Юлия Латынина - Саранча
Чердынский помолчал.
— Мне правду Демьян сказал, что ты хочешь разыскать убийц Игоря?
— Да.
— И ты приехал ради этого в Тарск?
— А куда я должен был ехать?
Чердынский улыбнулся. У него была грустная улыбка смертельно усталого человека. С кончика светлых усов свисал зеленый, вымазанный в майонезе салатный лист.
— У тебя, Валерий Игоревич, извини, ограниченное мышление. Тарск, Колун какой-то местный, областная милиция… Ты представляешь себе, что такое рынок лекарств?
В представлении Нестеренко рынком лекарств была аптека, куда бабушки ходили за анальгином. Сам Нестеренко в аптеке не был лет пять, а первой и единственной его болезнью за три года была вчерашняя сквозная рана.
— Нет.
Чердынский помолчал.
— Специфика фармацевтического рынка заключается в том, что в фармацевтике нет рынка. Его нет вообще, понимаешь. Чтобы был рынок, должны быть спрос и предложение Так вот — квалифицированного спроса на рынке лекарств просто нет. Если вы приходите к врачу с язвой желудка и он прописывает вам полиен и гастроцепин, вы бежите в аптеку и покупаете полиен и гастроцепин. А если я вам скажу купить реополиглюксин, вы побежите и купите реополиглюксин, хотя реополиглюксин помогает, извините, не язвенникам, а беременным дамам с разными нарушениями…
Понимаешь логику? В мире производится более шести тысяч дженериков, из них — куча более или менее идентичных. Чтобы продавать товар «Зари» на внутреннем рынке, я должен прийти к главврачу больницы и сказать: «Прописывай своим сердечникам наш метацизин, а у кого щитовидка не в порядке, прописывай наш димефосфон, а мы с тобой будем делиться». Девяносто процентов лекарств покупается на бюджетные деньги. Сто процентов медицинского оборудования покупается на бюджетные деньги. Минимальная наценка в этой сфере составляет сто процентов.
— А максимальная?
— Максимальная? Я видел контракт, где рентабельность составляла шесть тысяч семьсот процентов. Когда я стал про этот контракт объяснять министру здравоохранения, мне домой в мое отсутствие кинули гранату.
— Могли и убить, — усмехнулся Валерий.
— Дело было в девяносто втором году. Тогда еще гранаты не летали, как воробьи по помойкам.
— Контракт был по лекарствам?
— По оборудованию. Одна почтенная немецкая фирма поставляла нам по связанному кредиту медицинскую технику времен Второй мировой войны. Самым замечательным прибором там был стационарный рентгенкабинет с низкочастотным генератором, пригодный для диагностики коров и верблюдов, но совершенно противопоказанный людям, потому как низкочастотный генератор порождает крайне вредное излучение…Так вот, за это самое оборудование мы расплачивались дизтопливом, которое стоило тогда, как помню — 340 рублей тонна. Схема была такая: фирма «Рога и копыта» брала в банке рублевый кредит, покупала на него топливо и продавала за рубеж. Хитрость состояла в том, что тогда, как вы помните, было два валютных курса, один государственный, другой в десять раз выше. Так вот — расчеты за оборудование шли по тому курсу, который государственный, то есть один рубль приравнивался к одной марке. А когда «Рога и копыта» продавала дизтопливо на западном рынке, она брала 5 марок и этими 5 марками гасила все 340 рублей кредита по рыночному курсу. В результате рентабельность сделки составляла, как уже было указано, 6700 процентов.
— И между кем же это делилось — 6700 процентов?
— О, это был чрезвычайно прозорливый контракт… Достаточно сказать, что, будучи подписан в 1991 году, он был подписан не под Горбачева, а под Ельцина…
Чердынский помолчал.
— Все, что связано с медициной, это огромные деньги. Деньги, которые делятся за облаками. Знаешь, почему ушел со своего поста предыдущий министр здравоохранения?
— Нет.
— Он ушел, чтобы не ставить своей подписи на распоряжении о приобретении партии заведомо некачественного инсулина. Партия стоила тридцать миллионов. Ему предлагали за подпись десять.
— А кому шли остальные двадцать?
— На самый верх.
— А кто у нас самый верх?
— Дочке самого верха — такой ответ устроит?
— Честный человек был министр, — усмехнулся Сазан.
— По правде говоря, не очень. Понимаете, в то самое время, когда назначали правительство Кириенко, один очень высокопоставленный чиновник из администрации президента строил себе дачу. Дача стоила десять миллионов долларов, и кому-то строительство надо было оплачивать. Оплатил один банк, ныне покойный, точнее, вице-президент данного банка. А после того, как банк оплатил дачу, встал вопрос о валюте, в которой будут оплачены услуги самого банка. А так как в это время шла дележка министерских кресел в правительстве Кириенко, то вице-президент банка предложил отдать кресло министра здравоохранения своему брату. Брат медицинского образования не имел, зато занимал пост президента страховой компании, занимающейся медицинским страхованием. Но так как назначение господина Ашотова на пост министра выглядело совсем уж неприлично, то Ашотова назначили первым замом, а в министры предложили профессора Утковского, с условием, что последний будет подписывать все, что приносит ему Ашотов.
— И он согласился?
— Да, он согласился. Он был очень похож на зайца, который решил перехитрить лису. И еще он был заведующим крупной больницей и был готов на все, лишь бы в больнице появился томограф и достаточный запас лекарств… Но он переоценил себя. Или недооценил чужую жадность… Я помню, как я приехал к нему домой и он позвал меня в сад, потому что боялся говорить в кабинете. Мы ходили по дорожкам, он рассказывал о разговоре и, кажется, сказал, замечательную фразу: «Нельзя воровать выше горла».
Сазан подумал.
— А при чем тут медицинское страхование?
— Медицинское страхование — это великое дело. Это когда частная компания получает деньги из бюджета и направляет их на погашение долгов бюджетной же поликлиники. Но в промежутке делает с ними все, что хочет.
— Например, не платит.
— Или платит только тогда, когда вышеназванная бюджетная поликлиника покупает лекарства у фирмы, связанной со страховой компанией невидимыми, но прочными узами… Понимаешь, есть федеральный фонд медицинского страхования и есть региональные фонды. Те региональные фонды, которые в нищих регионах, получают из федерального фонда дополнительные деньги, которые они будут расходовать на закупку лекарств. И кроме федеральною фонда, есть еще корпорация «Биомед». Также близкая г-ну Ашотову и его другу, который в нынешнем правительстве стал главой фонда страхования.
И вот когда посты в сфере здравоохранения были соответствующим образом поделены, г-н Ашотов и федеральный фонд медицинского страхования созвали глав региональных фондов и объяснили им популярно, что региональные фонды получат дополнительные деньги из центра в том и только в том случае, если, получив, употребят эти деньги на закупку препаратов, которыми торгует «Биомед».
— И сколько же стоили лекарства «Биомеда»?
— А сколько хотели, столько и стоили. В целом получалось раза в два с половиной дороже.
— А если бы главы региональных фондов отказались?
— А двое отказались.
— Кто?
— Один сибирский товарищ. У него в крае целая куча своих заводов, и он взял часть препаратов у них.
— И что с ним случилось?
— С ним? Ничего. Но его машину кто-то взорвал перед управлением здравоохранения.
— А кто был второй отказавшийся?
— Тарская область.
Сазан помолчал, потом уточнил.
— Из-за «Зари»?
— Разумеется. И не думай, что «Заря» ничего не отстегивала областному департаменту здравоохранения… Как тебе картинка? Люди заплатили два миллиона долларов за кресло, выбили из бюджета бабки, чтобы обналичить их через «Биомед», и вдруг какая-то Тарская область берет и покупает лекарства не у «Биомеда», а у «Зари». А если все за ней потянутся? Как говорят твои коллеги — «не по понятиям!» Люди ведь в долг брали, когда за кресло платили, им эти деньги надо отдавать, а из каких шишей?
— Ты это серьезно? На «Зарю» могли наехать, а Игоря могли убрать, потому что деньги из фонда медицинского страхования были потрачены на нее, а не на «Биомед»?
— Нет, я не серьезно. Я для примера.
— А еще примеры есть?
— Да сколько угодно. Три месяца назад я разговариваю с главврачом одной московской больницы. Девять корпусов, шесть тысяч коек — это такой кусок, что только что не больше всей Тарской области. Разговор все тот же: «Покупай наши препараты, тебе будет хороший откат». Механика-то та же: наш феноцистин стоит двенадцать долларов, а не сорок, а откат наш в два раза больше! Врач жмется. «Не велят, — говорит, — есть одна московская корпорация, „Стерх“. Московский фонд обязательного страхования у нее велит покупать». Ну, я его улещивать: «Так они ж иностранными лекарствами торгуют! Что ж вы делаете-то, а? Вы брать-то берите, так хоть своих кормите, а не чужих!» Улестил. Купил он у нас… А страховщики — раз! — и не платят.
