Дмитрий Черкасов - Белорусский набат
Первый экипаж прибыл к дому на Индустриальной улице через шесть минут после звонка. За ним спустя сорок секунд подтянулись еще две машины и четверо автоматчиков помчались вверх по лестнице.
Оставшиеся на улице восемь милиционеров с трех сторон заблокировали дом.
* * *— Ты упрощаешь, — Дмитрий Чернов по прозвищу Гоблин, бывший «звеньевой» одного известного в Питере рэкетирского коллектива, а ныне — преуспевающий журналист, отрицательно мотнул бритой башкой. — По твоему, Милошевич — ангел, а все остальные — дерьмо собачье. Так не бывает.
Иван Вознесенский помешал сахар в чашке кофе.
— У Слободана есть ошибки, но непринципиальные...
— Щас! Косово, это чо, непринципиально?
— В проблеме Косова Милошевич не виноват.
— А кто виноват? — Гоблин мыслил исключительно конкретными категориями: «Раз виноват — в грызло. И нечего базары разводить».
— Тито.
— Ах, Тито?! Тады понятно. Мы тоже по молодости частенько из барыг «кабанчиков» заделывали. Кредитов наберут, бабульки со счетов поснимают — и пропадают. Или дохнут... На покойника чо списать — милое дело.
— У Милошевича выхода не было. Когда он президентом стал, в Косове заваруха уже вовсю шла. Можешь у Влада спросить, если мне не веришь...
— Влада там три года назад не было.
— При чем тут это? — Вознесенский долил себе сливок. — Он же все Косово прошел, с жителями общался.
— У Влада отношение к этой проблеме своеобразное, — заявил Димон, — как и ко всей мировой истории.
— И он туда же? — усмехнулся Иван. — Небось Носовского с Фоменко перечитывает?
— Ну... Я тоже тут книжульку их взял. Завлекательно, блин. Хорошо пишут. И, главное, по теме, без всей этой зауми.
— Ты серьезно? — Вознесенский с подозрением посмотрел на беспечного бугая с подвязанной левой рукой. — А как же таблицы всякие, схемы, пасхалии?
— Фигня это. Мне Влад объяснил. Если чо непонятно или скучно, можно пропустить и дальше читать. Общее впечатление не портится.
— Да уж, с рекомендациями твоего нового друга поспорить трудно.
— Влад — пацан конкретный, — весомо заявил Гоблин.
— Вижу. Между прочим, как он?
— Нормалек. С хатой его все решили, паспорт восстановили.
— А где он сейчас?
— По делам уехал...
— Ты мне так и не рассказал, чем вы тут занимались...
— И не расскажу, Ванюня, не обессудь. Меньше знаешь — крепче спишь. Ничего особо интересного не было. Так, сафари в зоопарке, — Чернов довольно заржал.
— А руку ты порезал, когда брился? — язвительно осведомился Вознесенский.
— Ага. Споткнулся, упал, очнулся — гипс. И все дела...
Вернувшемуся из недельной поездки в Москву Ивану вежливо, но твердо объяснили, что ни сути дела, ни подробностей совместных похождений Влада с Димоном ему никто сейчас не расскажет. Возможно, через год другой. Однако Вознесенский был любопытен и не упускал возможности подколоть внешне бесхитростного Димона в надежде выведать хоть какие нибудь детали.
Гоблин стоически выдерживал ехидные замечания приятеля и в показаниях не путался.
— Америкосы на горизонте больше не проявлялись?
— Не а, — Иван понял, что и на этот раз его эскапада прошла неудачно, — только всех жильцов опрашивали после того случая. Даже мне повестка приходила. Я к следаку сходил, сказал, что ничего не видел. Тем более что в тот день вы меня в Москву спровадили.
— Этих четырех придурков из консульства уволили, — сообщил Чернов, — хотя у них пока другие заботы. Костыли, кашка, «утки»... Еще месячишко в больнице проваляются, это как пить дать. Влад их в хлам уделал.
— Судя по всему, я штатников больше не интересую.
— Думаю, да, — Чернов покряхтел и выудил из левого кармана сигареты, — хлопотно больно с тобой...
* * *Маслюкова забилась в конвульсиях, а Рокотов со злостью стукнул кулаком по дверному косяку.
Ну надо же так облажаться!
Расслабился, подумал, что с Людмилой все пройдет гладко. И не учел одной из основных черт женского характера — представительницы слабого пола дерутся до конца, часто проявляя чудеса изобретательности и с легкостью облапошивая даже самых умудренных и битых жизнью мужиков. Стоит на мгновение потерять бдительность — и кранты. Женщина тут же улавливает перемену в настроении и переворачивает ситуацию.
Грохот свалившегося на пол хрусталя разбудил весь дом.
На лестнице захлопали двери, зазвучали возмущенные голоса, и спустя четверть минуты квартиру огласила непрерывная трель звонка. Одновременно со звонком кто то начал стучать в стену и в пол.
«Нарвался! — биолог огляделся. — Четвертый этаж, между прочим. Просто так на улицу не выпрыгнешь... Через дверь хода нет. Там с десяток свидетелей. И большинство, скорее всего, мужики. Если даже повезет и я прорвусь, то все равно мою рожу завтра же вывесят на каждом столбе. Перспектива! И менты скоро будут... И самое хреновое, что я вспугну Кролля. Антончик сдох сам, Курбалевич якобы смылся, тут вопросов нет. А эта дура пучеглазая? Как ее смерть воспримут? Кролль заляжет на дно, и вся моя работа пойдет насмарку. Будь у меня времени побольше, инсценировал бы разбой с убийством. А сейчас? Сразу ясно, что ничего не взяли, а выбивали информацию... Кто из преступников ничего не берет у жертвы? Только маньяки... Что ж, на бесптичье и жопа — соловей, как говаривал академик Крылов...» [19]
Следующие три минуты у Владислава прошли в трудах и заботах по превращению квартиры Маслюковой в место «кровавой бойни».
Он сбегал на кухню, приволок огромный тесак и отрубил трупу уши. Затем двумя ударами отделил голову от тела и поставил ее по центру обеденного стола. Потом сорвал с обезглавленного трупа блузку.
Еще пара взмахов тесаком — и на груди покойницы образовался перевернутый крест.
Уши жертвы Рокотов спустил в унитаз. Пусть думают, что он унес их с собой в качестве трофеев.
Картину довершила пентаграмма на стене в коридоре, которую Влад старательно вывел ершиком для чистки посуды, обмакивая его кончик в лужу крови. При первом же взгляде на место преступления у оперативников не должно было остаться сомнений в том, что Людмилу прикончил сумасшедший сатанист.
Звонки и стук в дверь не прекращались ни на секунду.
Наконец на лестничной клетке раздался чей то повелительный голос, и гвалт стих. Прибыл патрульный наряд.
Владислав отбросил тесак, передернул плечами, будто в ознобе, и неожиданно для себя перекрестился, прося у Бога прощения за то, что вынужден был имитировать сатанинский ритуал и рисовать на стене дьявольские символы.
В дверь раздались удары чем то тяжелым.
Рокотов метнулся в соседнюю комнату, потом на кухню.
Под окнами в напряженных позах застыли милиционеры. И у всех, как назло, было в руках оружие, направленное точнехонько на окна маслюковской квартиры. О прыжке на соседние балконы или хождении по карнизам можно было даже не задумываться. Снимут в три секунды.
Биолог закусил губу.
«Дверь мощная, выдержит еще минут десять. Так, окна отпадают, встроенного на кухне мусоропровода тут нет, через канализацию мне не просочиться... Полный эндшпиль! Летать я тоже не умею. Не научился, знаете ли, все недосуг было. И тюбетейки невидимки у меня нет... Попал я на этот раз по полной программе. С трупом на руках и в квартире, окромя меня и обезображенного тела, никого нет. Отбиться не получится. Любые мои слова о контртеррористической деятельности будут выглядеть как неумная попытка снять с себя вину за убийство. Здесь мне точно никто не поверит. Опера из „убойного“ — это не даун Яичко, их на мякине не проведешь...» [20]
Влад еще раз посмотрел в окно.
«Стоят грамотно, контролируют все окна. И мое, и соседние... Серьезные парни, не чета полудуркам из девятнадцатого отдела. Да а, вляпался... — Рокотов, уже не скрываясь, зажег свет в туалете и ванной комнате и тут же его погасил. Под потолком туалета виднелось узкое оконце. — Стоп! И куда оно выходит?..»
Рокотов быстро забрался по установленному на стене туалета стеллажу и распахнул мутное окошко. Проем вел в короткий узкий тупичок между домами, внизу виднелась помойка и растущий возле нее молодой ясень.
В тупичке никого из людей не наблюдалось.
Верхушка дерева доходила почти до четвертого этажа.
Влад с трудом протиснул тело в окно, сжался в комок на узеньком подоконнике, глубоко вдохнул и прыгнул.
Метров пять он преодолел в свободном полете, подавив в себе инстинктивное желание схватиться за верхние ветви. Первую треть кроны любого дерева следует проходить насквозь, не пытаясь даже притормозить падение. Молодые ветки недостаточно прочны, чтобы погасить ускорение человеческого тела. Но вполне способны при неудачно протянутой руке изменить траекторию, и тогда прыгун пролетит мимо ствола и средних, наиболее развитых сучьев.
По лицу хлестнули тонкие побеги, правую щеку обожгло.
Рокотов сложил ноги вместе, сконцентрировался и обеими руками захватил пригодную толстую ветку. Тело по инерции скользнуло вниз, биолог сделал мах ногами и совершил классический «подъем переворотом».
