Александр Золотько - Тень Дракона
И это вовсе не значило, что он не помнит той ночи. Наоборот, ту ночь он помнил в мельчайших подробностях. Неоднократно видел ее в ночных кошмарах, десятки раз вспоминал ее на допросах и собеседованиях. Но не мог сказать даже себе, хотелось ему убить Арсения Ильича или нет.
– А что вы почувствовали после убийства?
– Это было не убийство.
– Вот как? А что? Как называется то, что вы сначала столкнули человека в болото, а потом не пришли ему на помощь. Ведь, если верить вашим же рассказам, он просил о помощи?
«Шатов…» – донеслось из тумана. Потом еще раз – «Шатов…». И, наконец: «Я вернусь, Шатов…». И тишина. И легкий всплеск. А потом туман рассеялся, и Шатов увидел… Шатов не увидел ничего, кроме кругов на поверхности болота. И заросшие мхом туши мертвых деревьев.
– Вы не считаете это убийством? – повторил вопрос Бочкарев.
Шатов сидел с закрытыми глазами. Губы шевельнулись.
– Нет? – спросил Бочкарев.
– Не знаю… – еле слышно произнес Шатов.
– Но если бы вы снова оказались там, и Дракон снова попросил бы вас о помощи… Вы бы помогли?
Шатов сжал зубы. Помог бы? Или нет? Откуда он знает? И зачем было бы помогать? Или все-таки помог бы? Хотя бы ради того, чтобы точно знать, что…
– Кстати, – фразы Бочкарева стали резкими и точными, как скальпель. – Кстати, мобильник с вами?
– Телефон? – Шатов вздрогнул, кивнул, потом торопливо достал из кармана аппарат и положил его на стол. – Вот.
– Это тот самый телефон, который вам дал Дракон для связи, – сказал Бочкарев, – и только он знал номер этого телефона. Так?
– Так, – Шатов разом охрип, попытался откашляться, – да.
– И со времени смерти Дракона по нему к вам никто не звонил?
– Никто.
– А вы не выяснили номер аппарата? И где он зарегистрирован. И главное – на кого?
– Н-нет…
– Но зачем-то продолжаете носить его с собой… – Бочкарев полез во внутренний карман пиджака и достал сложенный вчетверо листок бумаги. – Вы можете мне объяснить, зачем вы постоянно подзаряжаете и носите с собой телефон, по которому к вам может позвонить только один человек… Один человек, которого вы сами и убили.
Шатов промолчал. Взял со стола телефон и спрятал его в карман.
– Или вы полагаете, что Дракон мог выжить? – спросил Бочкарев.
– Я…
– Да или нет?
– Не знаю…
– Да или нет?
– Идите вы к черту! – выкрикнул Шатов, вскакивая и опрокидывая стул. – Что вам от меня нужно? Что? Я уже рассказал все, что мог. Меня уже допросили все, кто желал покопаться у меня в мозгу. Я даже дал согласие на допрос под гипнозом. Вы допрашивали меня и мою жену… Что вам еще от меня нужно? Да, я таскаю с собой этот проклятый телефон. Да, я не знаю, зачем это делаю. Я не знаю… Мог он выжить или не мог. Я знаю, что он убил более тридцати человек. Я знаю, что почти десяток из них он убил на моих глазах. Я помню, как он падал в болото. И я не видел, как он захлебывался. Ко мне никто больше не звонил по этому проклятому телефону…
– Один звонок был, – спокойным голосом напомнил Бочкарев, и Шатову показалось, что эти простые слова ледяным дождем обрушились на него. – Ведь был звонок?
– Был… – прошептал Шатов. – Но я не знаю, кто звонил. Никто не ответил. Просто тишина в трубке. Тишина, потрескивание помех. И – все. Отключились. Короткие гудки.
– Вы поэтому так нервничаете?
– Извините, – Шатов наклонился, поднял стул и поставил его на ножки.
– Почему вы назвали его Драконом? – снова спросил Бочкарев, подождав, пока Шатов сядет на стул.
– Да не знаю я. Не знаю. Может быть, из-за того, что он метил свои жертвы вырезанным из картона драконом… Или, может, из-за моего сна…
– Я читал о вашем сне, – кивнул Бочкарев.
– Не знаю. Дракон и все.
– А сам себя он называл…
– Арсений Ильич.
– Нет, кроме этого.
– Охотником, – сказал Шатов. – Он называл себя охотником. А нас всех – животными, на которых он охотится. И еще он говорил, что не потерпит браконьеров в своих угодьях.
– И не потерпел, и не потерпел… Это прибавило к общему списку еще пять трупов и чуть не стоило вам жизни, – Бочкарев продолжал крутить в руках листок, сложенный вчетверо.
– У вас есть ко мне еще вопросы?
– Да, – кивнул Бочкарев, – или вы уже устали?
– Ну что вы, – устало улыбнулся Шатов, – в вашей компании я провел четыре самых содержательных часа в своей жизни.
– Вот и хорошо. Сейчас я вам задам вопрос. Чисто гипотетический, но все-таки. Вопрос. И мне очень хотелось, чтобы вы ответили на него как можно более честно. Даже если он покажется вам нелепым…
– Шатов, Евгений Сергеевич, тридцать семь… – деревянным голосом отбарабанил Шатов.
– И тем ни менее. Если мы предположим, только предположим, подчеркиваю, что Дракон каким-то образом выжил. Только предположим…
– Да что вы заладили – предположим, предположим! – взорвался Шатов. – Не делайте из меня дебила, господин Бочкарев!
– Хорошо, – легко согласился Бочкарев, – если тот, кого вы называли Арсением Ильичем, остался в живых… Он бы попытался найти вас?
– Да, – не задумываясь, ответил Шатов.
– Вы в этом твердо уверены?
– Да, я в этом твердо уверен.
– И зачем он попытался бы вас найти?
– Не знаю… Отомстить… Не знаю, – пожал плечами Шатов, – Честно – не знаю.
– А если отомстить, то за что?
– За то, что я его…
– Убили? – быстро спросил Бочкарев.
– Да, за то, что я его убил, – твердо произнес Шатов. – За то, что я его убил. И за то, что я каким-то образом умудрился не выполнить того, что он запланировал. И что я…
– Отомстить… – тихо повторил за Шатовым Бочкарев. – Только вам?
– Вы имеете ввиду… Моей жене?
– Не только…
– Не знаю, – Шатов чувствовал, что разговор снова становится каким-то нереальным, сумеречным.
Начала болеть голова, и Шатов потер виски.
– Прошло уже полтора месяца, – Бочкарев все крутил в руках сложенный вчетверо листок, крутил с таким видом, будто в листке этом скрыта некая тайна, которая…
– Он не пытался со мной связаться. Не пытался, – Шатов прикусил губу, а потом снова сказал, – не пытался.
– Подождите меня, пожалуйста, – попросил, вставая, Бочкарев. – Я вернусь через пять-десять минут.
Листок остался на столе.
Шатов помассировал виски. Болит. Безумный день. Безумный разговор. Нелепый человек… Хотя, слово нелепый, как и определение «Зануда», больше не подходили к Бочкареву. За полчаса этот человек сумел скомкать и выбросить в окно все самообладание и уверенность Шатова.
Странный человек. И странный листок.
Шатов попытался отвернуться к окну, но взгляд все равно вернулся к листку бумаги.
Там не может быть ничего интересного, сказал себе Шатов. Ничего. И это не мой листок. И это просто глупо – заглядывать в этот нелепый листок бумаги. И, в конце концов, неизвестно, как может отреагировать Бочкарев на то, что Шатов…
Рука Шатова остановилась над бумагой.
Не нужно.
Листок по краям немного потерт, словно его долго носили в кармане.
Не нужно.
Пальцы ощутили шероховатость бумаги.
Не нужно, слышишь, Шатов, не нужно. Это не для тебя… Не нужно.
Листок развернулся. Раз и еще раз. Обычный стандартный листок для машинописи. И размашисто, через весь лист, в длину, фломастером, надпись: «Если бы вам осталось жить меньше часа, что бы вы сделали?».
Шатов прочитал фразу несколько раз, прежде чем обратил внимание на подпись. «Евгений Шатов». И число – второе октября.
Если бы вам осталось жить меньше часа, что бы вы сделали? Евгений Шатов. Меньше часа. Второе октября…
Это не его почерк. И двойку он писал всегда без этой кокетливой петельки. И что за нелепая фраза?
Второе октября… Что он делал второго октября? Второго октября он… Да, действительно, позавчера, второго, он был на работе. С шести вечера до восьми утра. Он был на работе.
Какая-то глупая шутка!
Шатов снова свернул листок и положил его наместо. Задумался и чуть подвинул. Черт, какой стороной этот проклятый листок лежал к нему? Сгибом или уголками? Черт…
И он не писал этой записки. Не писал.
Шатов оглянулся на дверь – где там ходит этот Бочкарев? Ему нужно сказать, что не писал Шатов этого, что второго октября…
Словно озноб пробежал по телу. Что произошло? Что может значить этот листок, если Шатова вызвали для разговора. Странного, бредового разговора.
Шатов потер руки.
Где же этот Бочкарев? Где он? Где?
Шатов встал и прошелся по кабинету.
Стол, два стула и зеркало на стене. Почти метр в длину. Зеркало! Шатов засмеялся, понимая, что это больше похоже на истерику. Он ведь, как только вошел в комнату, сразу же обратил внимание на это зеркало, еще и мысль мелькнула, что вот именно из-за таких зеркал в штатовских фильмах наблюдают за допросами.
