Чистилище. Охотник - Кликин Михаил Геннадьевич
– Да, всё так.
– А еще выходит, что у нас срывается Большая Охота. И надо как можно скорей собрать новый отряд, чтобы не дать Ламии пройти к деревне.
– Да, получается так.
– Однако в любой момент может начаться война. И тогда охотники понадобятся здесь, чтобы защищать деревню.
Геннадий молча кивнул, выжидательно глядя на Главу Совета.
– Где сейчас чужаки? – спросил у него Борис.
– Не знаю. Куда-то ушли. Когда мы прибыли на место боя, там были только наши.
– Скорей всего, они еще не знают, где мы находимся, – сделал вывод Борис. – Если так, то они станут прочесывать местность. И могут наткнуться на второй отряд.
– Федька Гуров должен предупредить «северных», – сказал Геннадий. – Он был со мной, но я велел ему вернуться.
Борис задумчиво поскреб подбородок ногтями. Спросил:
– Как думаешь, что станет делать Максим?
Геннадий пожал плечами, ответил довольно уверенно, не раздумывая:
– Он охотник. Он продолжит Охоту.
Борис кивнул, соглашаясь с этим предположением. Взгляд его сделался размытым, рассеянным – он перенесся мыслями куда-то далеко, наверное, в будущее. Геннадий выждал несколько минут, потом кашлянул, чувствуя неловкость:
– Так я пойду?
– Да-да… Конечно…
Геннадий всё ждал, что Борис остановит его, спросит: а куда это ты собрался? Чем планируешь заняться? Но Глава Совета настолько погрузился в свои думы, что ничто постороннее уже его не отвлекало. Он не обращал внимания на стук топоров и хрип двуручной пилы, не замечал рабочих, под предводительством бригадира заканчивающих новое сооружение.
И только через полчаса он словно очнулся: вздрогнул, огляделся, покачал головой.
Кто-то бежал через лес со стороны деревни, махал руками, кричал в голос.
Борис поднялся, почему-то уверенный, что уже поздно что-либо предпринимать – наверняка гонец спешит сообщить о появлении военного отряда, о жертвах и разрушениях.
Но гонец – а это был Тёмка Лопахин, семилетний оболтус из уважаемой семьи, – ни слова не сказал о чужаках.
– Там наших в лесу нашли! – выпалил он. – Раненых! Один – Тагир Сагамов, папка Медины. А второго я не знаю…
Борис понял, что сохранить происшествие в тайне уже не получится. А значит, проблем у него только прибавится.
Рабочие окружили мальчишку. Тот, довольный вниманием, начал им что-то рассказывать, поглядывая на мрачного Главу Совета, замершего в отдалении…
31
Решение Максим принял быстро. Федька еще даже закончить не успел, а командир уже придумал, что надо делать.
– Разделимся, – объявил он, цепко оглядывая товарищей, выбирая, кто уйдет, а кто останется. – Одна группа вернется туда, где погибли «западные», и прямо оттуда начнет готовить «столы» для Ламии. Получается, что двигаться мы будем не навстречу друг другу, как обычно, а в одном направлении. Времени нет, нам придется работать за обе команды. Вы и без меня знаете, что случится, если Ламия найдет дорогу в деревню.
– А что с военными? – спросил Иван.
– Пока это не наша забота, – ответил Максим. – Но к встрече с ними нужно быть готовыми.
– Чужаки, – прохрипел Эдик Бабуров. – Они всегда всё портят. Они не знают Кодекс. Всё зло от них.
– Вова, ты возглавишь новую команду «западных», – сказал Максим. – С тобой пойдут Лёвка, Гоша и Эдик. Со мной останутся Иван и Фёдор.
Максим сам был не рад такому раскладу. Однако Федька слишком устал, чтобы куда-то сейчас отправляться. А отдавать Ивана Максим не хотел. Какое-то неясное чувство подсказывало ему, что Рыбников должен остаться с ним.
– Собак поделим? – спросил Вова.
– Пусть все у Гоши остаются, – сказал Максим. – Если с Охотой не заладится, ты знаешь, что с ними делать.
Собачник Гоша аж побелел весь и затрясся, услышав такое. Но рта не открыл, смолчал.
– Нас получается больше, – сказал Вова. Он поднял свою команду, велел всем собираться. Сам подогнал по себе ремень автомата, затянул полегчавший вещевой мешок, переобулся.
– Возможно, к нам еще вернется Геннадий, – сказал Максим, наблюдая за сборами товарищей. – Может быть, Совет решит выслать подкрепление. Но я бы не стал на это надеяться. Сейчас нам придется рассчитывать только на себя.
Ровно через десять минут они расстались, не зная, что им уже не суждено встретиться.
Отряд Вовы Самарского скрылся в лесу. Возбужденный лай собак был слышен еще долго – кажется, они чуяли какого-то зверя.
– Охота продолжается, – делано весело объявил Максим и хлопнул себя по бедрам. – Пока можем, движемся вперед. Так что сегодня прокладываем красную дорожку. Надо успеть до сумерек, а у нас пока ничего нет.
«Красной дорожкой» назывался след, ведущий Ламию от одного места кормежки к другому. Обычно охотники волочили за собой какого-нибудь крупного, только что убитого зверя, пачкая землю кровью и время от времени бросая на примятую траву или мох отрезанные куски мяса. Бывало и так, что охотникам приходилось ранить себя, чтобы след не прерывался. Максиму однажды пришлось пройти три километра, кропя кусты собственной кровью.
– Я спугнул оленя, когда бежал сюда, – вспомнил Федька. – Не думаю, что он ушел далеко.
– Показывай дорогу, – сказал Максим и проверил ружье. Сегодня он был готов пожертвовать патроном.
32
Ночью к бухте пришли муты. Их было много, они появлялись со всех направлений – сначала понемногу, затем повалили толпами, будто со всей округи по команде сюда собирались. Ребята из берегового отряда рассказывали потом, что мутантов к морю словно бы выгоняла неведомая сила. Первых – которые приходили по одному – получалось отстреливать, выманивая на свет костров. Но потом мутов стало так много, что береговому отряду пришлось подать сигнал тревоги и укрыться в глухом металлическом бункере – его два дня тому назад собрали из щитов, перевезенных с баржи на пароме. Муты бесились, чуя близкую добычу, но взять укрепление не могли – это была просто запертая изнутри стальная коробка с бронированными триплексами и несколькими портами для стрельбы; эти же проемы использовались в качестве вентиляционных отверстий.
Поняв, что крепость им не по зубам, муты переключились на корабли, где тоже прятались люди. На подлодку, впрочем, они большого внимания не обратили, посчитав, наверное, что это обычный островок.
А вот люди на барже пережили не очень приятную ночь и еще более тяжелое утро. Им, конечно, доводилось бывать и в более опасных передрягах. Они знали, что гладкие отвесные борта, высоко поднимающиеся над глубокой водой, для мутов практически неприступны. Немногочисленные места, по которым враг мог бы взобраться на палубу, – например, части якорного устройства, – находились под неусыпным контролем стрелков. Стоило какому-нибудь муту повиснуть на якорной цепи – и он тут же становился мишенью снайперов. Если снайперы не справлялись и цепь обрастала мутами, становясь похожей на виноградную гроздь, то в дело вступал крупнокалиберный пулемет.
На рассвете, когда от плавающих вокруг баржи мутантов вода словно вскипела, мичман Теребко сам вызвал командира:
– Товарищ капитан второго ранга! Тут мутов сотни полторы собралось. Не пора ли сниматься с якоря?
Вместо капитана Ларионова с подводной лодки ответил лейтенант Соколов:
– Приказа уходить не было. Готовьтесь к десантированию.
– Что? – не поверил своим ушам мичман.
– Через три часа начинаем операцию «Красный прибой». Затем переходим к плану «Иголка в стоге сена».
Мичман хмыкнул – Чистые вечно выдумывали какие-то красивые названия вместо того, чтобы разговаривать по-человечески. Заров это часто ставило в тупик. Они и так-то не понимали многих слов, употребляемых Чистыми. А тут еще какие-то надуманные «прибои» да «иголки в стоге». Нет бы просто сказать: «полная зачистка прибрежной зоны всеми силами и средствами» и «поиск и блокирование поселений местных дикарей».
Впрочем, для некоторых заров и это слишком сложно…
