможно, из тех, кого террорист крыл еще недавно за постоянные проколы. Кто-то из людей Му-рада. Вот о нем как раз мог что-то знать адвокат, если давно и прочно был завязан на своих клиентах. Не сами же бизнесмены убирали руководителей разгромленного института! Были исполнители. И Мурад — не исключено — один из них. Или старший над ними.
И еще одно попутное соображение. Гринштейн не стал бы по телефону пугать Ирину, если бы знал, что его хозяева уже отдали распоряжение убрать жену «следака», и тем как бы обезвредить самого Турецкого. Логики-то никакой! Ну и сама постановка вопроса — ложная, это ясно и не требует обсуждения. Но, с другой стороны, Борис Аркадьевич должен поверить, что его откровенно подставили! Убедить его нужно, что приказ о бомбе отдали его хозяева. Убедить, что им адвокат, пусть даже и знающий многие их секреты, уже не нужен!.. Хотя это — абсолютная чушь… Но Гринштейн об этих сомнениях Севы знать не должен. Потому что когда человек сильно напуган, он на какое-то время теряет под собой почву, и, если воспользоваться с умом этим моментом, можно получить от него совершенно неожиданную информацию. А адвокат сейчас именно в таком состоянии, когда его и надо жестко «колоть».
Но перед Севой снова высветился вопрос, на который у него так и не нашлось до сих пор ответа: за кем организована слежка? И, в качестве продолжения того же вопроса: для кого бомба? Разве, к примеру, Грозов не знает, что за ним по следу уже идет бывший его сослуживец Антон Плетнев? И разве тому трудно было бы узнать, что произошло с семьей Антона? Узнать об убийстве жены, о жестокой мести бывшего спецназовца, о его сыне Васе, отданном в интернат. О лишении Антона права отцовства и долгих мытарствах вокруг этой проблемы. А тогда совсем не исключен и другой вывод: акция с бомбой для Турецких есть всего лишь попытка Грозова оттянуть свой неизбежный финал. Вот в чем может быть истинная суть!..
Хотя и жесткий допрос адвоката тоже делу не повредит: все-таки какие-то непонятные связи между двумя этими уголовными делами прослеживаются. И точно знать о них могут Ахмед Датиев и Мурад Санакеев, последнего из которых еще предстоит достать.
О своих соображениях по поводу обоих Сева решил сразу, как только они с Юрием закончат «потрошить» Гринштейна, позвонить Владимиру Михайловичу Яковлеву.
И Голованов, вполне законопослушный гражданин, с огорчением подумал, что зря они передали все-таки того сукиного сына в уголовный розыск. Самим надо было его «колоть». С врагом, убивающим женщин и детей исподтишка, надо разговаривать на его языке, ибо зверь понимает только свой язык… И, наверное, не так уж и ужасно, если демократия в одном конкретном случае немного пострадает. Ну и пусть, зато в других ситуациях она станет несомненно крепче… Ой, Сева, куда тебя заводит?…
Ответа он и сам не знал, но время торопило. А в кафе вести трудный разговор, точнее, допрос Голованов считал делом бессмысленным. Свобода — она отвлекает, а надо, чтобы человек, которого допрашивают с пристрастием, почувствовал себя в узком пространстве — и морально почувствовал, и физически. И Сева тоном, не требующим обсуждения, предложил немедленно отправиться в «Глорию», где и расставить все точки над «и».
Гордеев немедленно поддержал Голованова, уверив Гринштейна, что полная безопасность ему гарантируется лично им, Юрием Петровичем. Но сейчас особенно важно, чтобы пожилому адвокату действительно не пришлось вдруг искать еще и для себя самого толкового адвоката. Намек был более чем прозрачен, и Борис Аркадьевич, главным образом, вероятно, в силу своего далеко не молодого уже возраста, что называется, скрепя сердце, был вынужден принять это предложение людей, желавших ему только добра.
Хорошо, еще одна победа, пусть и не самая важная. Но заканчивать допрос они не собирались, Бориса Аркадьевича еще можно, да и нужно, хорошо трясти и трясти…
Глава седьмая
Погоня
Отпущенный Меркуловым под честное слово Петр Щеткин с того момента, как он утром через окно, по водосточной трубе, шустро покинул здание Генеральной прокуратуры, унося в кармане выданные Константином Дмитриевичем в каком-то уже просто отчаянном порыве ключи от «Волги», с тоской поглядывал на циферблат электронных часов, которые были закреплены на торпеде, там, где обычно даже и не суеверные водители приклеивают миниатюрные иконки. Не столько сама вера, сколько странная игра в нее становилась в обществе поголовной.
Этот сукин сын — иначе и не называл теперь старого своего товарища, бывшего однокашника, «лучший друг студенческих лет» Петя Щеткин — прочно, казалось, застрял в здании Министерства внутренних дел на Житной улице. Что он там делал, Щеткин узнал от Константина Дмитриевича, когда единственный раз позвонил тому по мобильнику, чтобы выяснить, не услал ли он куда Колокатова. Меркулов и сказал про Министерство, где Дмитрий Сергеевич, оказывается, добывал какие-то новые сведения о нем, Петре, и о покойном Цветкове. Колокатовский зеленый «Форд» упомянул и напомнил о времени…
Надо полагать, следы заметает Колокатов — так думал Щеткин, не упуская из виду двери центрального входа в здание и припаркованную на служебной стоянке зеленую машину помощника заместителя генерального прокурора. Сам Петр приткнулся у бровки тротуара, в ряду других машин.
Он и не заметил, как над ним неожиданно нависла опасность. Причем такая, от которой и убежать-то уже было поздно — прозевал самым натуральным образом. Возле стоящей сзади иномарки двое сотрудников патрульно-постовой службы проверяли у водителя документы. И при этом как-то подозрительно посматривали на «Волгу», в которой сидел Щеткин. Бежать было поздно. Стоять и ждать, когда те подойдут и потребуют права, — равносильно самоубийству. Какие, к черту, права, какие документы?! Все его документы — в канцелярии Матросской Тишины!..
Рука непроизвольно потянулась к ключу зажигания, чтобы… Чтобы что?! Бежать, поднимая панику? Устраивать гонки по всей Москве? Попытаться вернуться в прокуратуру и вызвонить Меркулова, чтобы пасть перед ним на колени, проклиная собственную самонадеянность? И вообще поставить жирную точку на всей своей биографии? Точнее, грязную кляксу?!
