Виталий Гладкий - Наследство из преисподней
– А теперь покиньте номер, – процедил мент сквозь зубы, обращаясь к понятым.
– Не так быстро, капитан, – сказал я решительно.
– Что еще?
Он готов был сожрать меня взглядом.
– Понятые – а я тем более – должны знать, чем закончился обыск. Вы нашли то, что искали?
– Нет!
– А бумага?
– Какая бумага?
– Официальная, с подписями. В которой будут изложены мотивы вашего незаконного вторжения в мой номер и результаты обыска. В двух экземплярах. И один я должен получить на руки.
– Не будет никакой бумаги!
– Напрасно. Вам не кажется, что ваши действия являются международным инцидентом? И если вы думаете, что я спущу все на тормозах, то это большая ошибка. Я вам не жошка и не преступник, чтобы со мной так обращаться.
Один из понятых – постоялец гостиницы – крупный, осанистый мужчина, что-то одобрительно промычал.
Наверное, он испытывал к милиции такую же "любовь", как и я.
– Выйдите вон! – рявкнул мент на понятых, и едва не силком вытолкал их за дверь.
Я отошел немного в сторону, чтобы держать и старлея, и капитана в поле зрения. И я не ошибся в своих предположениях: едва за понятыми закрылась дверь, как старлей бросился на меня с кулаками.
Я не стал его бить, лишь оттолкнул. Старлей улетел от меня как мячик пинг-понга.
– Вижу, что вашему напарнику мало той плюхи, которую он получил, – сказал я, обращаясь к капитану. – Прикажите ему, пусть придержит руки.
– Кто ты такой, черт тебя дери, и что здесь делаешь!? – взревел капитан.
– Если тебя это сильно интересует, скажу. – Я недобро ухмыльнулся. – Я друг безвременно усопшего Мошкина и приехал в город, чтобы получить завещанное мне наследство.
Капитана будто хватили по лбу обухом. От удивления у него глаза едва не выскочили из орбит. Наверное, его не поставили в известность, что я за птица.
Судя по реакции капитана, Мошкин в городском масштабе был козырным тузом…
– Наследство? – Капитан пожевал губами, собираясь с мыслями, а затем спросил: – Вы можете подтвердить свои слова?
Ага, он снова перешел на "вы". Это неплохой для меня знак.
– Чего проще. Позвоните…
Я назвал фамилию Самуила Абрамовича и номер его телефона.
– Он вам подтвердит мое заявление.
Капитан колебался. Он не знал, что ему делать. А связаться по телефону прямо из гостиницы с тем, кто его послал, он, похоже, не мог. Нарушение конспирации…
– Ну как, будем считать, что инцидент исчерпан? – спросил я примирительно.
– Кгм!.. – прокашлялся мент. – В общем… да. – Видимо, он принял какое-то решение. – Извините, мы ошиблись. И еще одно…
Он замялся, подыскивая нужные слова.
– Не волнуйтесь, никаких заявлений с моей стороны не будет, – понял я его безмолвную просьбу. – Ведь не ошибается только тот, кто не работает. Вы просто выполняли свой долг. И вы меня извините, – обернулся я к старлею. – Я думал, что в номер забрался вор.
Какое-то время мы продолжали вести игру, обмениваясь слащавыми улыбками и ничего не значащими фразами, а затем менты ушли, оставив после себя, как мне показалось, запах конюшни.
О героине капитан даже не заикнулся. Он был сбит с толку и хотел получить новые указания на мой счет.
Я открыл дверь на балкон, чтобы проветрить помещение, и почти без сил рухнул на кровать. Да-а, очередная ночка в родном городе выдалась у меня такой, что даже Шахразаде не снилась…
Глава 9
Утром ко мне прибежала встревоженная Галюня. Ей уже доложили о ночном инциденте и она, похоже, ужаснулась, когда ее подчиненная назвала меня главным возмутителем спокойствия.
Собственно говоря, так оно и было. Если, конечно, не считать продажных ментов, отрабатывающих свои грязные мафиозные денежки.
А в том, что на меня навалилась организованная преступность, я почти не сомневался. С таким размахом может действовать только структура, имеющая немалые финансовые возможности.
Конечно, продажные менты в чине старлея и капитана стоят недорого, но если к ним приплюсовать профессионального киллера и наружное наблюдение, то денежки на все эти расходы получатся очень даже приличные.
– Ой, Стив, миленький, шо воны с тобою зробылы!?
Галюня бросилась ко мне как птица, защищающая свое гнездо от врага, и защебетала со скорострельностью авиационной пушки.
Должен сказать, что на своем суррогатном украинско-русском языке она разговаривала лишь со своими подчиненными и гражданами Украины. Так приказало начальство (правда, оно имело ввиду чистый украинский язык).
Но мы с Галюней, как я уже говорил, беседовали на русском. По крайней мере, она старалась не переходить на суржик.
Однако сейчас, на пике взволнованности, Галюня выдавала настоящие перлы славянской словесности.
– Да живой я, живой, – отбрыкивался я от Галюни, которая схватила меня в свои железные объятья, демонстрируя избыток чувств. – Ну подумаешь, познакомился с парой украинских ментов. Эка невидаль.
Они ничем не отличаются от наших, московских. Их делают на один копыл.
– Стив, это же Витренко! Ходячая чума. Его у нас так и кличут – Ветрянка. А с ним еще этот… Ахряпин.
Был бандитом, а стал ментом. Шо воно робыться на белом свете?
– Это называется мимикрия, Галюня. Когда злобные кровожадные твари маскируются под беленьких и пушистых зайчиков. Таких уродов во все времена хватало.
– Что они от тебя хотели?
– Похоже, приняли меня за какого-то мафиозного авторитета, – ответил я, смеясь. – Даже засаду в номере устроили. Только ошибочка у них вышла. Такие вот дела.
Я изо всех сил пытался оградить Галюню от будущих напастей. Ей не нужно было знать о моих проблемах, потому что это знание может быть для нее опасным.
А проблемы вместе с неприятностями сыпались на меня как горох из мешка. И что будет дальше, можно было только предполагать.
– Стив, ты что-то недоговариваешь, – прокурорским тоном сказала Галюня. – Скажи мне правду.
Вот чертовка! Женщину трудно обмануть. У нее на первом месте стоит интуиция, которая нередко подменяет и ум, и образованность. Недаром в аэропортах на заграничных линиях проверку документов осуществляют именно женщины. Они чуют нарушителя за версту.
– А правда такова, что я сейчас голоден, как волк. Пойдем в буфет, позавтракаем.
– Да ну тебя!.. Ты точно ничего такого не отмочил? А то я тебя знаю…
– Галюня, поверь мне, с той поры, на которую ты намекаешь, я сильно изменился. Я стал добропорядочным и законопослушным обывателем, большим любителем мягкого дивана и телевизора. Мне перестали нравиться разные приключения.
– Ну-ну… – буркнула Галюня себе под нос, одарив меня недоверчивым взглядом.
Я весело рассмеялся, обнял ее за плечи, и мы направились в буфет…
Засиживаться в гостинице я не стал. На улице установилась великолепная погода, – и не жарко, и не холодно, а в самый раз – и мне захотелось пройтись, образно выражаясь, по местам моей "боевой и трудовой славы".
Самуил Абрамович все еще возился с документами, о чем и сообщил мне по телефону, когда я позвонил, недовольным голосом присовокупив на ходу выдуманную сентенцию "Быстро только революции делаются", а потому времени у меня было – хоть отбавляй.
Первым делом я решил навестить эскулапа, который лечил Зяму. Я не знал его фамилию, но клиника, где он работал, мне была известна – опять таки со слов Галюни. Зяма Чиблошкин, оказывается, имел личного врача, какое-то медицинское светило со степенью.
Чтобы не искушать судьбу, топая по городу на своих двоих, я вызвал такси. Самое удивительное, но и машина, и водитель оказались знакомыми. Это был тот самый аскетический с виду мужичок, который вез меня с вокзала в первый день моего пребывания в городе.
– А, старый знакомый! – сказал я, усаживаясь на сидение "волжанки". – Как успехи?
– Это вы? – удивился хозяин машины. – Здоровэньки булы! – обрадовано поприветствовал меня таксист.
– Здорово…
Я устроился поудобней – чтобы можно было время от времени посматривать назад. Вдруг там снова висит "хвост".
– Куда ехать? – спросил таксист.
Я назвал адрес, и мы покатили. Оживленный водитель в предвкушении хорошего куша болтал без умолку. Я слушал его вполуха и размышлял о своем.
Мне совсем не нравилась обстановка, которая меня окружала. Но самое хреновое в этой ситуации было то, что я не мог ответить по-взрослому. Ну не будешь же мочить тех самых продажных ментов, что испаскудили мне прошлый вечер и ночь.
А как хотелось бы…
Ладно, все это ненужные эмоции. Оставим их для мемуаров. Или, на худой конец, состряпаю из своих переживаний забойный детектив, благо сюжет романа уже почти вырисовался.
Если, конечно, доживу до того времени, когда смогу сесть за письменный стол…
Что они от меня хотят? Чтобы я отказался от наследства? Так уже поздно, машина запущена и назад ходу нет. А может, им нужно, чтобы я побыстрее слинял в Москву? Могли бы и подождать, тем более, что я веду себя как тихо, как мышь, и никому не собираюсь перебегать дорогу.
