Михаил Нестеров - Спецназ не сдается
— Гуляете, молодежь? — Кашинский обернулся и свистнул официанту: — Вестовой, чаю! То есть водки, мать ее на всю глубину!
— Не связывайся. Вообще не смотри в окно, нас это не касается. Почему не приходишь? — бросала она отрывистые фразы, продолжая сжимать руку лейтенанта. — Мы были в Москве. Купили в метро билеты в Большой, а они оказались фальшивками, представляешь? Налей мне еще коньяка.
— Вам продали липу? — басовито рассмеялся Тритоныч, заливая спиртным свое первое поражение. И эта обида не выходила из его флотской груди. — Вот ведь, б...во! Прямо в кают-компании по еб...нику надавали! — ругался он на весь ресторан, глядя на Лену Моравец, как на старшину третьей статьи.
— Блин! — воскликнул Сергей. — Они же убьют его.
— Кого там убивают? — Тритоныч отодвинул занавеску и пьяно посмотрел за окно.
Лена встала и потянула Сергея за руку.
— Пойдем отсюда.
— Пойдем.
— Да, ребята, отчаливаем. Стоп! Лови выброску! — Кашинский сунул мятый полтинник в руку официанта. — А вот теперь можно отваливать.
— Дай мне честное слово...
— Даю, — быстро согласился Сергей.
Пока он расплачивался с официанткой, первым на улице оказался Тритоныч.
— Давай, дед, вали отсюда, — услышала Елена, выбегая из ресторана.
— Ты кого дедом назвал, бокоплав канализационный!
Пригнувшись и больше не вступая в словесную перепалку, кап-три, которому давно пошел шестой десяток, шагнул навстречу парню и двумя руками нанес ему такой мощный удар в грудь, что тот отлетел метра на два. И тут же пресек попытку второго поднять для удара руку: стукнул его тыльной частью ладони в лоб. Лене показалось, что Тритоныч внимательно разглядывает его ошеломленное лицо с округлившими глазами, даже слегка наклонил свою хмельную голову. Крепко схватив его двумя пальцами за нос, «дед» дернул руку вниз и, не отпуская его носа, — вверх. Только эти два коротких движения, однако ноги парня взметнулись вверх, и он грохнулся спиной на асфальтированную площадку, как если бы его снесли мощной подсечкой.
И только сейчас из милицейской машины, стоящей в десятке метров, появилась пара патрульных «кавказской наружности».
Кашинский склонился над бесчувственным парнем и, не поднимая головы, бросил:
— Вызовите «Скорую».
Сержант милиции чуть помедлил, прежде чем поднести рацию к уху.
— Разве я не сдержал честного слова? — услышала Лена голос Сергея. — Тритоныч, ты домой-то дойдешь?
— Да я тут все мели знаю! — и кап-три вразвалку пошел прочь.
* * *Перминов проводил Лену до дома. Они долго стояли у подъезда, что в очередной раз напомнило школьные годы. Она знала, что парни спорили на нее, от этого слегка перехватывало дыхание, вызывало яркий румянец на щеках. А сейчас?.. Сейчас немного стыдно. Немного потому, что одной ногой они все еще были в прошлом.
Девушка шагнула в подъезд, но обернулась. Гулянье еще не закончилось.
— Ты не хочешь поцеловать меня?
Сергей сделал шаг, другой. Остановился. Нежно коснулся ее волос, наклонил голову. У Елены перехватило дух. Сейчас произойдет то, чего по логике вещей произойти не должно: первый поцелуй.
Она закрыла глаза и слегка приоткрыла влажные губы. Ее руки обвили шею Сергея, притянули его еще ближе...
— Привет смертоносцу, — сказал он, так и не коснувшись ее губ.
Она прислонилась к двери и качала головой вслед уходящему по ночной улице Сергею. Ничего не произошло, но оба знали, что это не так.
Елена появилась перед мужем с порозовевшими щеками («Порочно порозовевшими», — подумала она, бросив взгляд в зеркало), с лукавой улыбкой и озорными глазами.
— Ты где была?
— Я гуляла. Сама по себе.
— Ты что, пьяная? — Яков потянул носом. — Ты курила, что ли?!
— Да, я была в кабаке. Выпивка, музыка, партнер. Драка. Оттянулась по полной.
— Это ты врешь, — успокоился Яков.
Женщина покачала головой, заглядывая в глаза мужа, которые на миг заслонила призрачная спина удаляющегося Сергея.
— Скажи, а ты смог бы... — Она снова видела губы Сергея, они близко-близко, от ее губ их отделяет только жаркое дыхание.
— Смог что?
— Да нет, ничего.
Приняв душ, Елена появилась в спальне в бордовой атласной сорочке, а не в ночнушке, как обычно. Сорочка едва прикрывала бедра, узенькая лямочка скользнула с плеча, когда женщина присела на кровать и коснулась рукой губ своего мужа. Вот и вторая бретелька медленно, как коралловая змейка, поползла по руке...
То, что для Якова стало привычным, представало в новом свете. Полуобнаженная грудь в тонких кружевах, топорщившихся от возбужденных сосков, таких же нетерпеливых, как и дыхание женщины, которую он видел будто впервые. Он коснулся ее шеи, провел горячей ладонью по плечу; он не узнавал волнующих изгибов ее рук, бедер. В нетерпении он попытался опрокинуть ее на спину, но она не дала сделать это. Она встала на колени и выгнула, как кошка, спину. «Господи, только бы не назвать его по имени...» — дернулась она от первого толчка...
16
Иран, Энзели, три дня спустя
Сегодня агент по кличке Турок вторично должен был встретиться в пригороде Энзели со своим коллегой. Случай из ряда вон выходящий. Он бы ни за что не поехал на встречу, если бы приказ не пришел лично от Петрова. Турок запарковал свой «Форд-Пуму» серебристого цвета напротив спортивного магазина, торгующего мотоциклами; десятки хромированных машин, в основном японского и корейского производства, были выставлены на специальной площадке. Продавцы то и дело сновали меж ними и протирали хромированные бока и выхлопные трубы. Наконец в начале второго от небольшой автозаправочной станции, расположившейся неподалеку от магазина, заправив полный бак, отъехала «Хонда» и остановилась возле «форда». Народу было много, хватало шума и гама, так что, о чем говорили эти двое, услышать было невозможно.
Мотоциклист, одетый в короткую кожаную безрукавку с заклепками, прежде чем передать агенту словесное указание, громко спросил обычное:
— Мелочи не найдется? — и вполголоса продолжил, пока Турок лазил по карманам. — Ваш клиент будет поджидать вас в кафе напротив автобусной остановки 1-го маршрута в портовой части Энзели. Поговорите с ним еще раз. У нас есть еще пара клиентов, но этот лучший, не упустите его.
Приняв горсть монет, иранский байкер тут же умчался на своем громыхающем чудище.
* * *Небольшого роста араб — лет тридцати пяти, с нездоровым цветом лица и гепатитной желтизной в глазах, одетый в светлый костюм, беспокойно оглядывался на немногочисленных посетителей портовой закусочной. Тут было много военных моряков, Али Мохаммед даже узнал в одном из них офицера с базового тральщика «Сальман» (американской постройки типа «Блюберд»). Моряк жил напротив дома Али, расположенного на западной окраине порта Энзели.
Али доел свой кебаб и принялся за кофе, бросив взгляд на часы. Затем сосредоточил свой взгляд на выносном вентиляторе «Скарлетт», стоящем на высокой ножке в метре от столика. Ветерок освежал лицо иранца, а заодно отгонял назойливых мух. В начале первого за его столик, стоящий в тени полосатого тента, подсел человек славянской внешности: черноволосый, загорелый, в светло-сером помятом пиджаке и брюках.
Али ждал его. И это была не первая встреча агента российской разведки Турка и стюарда морского парома «Мавритания» Али Мохаммеда. Впервые он увидел его несколько дней назад, когда паром вернулся из обычного круизного плавания. По пути к автобусной остановке иранец заметил жест незнакомца, стоящего у газетного киоска. Али обернулся, полагая, что этот жест адресован другому. Однако позади никого не было. Иранец указал на себя пальцем: «Вы меня?» И получил утвердительный кивок.
Незнакомец говорил на иранском с сильным акцентом. Скорее всего, подумал Али, знает лишь несколько фраз. На вопрос «Do you speak English?» стюард, обслуживающий иностранных пассажиров на своем лайнере, ответил: «Yes, of course».
Как и сегодня, они расположились в открытом кафе, заняв дальний столик — подальше от открытых окон кухни, откуда валил непереносимый жар.
— Мы знаем, вас постигло несчастье, — начал Турок, отрабатывая легенду. — У меня к вам есть дело, и я вынужден говорить на эту неприятную для вас тему.
Али горестно покивал наполовину седой, наполовину лысой головой, ожидая стандартного от европейца сочувствия: «Примите наши соболезнования». И пока не брал в расчет то, что на эту скорбную тему он говорит с европейцем впервые. Даже в кругу родственников он избегал этой темы.
Его жена была родом из небольшого палестинского городка. В 1978 году она вместе с родителями переехала в Иран. Тогда ей было всего три года. А спустя тринадцать лет она вышла замуж за Али Мохаммеда, работавшего поваром в одном из ресторанов Энзели. У них родился сын, названный родителями Халилом.
