Олег Приходько - Прыжок рыси
— Алевтина Васильевна, я свет включу? — спросил он громко.
— Да, да, конечно, Женя, — она вернулась с двумя внушительных размеров альбомами, блокнотом и папкой с завязанными тесемками — не иначе, той самой, о которой говорил Полянский. — Я хочу вам кое-что показать.
Евгений щелкнул выключателем. Тусклая лампочка под низким зеленым абажуром осветила стол, отразилась в фаянсе дешевых чашек. Евгений узнал черный пакет из плотной бумаги, оказавшийся в руках Козловой: в нем были фотографии, которые Павел сделал в Париже; они рассматривали эти фотографии утром в день расставания.
— Вот, — раскрыла альбом Козлова, — тут почти все о Паше…
Евгений понимал, альбом этот нужен сейчас не столько ему, сколько ей самой. Он молча смотрел на фотокарточки — пожелтевшие от времени и совсем новые, черно-белые и цветные, с виньетками и без, любительские и сделанные в ателье… С Павлом их рознили три года: где-то в материном комоде у сестры лежал точно такой же альбом с фотокарточками Евгения: в пионерлагере, в колыбели, на экскурсии по Красной площади, в парке… Не было разве что моря.
Просмотр длился почти час. На предпоследней странице была фотография Павла рядом с девушкой в белом плаще, с букетом осенних цветов. Фотография была сделала в дождь, Павел держал над девушкой зонтик. На шее девушки алела косынка.
— Кто это, Алевтина Васильевна?
Несколько секунд она смотрела на фото молча. Потом, словно нехотя, сказала:
— Нелли Грошевская.
— Он знакомил вас с нею?
— Да, конечно. Они приезжали сюда летом и осенью. Это варенье из айвы мы закатывали вместе.
— Мне показалось или вам не очень хочется о ней говорить?
Последовал долгий, прерывистый вздох.
— Она, наверно, хороший человек. Паша любил ее. Серьезная, вдумчивая молодая женщина.
— Почему же так неопределенно? Разве человек может быть «наверно, хорошим»? Либо — либо, нет?
— Я никогда не позволяла себе вмешиваться в личную жизнь Павла. Все, что он считал нужным, он рассказывал мне сам. Знаю только, что с Нелли они поссорились. Когда мы виделись с ним в Приморске, я спросила, почему ее нет, а он как-то очень раздраженно… он посмотрел на меня и пронзительно так… не могу даже выразить этого словами, сказал: «Мама, я прошу тебя никогда больше о ней не вспоминать». Грех ее винить в том, чего я не знаю. Она была на похоронах, плакала, мы сидели рядом на поминках. Она уверяла, что я преувеличиваю, ссора была на самом деле пустяковой и незадолго до Пашиной смерти они помирились. Кстати, она приезжала сюда восьмого… нет, седьмого числа, накануне праздника, поздравляла меня. Ночевала в сарае, а восьмого мы ходили на кладбище.
— Почему в сарае-то? — удивился Евгений.
— Ах, это!.. Да там Паша оборудовал маленькую комнатку. Стол, книжные полки, печка — любил там работать. И с Нелли они проводили там летние вечера. Мне тогда казалось, что дело идет к свадьбе… А почему она так заинтересовала вас?
— Показалось, что я ее где-то видел. Наверное, ошибся.
— Не знаю, могли ли вы ее видеть в Москве. А здесь ее все знают, она ведет передачу «Приморские новости».
Евгений мгновенно вспомнил это лицо: в студии телевидения она брала интервью у Гридина. Екнуло сердце, будто в преддверии чего-то важного, какого-то открытия, способного расставить все по местам.
«Грошевская приходит к Павлу и уходит от него за два часа до убийства. Если верить Битнику, разговор у них с Козловым мирным вовсе не был, как она рассказала Алевтине Васильевне на поминках. Если с нее и не взяли подписку о невыезде, то уж сбрасывать со счетов не должны были никак. Даже если ее вызывали на допрос в качестве свидетельницы, а не подозреваемой, выпустить до окончания следствия в эфир в паре с губернатором, который был объектом нападок ее жениха, о чем, несомненно, все знали?.. — размышлял Евгений, безучастно глядя на оставшиеся в альбоме фотокарточки. — Уж не Гридин ли стал причиной их ссоры?..»
— … несколько оставшихся его статей, — прослушал он начало обращенной к нему фразы.
— Что?
— Вы устали, Женя? Вам не интересно?
— Что вы, очень интересно.
— Я говорю, что в этой папке — ксерокопии статей Павла. Hе всех, конечно, но… вы ведь не читали его статей?
— Не читал, нет,
— Вот я и хочу подарить вам эту папку.
— Мне?.. А как же вы?
— А у меня они есть. Эти копии мне дал один человек, Пашин сосед по общежитию. Мне они без надобности, но я не хотела, чтобы они оставались у него — Паша о нем дурно отзывался.
— Большое спасибо, — взял папку Евгений.
— А вот это — его блокнот. Кое-что отсюда я встречала потом в его статьях — отдельные мысли, зарисовки, впечатления и размышления. Хотите почитать?
— Очень.
— Только с собой я вам его не дам.
— Я понимаю, сегодня же, сейчас прочту. Скажите, a что, следователя эта тетрадка не заинтересовала?
Козлова улыбнулась:
— А я ее не показывала, она была в шкафу на моей полке под бельем. Тем более что для следствия она никакого интереса не представляет, а мне дорога как память о сыне.
— Алевтина Васильевна, Павел говорил, что в Париже от был на Конгрессе независимых журналистов, так, кажется?
— Да, он был там.
— А кто его туда делегировал?
— Делегировал?.. Почему вы об этом спрашиваете?
— Кажется, он был не в восторге от местного отделения Союза журналистов?
— Союз никакого отношения к его поездке не имел, — категорично заявила Козлова. — Это была частная поездка. Павел два года откладывал на нее деньги, потом еще, по-моему, одалживал у кого-то, продал свой фотоаппарат, диктофон и даже телевизор. Его пригласил туда мой бывший ученик, школьный товарищ Павла Лева Климанкович. Шесть лет тому назад они с женой Риммой уехали в Израиль, а потом оказались в Париже. Они с Павлом переписывались, Павел даже посылал туда факсом какую-то рукопись. Газета «Русская мысль» до этого перепечатала его скандальную статью, ее отнес в редакцию именно Лева, и это он пригласил Павла погостить у него в Аньере, а не делегировал, как вы выразились, Союз журналистов.
«Интересно, Полянский врал сознательно или просто был не в курсе? Союз приписал себе участие одного из членов в европейском конгрессе или же Павел по каким-то соображениям не стал говорить о частном характере поездки? На то, что таким образом он набивал себе цену как журналисту, не похоже; не тот человек был Козлов, да и шила в мешке не утаить…»
— Вы погостите у меня? — с надеждой в голосе спросила Алевтина Васильевна.
— Если можно, останусь до завтра.
— Ну конечно же, я постелю вам прямо здесь на раскладушке, не возражаете?
— Нет, но… нельзя ли мне переночевать в той комнате, которую Павел оборудовал в сарае? — опасаясь отказа, осторожно попросил Евгений.
Она снова улыбнулась:
— Так и знала, что вы попросите об этом. Только там холодно, придется наколоть дров.
2
Через час комната Павла ожила.
В низенькой, умело сложенной печке из огнеупорного кирпича загудело пламя. Отсветы огня играли на мореной шелевке, которой были обиты стены, воздух становился сухим и теплым. Маленькое оконце помещения с низким потолком выходило на берег. Деревянный стол, резная лавка, тахта и даже сенной матрац — все было сделано с любовью, на какую способен горожанин, истосковавшийся по простому ремеслу.
Евгений заглянул в навесной шкафчик. Одну из полок занимали лекарства, половина из которых уже не годилась к употреблению.
На второй полке хранились фотопринадлежности: старенькие «ФЭД» и «Киев-Вега» в картонной коробке из-под зубной пасты, десяток пакетиков проявителя, литровая банка с развесным фиксажем, проявочный бачок с насадкой для узкой пленки, фотовспышка со сгоревшей лампой и, в самой глубине шкафа, две черно-белые проявленные пленки — в фольге и кассете. На них вряд ли было что-нибудь интересное, коль скоро Павел держал их вот так — открыто, в шкафу, к тому же комнату посещали визитеры из прокуратуры и уж наверняка не оставили без внимания всего, что можно было приобщить к делу об убийстве. Городские виды, пейзажи, люди, лодки и прочее, что было зафиксировано на кадрах, относилось скорее к первым опытам Павла по фотографии. Некоторые снимки были уже отпечатаны и хранились теперь в альбомах, которые Евгений просматривал час тому назад, и россыпью — тут же, в шкафу.
Нижнюю полку занимали инструменты, принадлежавшие» пожалуй, еще деду Павла — молотки, стамески, клещи, угломер и уровень — то, что есть в каждом доме, а уж в каждом сарае и подавно.
С пола Евгений поднял красный шарик. Поднеся его к свету обнаружил, что это — бусинка размером с виноградину. Неточно проделанное отверстие для нити и едва заметная неравномерность окраски могли означать, что бусы были изготовлены кустарным способом.
