Сергей Самаров - Под призрачным прикрытием
– Завтра и вас завалит, – сообщил высокий задержанный. Он словно бы забыл уже свою попытку к сопротивлению и никакого беспокойства не проявлял.
– А ты что, дурак, на меня с лопаткой бросился! – усмехнулся Величко, потирая нос скомканной в руке перчаткой. – Убить, никак, хотел?
– А мне что убить, что не убивать, все одно… – сказал высокий, но тут же смягчил свой слегка высокомерный тон. – Да живи ты… Напугать тебя хотел. Думал, шарахнешься, я и убегу…
– От нас не убежишь, – пообещал Кравченко. – Мы хорошо бегаем – догоним…
– От них не убежишь, – согласился и Триглавов.
Машина быстро доехала до ворот базы. Ворота открылись сразу.
В караульном помещении был собственный небольшой обезьянник, где вполне могли поместиться двое. Но сразу задержанных за решетку не затолкали. Лесничий решил предварительно допросить их и усадил на скамью, а по бокам посадил не караульных солдат, а своих офицеров. Но, перед допросом, приказал все же Величко снова обыскать парней. Что Величко с улыбкой и выполнил. И выложил на стойку перед Триглавовым травматический пистолет «Оса», два самодельных острых ножа, и какую-то странного вида видеокамеру, которую сразу решил рассмотреть, как специалист, Суматоха. И после короткого внешнего осмотра высказал результат:
– Довольно дорогая камера для тех, кто цветным металлом промышляет. На сегодняшний день, лучшая камера из всех экшен-камер – «GoPro HERO4», кстати, может передавать изображение по Wi-Fi каналу или по «Bluetooth». Если мне память не изменяет, работает от внешнего пульта управления с дистанции до ста восьмидесяти метров. Вместе с монитором стоит, если я правильно помню, тысяч сорок пять…
Усатый присвистнул.
– А я хотел ее за литр отдать…
– Откуда у вас, ребята, такая штука?
– Вчера у какого-то лоха отобрал, – сказал усатый. – Мы в переходе у Ярославского вокзала сидели, выпивали, он нас снимать начал. Я обиделся, не люблю, когда без разрешения. Отобрал и пинком ему заплатил. Иностранец, мне показалось. Прибалт какой-то что ли. По-русски плохо разговаривает. И думает долго, как сказать. Кто у нас тугодумы такие? Эстонцы?
Суматоха, слушая усатого, неторопливо разбирался с камерой, потом начал нажимать какие-то кнопки, и на небольшом мониторе стал рассматривать записанное ранее.
– Да, командир, сидят бомжи, пьют что-то… Эти оба с ними. Потом объектив гуляет. Видимо, момент, когда камеру отнимают. Запись без звука.
– Рожи у них на бомжей не сильно похожи. Откуда сами будете?
– Я – с Питера, он – с Азова, – сказал длинный. – Паспорта потеряли. Теперь бомжуем. Перебиваемся как можем…
– Давно? – спросил, только что войдя в дверь и переводя после бега дыхание, Иващенко.
– Уже больше года… Я – чуть больше года. Валек – почти два.
– За такое время у бомжей физиономии цвет сильно меняют, – задумчиво сказал Триглавов. – Валтузин!
Старший лейтенант громко позвал одного из своих солдат. Тот сразу выскочил из комнаты свободной смены.
– Я, товарищ старший лейтенант.
– Я тебе велел зеркала в умывальнике почистить. Почистил?
– Не успел еще, товарищ старший лейтенант. Вечером хотел.
– Принеси жидкость… И стакан.
Солдат убежал.
– Что хочешь? – спросил Лесничий.
– Угостить бомжей.
Когда солдат вернулся с какой-то пластиковой бутылкой и стаканом, Триглавов налил в стакан синеватую жидкость и протянул сначала усатому Вальку.
– Пей…
– Что это?
– Жидкость для мытья стекол. Дешево и сердито. На спирту.
– Не буду. Я такое не пью.
– А ты? – спросил начальник караула у длинного.
– Не буду… Меня от такого сразу вырвет.
– Это не бомжи, – уверенно сказал Триглавов.
– Конечно, не бомжи, – подтвердил Иващенко. – Эти ребята привезли нам привет от полковника Шилохвостова. По крайней мере, этот вот, с усами, на фотографии рядом с Юрием Юльевичем. Усы из-за плеча полковника выглядывают. Я по усам его и признал. Тоже мне… Тень отца Гамлета…
– А мне интересно, каким инструментом бомжи пытаются добывать цветные металлы? – сказал Редька. – Я вообще никаких инструментов у них не увидел. Но тень они отбрасывают…
– Вот и решился вопрос. Они нам и скажут, где «Тень» базируется… – обрадовался только что вошедший полковник Селиверстов.
– А если не захотят? – спросил Кравченко.
– А на этот случай у нас есть специальные методы допроса. И не захотят, все расскажут…
– Вызывайте полицию или ФСБ… – устало сказал высокий. – Вы мне уже порядком надоели.
– Нет. Мы вас никуда передавать не будем. Я не знаю, по какой причине, но в СИЗО ваши парни мрут как мухи. Похоже, их там дихлофосом поят. А у нас вы будете здоровы и… необыкновенно болтливы. Сами своей болтливости удивитесь, обещаю…
Часть вторая
«Тень» под лунным светом
Глава первая
Из зоны, лазарет которой некоторое время назад так благополучно, хотя, судя по отзывам в Интернете, и излишне звучно покинул бывший старший лейтенант Иващенко, привезли в Москву троих заключенных. Не из самых крутых и с которыми можно было бы, как казалось руководству зоны, договориться по каким-то конкретным частным вопросам. Содержали их в здании ГРУ, где нашлись для парней почти приличные гостиничные апартаменты. Хотя и в подвале, и даже охраняемые, но все же и это лучше, чем опостылевший отрядный барак – с удобствами и без общества, которое порой назойливо утомляет. Подолгу с каждым из троицы беседовали. Всех доставленных связывало одно – они были родом с Украины, и там у них остались родственники, пусть и не самые близкие, и хорошие знакомые. А у одного, по фамилии Килька, даже жена и дети. И именно на Кильку и возлагали в ГРУ основные надежды, и он эти надежды оправдал. Двух его собратьев по несчастью скоро отправили назад, в отрядные бараки, так и не успев им что-то предложить, поскольку они сами давно все связи с исторической родиной потеряли и потому интереса для оперативных нужд ГРУ не представляли. Оставили только Опанаса Кильку. После нескольких многочасовых бесед Килька, сначала упертый и обиженный на судебные органы, что отнеслись слишком строго к его извечному и многократному невинному желанию в подпитии бить ментов лопатой по харе, постепенно, по мере приличного откармливания, оттаял. Килька проявил милость и согласился на предоставленное ему временное «ослабление режима». Даже, кажется, принимал все как должное и, может быть, испытывал даже благодарность. Правда, свою благодарность он старательно скрывал, демонстрируя, что принимает все перемены как должное и даже обязательное. И только по своей милостивой прихоти, а не по чужим уговорам, позвонил жене, которой специально ради этого звонка доставили и презентовали трубку сотового телефона. Другой вид связи устроить было невозможно, поскольку домашнего телефона в доме не было. Через пару дней Опанасу позволили позвонить во второй раз и даже разрешили разговаривать столько, сколько он захочет. Разговаривал около часа. А когда два предыдущих разговора вошли в привычку и Килька ждал третьего разрешения, ему поступило предложение. Оксана Килька, жена заключенного, должна была устроить временное проживание и вообще оказать помощь, может быть, даже, если получится, с пропиской и с устройством на работу, человеку, который к ней зайдет и передаст привет от мужа. Хотя, возможно, прописка и устройство на работу могут не понадобиться, потому что человек поедет в Украину ненадолго. Кильке сначала сказали «на Украину», но он вежливо поправил: «в Украину». Для него это было существенно. Может быть, он был даже патриотом, тем не менее легко купился на обещанное послабление режима. Люди легко привыкают к хорошему, и потом бывает трудно от этого отказываться. Даже если хорошее пока только обещано…
На зоне Иващенко был в другом отряде и Опанаса Кильку не знал. Но, чтобы познакомиться с ним поближе, согласился на новый трехсуточный «срок заключения», который отбывать ему пришлось в гостиничной «камере» без окон в подвале нового корпуса ГРУ. И только спустя эти трое суток Кильке разрешили позвонить жене в третий раз. Иващенко произвел на «сокамерника» хорошее впечатление. Опанас убедился в порядочности человека, которого мог бы отослать к себе домой, поверил, что тот не заинтересуется его Оксаной настолько сильно, что она его забудет, и позвонил. При этом, естественно, говорил Оксане, что звонит из зоны. Это существенно повышало авторитет Опанаса в семейной жизни. И возможность звонить издалека, да еще из такого места, и, в еще большей степени, трубка, которая на Оксану, до этого живущую с детьми в бедности в полуголодных условиях, как с неба свалилась – все это делало Опанаса в глазах жены чуть ли не авторитетным уголовником. По крайней мере, солидным человеком, которым она по телефону уже не пыталась жестко командовать, как всегда командовала дома. Сам Килька, убедившись в своем высоком домашнем авторитете, после этих событий стал даже плечи держать шире, бросил привычку сутулиться, и на всех посматривать серьезно и слегка свысока, в том числе и на Иващенко, который ростом был выше на голову. Но это, как знал Виктор Юрьевич, проходящее. И при возвращении на зону горделивость Кильки растворится в повседневности. Или сама по себе растворится, или найдутся люди, которые помогут ей раствориться. Так всегда и со многими гордыми бывает. Особенно если гордость необоснованна. И послабление режима в той ситуации поможет мало, если не усугубит условия жизни. Впрочем, развернутые плечи заключенного и его взгляд никак уже не могли повлиять на ход событий. Дело было сделано, Опанас Килька стал отработанным материалом, а Иващенко начал целенаправленно готовиться к поездке. До границы с Украиной, во избежание любых эксцессов, способных помешать заданию, его доставляли на машине, досматривать которую на дороге менты права не имели. Это на случай, если кто-то из «гиббонов» сдуру заглядывает в розыскные документы, обычно рассылаемые централизованно. Границу Виктор Юрьевич переходил в одиночестве и уже собственными усилиями, потому что в ближайшем погранотряде взяли за дурную привычку греться чаем представители ОБСЕ, проводящие мониторинг близлежащих территорий. И могли бы наведаться, скажем, на заставу, случайно встретившись с «волкодавом», задать ненужный вопрос, ответить на который убедительно было бы сложно, поскольку Иващенко не носил зеленые погоны.
