Екатерина Неволина - Цирк кошмаров
– И вы уже успели отправить рисунок? – на всякий случай уточнил Олег.
– Да, – тетя Женя развела руками. – Еще вчера. Я же не знала, что он вам потребуется… Но ничего, после окончания выставки я сразу же верну вам бумагу… Надеюсь, рисунок вам понравится и послужит приятным воспоминанием о ваших детективных поисках.
Ну конечно, она все приняла за игру. Ну и ладно. Уж лучше так, чем выкладывать всю правду.
– А когда заканчивается выставка? – задала вопрос Алиса.
– Совсем скоро. Через две недели, – тетя Женя улыбнулась, – ну, что же вы не едите торт?
Две недели – это катастрофа! Если ужасный карлик не врет (а похоже, в данном случае он вполне правдив), маме угрожает реальная опасность.
– А можно забрать его раньше? – закинула удочку Алиса.
– Конечно, нет! Алисочка, это серьезная международная выставка! Ну где ты видела, чтобы с таких мероприятий забирали экспонаты! Попасть на такую выставку для меня большая честь. Поэтому ждите! Я пообещала, а значит, отдам рисунок ровно через две недели.
– Но будет поздно, – буркнул Олег под нос, отодвигая от себя блюдце с так и не попробованным кусочком торта.
Он вышел из квартиры художницы абсолютно подавленным.
Цепь случайный событий, начавшаяся с внезапного выигрыша в лотерею и посещения цирка монстров, закручивалась все туже и уже ощутимо сдавливала горло.
– Не расстраивайтесь! Я о вас не забуду! Если я что-то пообещала, то это наверняка! – кричала им вслед тетя Женя.
Лифта они ждать не стали, спустившись по лестнице.
– Погоди! – Алиса вдруг схватила его за руку. – Это же здорово, что рисунок во Франции!
Олег поднял на подругу тяжелый непонимающий взгляд.
– Франция! Серж! Моник Аль-Каддур! Ее муж – богатый и высокопоставленный человек! Они достанут нам во Франции все что угодно! Мы поможем им с Квазимодо, а они достанут рисунок и спасут твою маму! Я видела ее в сегодняшнем сне. Она в той же лаборатории, что и Квазимодо. Ее держат сонной на каких-то наркотиках, но она жива, с ней все в порядке!
Серж! Моник! Как он сам не додумался до такой простой мысли?! И точно, нужно позвонить Сержу и потребовать от него помощи во Франции. От внезапно вспыхнувшей надежды в голове просветлело.
– Ты гений! – Олег схватил Алису за руки и закружил ее. – Ты просто гений! Так и сделаем!
* * *Даже на экране скайпа было видно, что Моник Аль-Каддур – настоящая француженка – очень стильная и обаятельная. Аккуратное каре казалось зеркально гладким и идеально ровным, а шоколадно-карие глаза были искусно подведены – не слишком ярко, ровно настолько, чтобы подчеркнуть их глубину и выразительность.
Выслушав перевод Сержа, Моник на мгновение нахмурилась, а потом кивнула и быстро заговорила по-французски.
– Моник готова вам помочь, – перевел ее подручный, – но ей потребуется несколько дней, а также точные данные относительно художницы и нужного вам рисунка.
– Вот здесь все есть, – Олег передал французу флешку. – Даже ссылка на выставку. Вы понимаете, что дело серьезно? Не похоже, чтобы те, кто захватил маму, были склонны шутить.
– Мы все уладим, – пообещал Серж, скачивая информацию с флешки. – Но госпожа Моник просит вас продолжать расследование, касаемое ее дела. Тем более что, возможно, ваши интересы лежат в одной области.
– Мы продолжим, – поспешно сказала Алиса. – Только… я хочу знать, как вы все же поступите с Квазимодо. Я общаюсь с ним и думаю, что физически он не такой, как другие люди, зато более развит умственно и, похоже, наделен внутренней силой. Он абсолютно вменяем, если вас волновал этот вопрос.
Моник слушала ее с беспокойством, прядь каштановых волос упала на ее гладкий лоб, но женщина не обратила на это внимания.
Когда Серж перевел, она, не раздумывая ни секунды, что-то ответила. Он попытался, как показалось Олегу, возразить, но француженка, рубанув рукой воздух, решительно перебила своего посланника.
– Госпожа Моник говорит, что примет сына таким, каков он есть, – произнес наконец Серж, и Олегу опять-таки показалось, что в его голосе звучит легкий оттенок неодобрения. Сержу – сильному, по-военному собранному, должно быть, казалось странным и ненужным признавать полноценным человеком ужасного урода, обреченного на инвалидность и почти растительное существование, поддерживаемое с помощью современных медицинских средств.
До сих пор Олег не задумывался о существовании уродцев. Если он встречал такого на улице или в метро, то сначала пялился на него как на чудовищное, почти противоестественное создание, а потом спешил отвернуться. Спроси его тогда, и Волков, не колеблясь, ответил бы, что предпочел бы смерть подобной жизни.
Но теперь судьба столкнула его сразу с двумя уродцами – злым клоуном из цирка и Квазимодо, которого он, правда, знал только по рассказам Алисы. Ни тот, ни другой не виноваты в своем уродстве, оба они – жертвы ужасных экспериментов, и если клоун уже избрал для себя путь зла, то малыша еще можно спасти, дав ему веру в людей и любовь. Единственную любовь, которая может спасти ребенка, – любовь его матери. И эта холеная красивая француженка, которая смотрит на них сейчас так напряженно, действительно готова принять этого ребенка, она уже его любит. Это читается и во взгляде, и в сжатых в отчаянии руках, и в горькой складке красиво очерченного рта. Однажды она, не подозревая о том, обрекла своего будущего ребенка на муки. Но больше Моник его не предаст. Олегу хотелось в это верить.
Он и сам частенько бывал невнимателен к собственной матери, ежедневно предавая ее по мелочам – занимаясь тысячью бесполезных дел в Сети и не находя лишней минуты для того, чтобы просто посидеть рядом. Вот уж воистину говорят: что имеем – не храним, потерявши – плачем.
– Он очень хороший, – сказала Алиса, глядя в камеру.
И Моник поняла ее без перевода, потому что кивнула в ответ и улыбнулась грустно и в то же время очень тепло.
Неужели, несмотря на уродство, Квазимодо повезло? Счастлив тот, рядом с кем находятся люди, принимающие его таким, какой он есть.
Разговор был окончен, ведь предстояла еще напряженная работа.
К счастью, как раз наступили каникулы, поэтому не пришлось придумывать объяснения прогулам уроков.
Олег работал, почти двое суток не вылезая из-за компьютера. Сна не было ни в одном глазу. Освободить ребенка и свою мать стало для Волкова основной целью.
Взломать сеть секретной лаборатории оказалось чрезвычайно трудно. До сих пор Олег, легко достигавший своей цели, не сталкивался с такой умной системой защиты. Пришлось проявить настоящую изобретательность. Под конец работы Олегу стало казаться, что это не программа, а он сам проникает в чужой компьютер, движется, маневрируя между нулями и единицами. Он сам не понял, как обошел-таки систему защиты. На конечном этапе ему померещилось, будто он раздвинул занавес из двоичных кодов рукой.
«Наверное, я схожу с ума», – решил Олег, но тут за спиной послышались шаги.
– Браво! Ты сделал это, мой мальчик! Ты гений! – восхитился Серж, заглядывая в монитор через плечо Олега.
Между тем собранная в секретной лаборатории и из других внешних источниках информация не показалась Волкову слишком обнадеживающей.
Тот, кого Моник называла профессором, действительно являлся сокурсником и, видимо, приятелем отца Олега. Ланской Лев Георгиевич. Лева-Невидимка, так, кажется, называл его еще один папин друг.
Ланской и вправду казался совершенно неприметным и невыразительным, словно вылинявшая пижама. Единственной броской деталью его внешности были глаза – как сказала Алиса, рыбьи. Они казались холодными и пустыми, словно не были настоящими, а являлись искусной подделкой, выполненной из высококлассного стекла. Весьма убедительной и дорогой, но все же несомненной подделкой. В них не было ни жизни, ни чувств.
Олег просмотрел кипу информации, систематизировав которую сделал для себя некоторые выводы.
Итак, после окончания института Ланской долгое время был на вторых ролях в научно-исследовательском институте, работающем в области генетики. С его помощью стали кандидатами и докторами известные светила в области генетики, трансплантологии, хирургии и медицины катастроф. Сам же Лева-Невидимка, в полном соответствии со своим прозвищем, продолжал оставаться в тени, ожидая выхода на сцену.
После перестройки он занимался народным целительством, был не последним человеком в «Белом Братстве», а потом пропал.
Всплыл на поверхность только после двухтысячного года, получив солидный грант от фонда, приказавшего долго жить сразу после выплаты этого гранта. Еще некоторое время строил научную лабораторию и клинику в лесопарковой зоне, потом снова затих, а после про него все забыли.
