Михаил Зайцев - Час дракона
Короткая перестрелка. Свои стреляют в своих.
Пользуясь моментом, перебежками огибаю санаторий. Пожар в дальнем крыле разгорелся нешуточный. Половина здания в огне.
Меня интересует другая половина, а именно – котельная, вход в которую я приметил во время дневных кроссов.
Перепрыгиваю пологую горку угля, ползком добираюсь до порога. Котельная пуста. С момента взрыва в кабинете Пал Палыча прошло буквально не более тридцати минут. Именно полчаса назад кочегар плюнул на свои обязанности. Топка остыть еще не успела. В углу, на угольной куче – трупы в белых адидасовских костюмах. Мои недавние приятели. Из топки смердит горелым мясом. Ужасно противно. Хочется поскорее наверх, на воздух.
Метаю последнюю гранату в жерло печи, кольцо не срываю. Поджарится, сама рванет.
Прощаюсь с гостеприимной котельной. Десять секунд – и я вновь возле облюбованного дубового ствола.
Любуюсь сценой выяснения отношений между быками. Пока опомнились, что палят по своим, положили четверых. Плюс мой провокационный выстрел – итого минус тридцать семь.
Восьмой орет громче всех. Пробует, бедолага, восстановить дисциплину.
Никакого оцепления уже нет. Кажется, все, кто еще жив, столпились у центрального входа. Быки дерут горло, пытаясь решить две извечные российские проблемы: «кто виноват» и «что делать».
Беру Восьмого на мушку.
Взрыв! Котельной больше нет. Стреляю в унисон со взрывом. Нет больше и командира – Восьмого. Среди Иванов начинается паника. Взрыв котельной и одновременная смерть Восьмого окончательно сбили быков с толку. Им уже кажется, что кругом десятки врагов! Сотни врагов! Тысячи! Охота забыта напрочь, ноги бы унести.
Спокойно, не торопясь, исключительно прицельными-одиночными, довожу свою бухгалтерию до отметки минус сорок восемь. Осталось самое большое двенадцать.
Опрометью мчусь к воротам. Так и есть. Шестеро уцелевших быков усаживаются в микроавтобус, еще один возится со створками ворот. Бегут, крысы. Это последние, я обсчитался. Не двенадцать осталось, а семеро. Великолепная семерка, семеро смелых.
Стреляю семь раз, один раз мажу. Восьмой пулей кладу последнего.
Все, я победил. Минус пятьдесят пять Иванов. Если посчитать Пал Палыча с приближенными, всего – минус шестьдесят. Таков итог. Конечный?
Еще раз обследую территорию. Никого, одни мертвецы. Санаторий горит. Лает кавказская овчарка на привязи.
Не переживай, пес! Скоро сюда обязательно кто-нибудь приедет. Этакое пламя видно километров за тридцать. Заинтересуются люди – милиция, пожарные. То-то их ждет сюрприз!
Хозяев санатория жалко. Висит ведь у кого-нибудь на балансе дом отдыха трудящихся, хорошо еще, если почесались застраховаться от пожара.
В общем, потерпи, собака, если не милиционеры, то уж журналисты точно тебя освободят, не бросят погибать на цепи подле пепелища. А мне пора, прощай…
Я проверил – ключ зажигания в замке. Оттащил подальше от машины трупы. Открыл ворота. И вдруг остро почувствовал опасность.
Я не знал, откуда она исходит, но ощущал ее всем естеством, всей своей сутью.
Подчиняясь инстинктам, я упал на землю. И вовремя! Полуметром выше свистнули пули. Автоматная очередь.
Я откатился под прикрытие автомобильного колеса. Еще одна очередь, отстреливаться нечем. Свой автомат я потерял, когда падал. Ремешок слетел с плеча. Железяка шмякнулась в одну сторону, я в другую.
– Эй, герой! Выходи! Не бойся, больше стрелять не буду.
Неужели? Выглядываю из-за колеса. Так и есть: Сержант.
Одежда у Сержанта сильно обгорела. Сморщилась черной коркой кожа на лице. Правый глаз вытек. Руки сплошь в волдырях ожогов. В общем, видок не ахти…
– Выходи, не бойся! – Сержант отшвырнул свой автомат. – Я ходячий жмурик, понимаешь? Вколол себе какую-то жутко засекреченную гадость из аптечки покойного доктора, малость отлежался, вот и держусь пока. Ты ведь тоже жмурик, как и я. Думаешь, тебе простят роту покойничков? Надеешься слинять, супермен? Зря! Хотя кто знает, может, и повезет тебе… Ты, Тринадцатый, лучший солдат, какого мне когда-либо доводилось видеть. Окажи мне честь перед смертью, давай сразимся без всяких огнестрельных и режущих штучек. Только ты и я, один на один, без дураков!
– Дураки все сдохли, – я не таясь встал, вышел навстречу Сержанту. – Ты, Сержант, сволочь, но ты мужчина, и я не вправе тебе отказывать.
Я развязал пояс, усеянный кармашками, отшвырнул прочь кусари.
– Скажи, Сержант, откуда ты знаешь стиль «тростник на ветру»?
– Двенадцать лет я прослужил в Лаосе.
– Ты офицер?
– Был им когда-то, потом продался. Очень жрать хотелось. Ладно, не тяни, иди сюда…
– Ты ранен, приятель. Может, согласишься, чтобы я дал тебе фору? Нож возьмешь, например.
– Я сволочь, конечно, ты прав. Я презираю всех этих вонючих мелких людишек, давить их для меня было наслаждением. Но с тобой я буду драться честно. Уж извини…
– Договорились, Сержант. Ну что ж, начнем, пожалуй, наши танцы?
– Начинай первым, земляк, не тяни…
Нападать всегда непросто. Атака не в пример сложнее обороны. Данный нехитрый постулат подтвердит любой спортсмен-единоборец.
Я могу обучить эффективной защите за шесть месяцев. (При условии, что ученик умеет правильно стоять, то есть занимался, скажем, карате не менее двух лет.) Грамотно контратаковать мой воспитанник научится через год после освоения блоков и уходов.
Эффективно атаковать он сможет лет через пять, не раньше.
Сержант меня просчитал, распознал во мне специалиста экстра-класса. Он ждал изощренную атаку. Ложные выпады, отвлекающие пассы. Замысловатые передвижения. Сержант по-своему повторял ошибку Грифона. Мастер, несомненный мастер, Сержант ожидал нападения, достойного его мастерства.
Я же действовал вульгарно просто. Из стойки дзюмонзи-но камаэ – «позиции огня» без всяких сложных финтов и подготовок нанес банальный прямой удар ногой. «Мая-гири», выражаясь по-каратешному.
Нога сгибается в колене, выносится вперед и резко распрямляется. Все! Поскольку упомянуто карате, отмечу: мая-гири новички разучивают месяце на втором-третьем после начала тренировок. Самый простой и доступный удар ногой. Учитывая, что бил я «по среднему уровню», то есть в живот, атаки проще невозможно придумать. Не спешите ухмыляться, друзья!
Я рассказал про то, КАКОЙ удар я провел, но не рассказал, КАК я его провел. От начала движения до момента контакта ноги с животом противника прошло менее одной четвертой доли секунды.
Доказано: если в течение одной секунды произвести четыре удара, человеческий глаз не в силах их зафиксировать, как не в силах уловить полет пули. Удар за четверть секунды – удар-невидимка…
Прямой удар ногой – один из самых мощных и сокрушительных. При хорошо поставленной технике тренированная пятка легко пробивает кирпичную кладку. Добавьте к вышесказанному энергетический импульс. Пресловутую силу ци, выплескивающуюся из точки дань-тянь, что на четыре пальца ниже пупка. И вы поймете – КАК я ударил.
Все ингредиенты – скорость, сила, энергия – слились в одном-единственном, простейшем мая-гири. Недаром существуют стили кунг-фу из одного движения, отработанного до полного, абсолютного совершенства. Моя пятка пробила брюшину соперника, молотом прошла через хитросплетения его внутренних органов и, словно сухую ветку, сломала позвоночник врагу.
Последнее, что ощутил Сержант, – чувство крайнего унижения. Это чувство я прочитал в его помутневшем зрачке перед тем, как остекленел хрусталик.
Да, я унизил его, намеренно презрев высшую технику боя и в то же время продемонстрировав вершины мастерства на примере, самом примитивном из всех возможных. Так я отомстил за всех замученных и убитых Сержантом. За всех тех «жалких людишек», которых он от всей души презирал с высоты своего черного совершенства.
Я подошел к машине. Открыл дверцу, отыскал подле сиденья водителя клочок ветоши и тщательно вытер пятку правой ноги. Подобрал с земли свой пояс и цепочку. Оглянулся последний раз.
Прощай, санаторий. Еще раз привет тебе, псина. Извините, ребята, честное слово, вы сами виноваты.
Мотор завелся с пол-оборота. Микроавтобус, подпрыгивая на колдобинах, помчал меня прочь из царства смерти.
За окном автобуса мелькнула черная тень. Мне показалось, будто ворон-оборотень Тэнгу, опережая машину, мчится вперед, в Москву, навстречу новым поединкам, новой крови и новой судьбе.
Глава 4
Я – беглец
В воздухе таяла предрассветная дымка. Близость большого города ощущалась, как близость океана.
Машин на шоссе было мало. Иногда встречался дальнобойщик, просидевший ночь за баранкой в последнем рывке к вожделенной столице. Парочка «жигулят» проехала навстречу. Водители за рулем, позевывая, не спешили разгонять своих стальных коней на пустынной серой ленте шоссе. Слишком отчетливо еще помнил затылок мягкую подушку, а желудок ленился переваривать наспех схваченный бутерброд вперемешку с чашкой предутреннего крепкого кофе.
