Андрей Таманцев - Рука Москвы
ВОПРОС. При обыске вашей квартире в Таллине среди ваших личных вещей были обнаружены семьдесят шесть купчих на покупку недвижимости, совершенных Альфонсом Ребане с разными лицами. Поясните следствию, каким образом у вас оказались эти купчие?
ОТВЕТ. После разгрома гитлеровской Германии и моего возвращения в Таллин я произвел обыск на маяке, где до войны проживал и скрывался А. Ребане. При обыске мной были обнаружены эти купчие. Они находились в тайнике в печном дымоходе.
ВОПРОС. С какой целью вы проводили обыск? Знало ли о нем ваше руководство?
ОТВЕТ. Да, обыск был проведен с санкции руководства в ряду с другими мероприятиями. Целью их было восстановить всю картину провала таллинской подпольной организации.
ВОПРОС. Почему эти купчие оказались среди ваших личных вещей, а не в архиве МГБ?
ОТВЕТ. При обсуждении результатов проведенных обысков эти купчие и многие другие документы были признаны не представляющими интереса для следствия по делу о гибели подпольной организации. Было принято решение их уничтожить. Это было поручено мне.
ВОПРОС. Почему вы их не уничтожили?
ОТВЕТ. Я затрудняюсь на это ответить.
ВОПРОС. Отвечайте на вопрос.
ОТВЕТ. Я решил сохранить их, так как они каким-то образом связывали меня с Агнией Штейн.
ВОПРОС. Каким образом эти бумаги, принадлежавшие Альфонсу Ребане, могли связывать вас с гражданкой Штейн?
ОТВЕТ. Я не могу этого объяснить. Я просто чувствовал, что, если уничтожу их, порвется последняя ниточка, которая соединяет меня с Агнией.
ВОПРОС. Обвиняемый Мюйр, вы продолжаете упорствовать в отрицании своих преступлений.
ОТВЕТ. Я не совершал никаких преступлений. Мне не в чем признаваться.
ВОПРОС. Следствие излагает вам свою версию. В 1940 году Альфонс Ребане, являясь агентом гитлеровского абвера, перешел на подпольное положение, имея задание организовать сопротивление советской власти в Эстонской Советской Социалистической Республике. С помощью своей любовницы и сообщницы Агнии Штейн он завербовал вас и приказал войти в доверие к вашему отцу и к другим руководящим работникам НКВД. За это он пообещал вам часть недвижимости, которую приобрел накануне войны. Выполняя его приказ, вы выдали гестапо таллинских подпольщиков, не пощадив при этом даже своего отца, известного эстонского революционера Феликса Мюйра. Опасаясь, что ваша гнусная роль в этом будет выявлена оставшимися в Таллине подпольщиками, вы инсценировали свой побег и переход через линию фронта. Во время прохождения службы в Красной Армии в качестве командира заградотряда вы безжалостно расстреливали из пулеметов бойцов и командиров Красной Армии под тем предлогом, что они хотят отступить. В марте 1945 года, зная, что конец войны неизбежен и опасаясь, что ваше предательство будет обнаружено, вы сделали попытку перебежать к немцам с тем, чтобы в дальнейшем остаться на Западе, но не смогли этого сделать, так как были ранены в спину неизвестным красноармейцем, понявшим ваши намерения. Только из-за сложной обстановки на фронте вам удалось избежать разоблачения и укрыться в госпитале. После излечения и возвращения в Таллин вы продолжили свою подрывную деятельность. Вам предлагается рассказать о ней самому.
ОТВЕТ. Я не могу поверить, что можно так истолковать факты. Я ни в чем не виноват.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА обвиняемого Мюйра М. 21 июня 1948 г.
ВОПРОС. Намерены ли вы дать правдивые показания о своих преступлениях?
ОТВЕТ. Я не совершал никаких преступлений.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА обвиняемого Мюйра М. 23-26 июня 1948 г.
ВОПРОС. Вы продолжаете упорствовать в нежелании разоружиться и правдиво рассказать о своей преступной деятельности?
ОТВЕТ. Я не вел никакой преступной деятельности.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА обвиняемого Мюйра М. 12 сентября 1948 г.
ВОПРОС. Намерены ли вы дать следствию правдивые показания о своих преступлениях?
ОТВЕТ. Да, я намерен дать следствию правдивые показания о своих преступлениях.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ОСОБОГО СОВЕЩАНИЯ ПРИ МГБ СССР от 24 марта 1949 г.
Гр. Мюйра Матти признать виновным по ст. 136 пп. «в», «е», ст. 193-17 п. «б», ст. 58-1 п. «б». Определить наказание в виде высшей меры социальной защиты — расстрела.
Исполнение приговора отложить до особого распоряжения…
* * *
Приговор Особого совещания был объявлен осужденному Мюйру в марте 1949 года. Через пятьдесят лет, в марте 1999 года, начальник оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий генерал-майор Константин Дмитриевич Голубков откинулся к высокой спинке офисного кресла, крепко потер глаза, растер сухими ладонями лицо и подумал, что очень плохо, к сожалению, поставлено преподавание истории в российских школах и в высших учебных заведениях. И это неправильно. Потому что ничто не может дать россиянину такого мощного заряда социального оптимизма, как знание истории своей родины. А без социального оптимизма невозможно построение демократического общества, основанного на принципах социальной справедливости, уважения прав человека и равенства всех перед законом, чтоб вы сдохли.
Ксерокопия архивного дела была четкой, но текст оригинала от полувекового лежания в хранилище выцвел, почерк секретарей следчасти МГБ тоже не отличался особой разборчивостью, приходилось все время напрягать зрение. Но не это помешало генералу Голубкову сразу вникнуть в существо этого старого следственного дела, найденного в спецхране Лубянки сотрудниками информационного центра УПСМ. Не давал покоя странный телефонный звонок Пастухова из аэропорта Мюнхена.
В первом телефонном разговоре, из Аугсбурга, Пастухов сообщил, что гроб эсэсовца оказался пустым и они ждут приезда Янсена. А на вопрос, что они намерены предпринять, ответил, что решили пока не предпринимать ничего, а сначала узнать, что предпримет Янсен.
Голубков одобрил это решение. В комбинации, которую реализовали национал-патриоты, было одно темное пятно, которое очень его тревожило: контракт на охрану Томаса Ребане, который Янсен заключил с ребятами Пастуха.
Сто тысяч долларов наличными — такими суммами просто так не разбрасываются. Янсену для чего-то нужно было привязать их к Томасу. Для чего?
Результаты эксгумации, совершенно неожиданные сами по себе и наводящие на множество размышлений, ставили крест на планах национал-патриотов устроить из похорон эсэсовца политическое шоу, грозившее обернуться большой бедой для десятков тысяч людей. Трудно было предположить, что Янсен с этим смирится. В такой ситуации извлекается все припрятанное про запас оружие. И если оно у Янсена было, а Голубков в этом не сомневался, то ему придется пустить его в ход.
Второй звонок Пастухова, которого генерал Голубков с нетерпением ждал, раздался только через два дня. Пастухов сухо и даже, как показалось Голубкову, неприязненно сообщил, что приказ получил и вынужден его выполнить. А на недоуменный вопрос Голубкова, о каком приказе он говорит, довольно долго молчал, а потом сказал, что объявили посадку на их рейс, и прервал связь.
Все это было очень странно. Голубков набрал номер мобильного телефона Пастухова, но получил сообщение, что абонент недоступен. Через четыре с половиной часа, когда самолет Люфтганзы уже наверняка приземлился в Таллине, повторил вызов. Тот же эффект. Еще через час. То же. Пастухов намеренно не выходил на связь. И никаких объяснений этому не было.
В кабинет Голубкова заглянул начальник Управления генерал-лейтенант Нифонтов, заполнив своей рослой фигурой дверной проем. Молча взглянув на раскрытую перед Голубковым папку и оценив его задумчивую позу, кивнул:
— Потом зайди.
Голубков вернулся к архивному делу — будто перенесся в послевоенную Москву.
Стилистика протоколов его не удивляла. В НКВД, а позже в МГБ, существовало четкое разделение труда. Одни следователи, «забойщики», выбивали из арестованных показания, а другие, «литераторы», оформляли так называемые обобщенные протоколы. Один из них, полковник госбезопасности Лев Шейнин, даже был членом Союза писателей, его пьесы шли в московских театрах.
В первой паре следователей, допрашивавших Мюйра сразу после ареста, полковник Лихарев был «забойщиком», а полковник Гроверман «литератором». То же было и во второй паре: «забойщик» майор Шишкин и «литератор» старший лейтенант Фролов. Правда, квалификация этих «литераторов» была не такой, чтобы из них получились писатели. Из Гровермана уж точно не получился. Он был арестован в 1951 году вместе с министром госбезопасности генерал-полковником Абакумовым по обвинению в заговоре с целью захвата власти, 19 декабря 1954 года приговорен к расстрелу и в тот же день расстрелян одновременно со своим шефом и группой товарищей, полковников-важняков из Следственной части МГБ СССР, среди которых был и допрашивавший Мюйра «забойщик» полковник Лихарев.
