Владимир Король - Время тяжелых ботинок
Чекашкин скользнул взглядом по пламени свечей и ярким одеждам Пенелопы Калистратовны, хозяйки питерской коммуналки, судорожно вдохнул аромат восточного фимиама.
Об их семье Пенелопа знала если и не всё, то, во всяком случае, – побольше, чем Управление контрразведки штаба Балтийского флота. Внешне вполне благополучные, Чекашкины несли в себе такой заряд драматизма и настроения, что даже у невозмутимой Пенелопы поднималось давление, когда она в очередной раз углублялась в их проблемы.
И если кто-то из её новых знакомых ставил под сомнение астрологию как таковую, она приводила в пример эту семью, понятно, не называя фамилии. Все Чекашкины вкупе и каждый в отдельности как бы специально существовали для того, чтобы поддерживать в людях святую веру в науку о звёздах.
Всё происходило, как в раннем детстве Анатолия на 3?й линии Васильевского острова, где жила бабушка. Он слабо помнил те блаженные времена, потому что был слишком мал. Остались ощущения защищённости и тепла. Вот так и сейчас, словно в утреннем тумане, он слушал низкий тихий голос, как у бабушки, кивал, а в сознании вертелось:
«Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать».
Рассказывать стала Пенелопа.
Чекашкин и представить себе не мог, что на звёздах и замусоленных картах Таро с такой чёткостью записаны события именно последних недель: и его исчезнувшая собака, единственное любимое и верное существо в Питере, и скоропалительное замужество Маргариты в Вологде, где росли двое сыновей-близнецов. Отпечаталось там и сокращение из библиотечного техникума, и увольнение из гастронома.
Позвонила из Анапы жена и сказала, что познакомилась с серьёзным обеспеченным человеком, и они с дочерью теперь будут жить в большом доме под Москвой, потому что им надоело безденежье. Мало того, что он неспособен обеспечить семью, так ещё и кобелирует со студентками, – эти постоянные звонки домой. Она теперь будет завучем в элитной школе, там же будет учиться и дочка – очень удобно.
И это уже знали планеты Плутон с Сатурном, Меркурием, Венерой и Луной впридачу.
А главное, вчерашнее уведомление под подпись о сокращении его должности в НИИ эконометрики, где он считался перспективным учёным. И сутки не прошли, а звёзды, по словам Пенелопы, уже отреагировали и карты легли соответственно.
Астролог налила ему жидкости с привкусом валерьяны и подождала, когда зелье начнёт действовать.
– Теперь вам придётся успокоиться и выслушать главное.
– Как – ещё не всё?.. – выдавил из себя клиент, заторможенный убойным коктейлем из успокоительных средств. – Я и так социальный выкидыш…
– Вас ждёт тюрьма. За растление малолетних.
Чекашкин допил стакан до дна и бездумно уставился в одну точку.
Их семейный астролог прошлась по огромной комнате с высоченными потолками, задержалась у картины в тяжёлой раме и снова уселась напротив смятого клиента.
– Теперь, Толян, слушай меня внимательно.
Так называла его только вологодская Маргарита.
У него как-то сами собой растянулись щёки, как у приговорённого к смерти, который в последнюю минуту решил улыбнуться расстрельной команде.
– Слушай и запоминай. С этого дня ты должен во всём повиноваться человеку с отчеством Захарович. Только он может тебя вывести на правильную дорогу. Запомнил? Повтори.
– Можно короче – Захарыч, – тряхнула чёрной гривой.
«На целых два звука меньше, – про себя подсчитал статистик. – Сейчас она сядет на метлу и вылетит в форточку».
– О чём ты, Толян, я же не пролезу. Да и какое помело меня выдержит, во мне сто тридцать килограммов?
5
– Чекашкин, на выход!
Он плёлся по коридору изолятора временного содержания – руки назад – и удивлялся, как после стольких побоев ещё может идти.
Кажется, сломали ребро – болит при вдохе.
Вначале он пробовал отмахиваться, но быстро сообразил, что этим только озлобляет сокамерников.
Пинки приносили физические страдания. Они выбивали из него живую душу, курочили и сметали человеческое достоинство.
Да, два высших образования не пропьёшь. Но их можно легко УШАТАТЬ.
Били его грамотно и, можно сказать, аккуратно.
Через неделю такой жизни математик и статистик уже знал, что вот этого кавказца с железными зубами он загрызёт до смерти – если самого не угробят раньше.
Оказалось, что сразу потрясшие его скученность в камере и вонючая государственная еда – это цветочки. Он здесь – изгой, чухан, самый худший и презренный. Но даже крайняя шконка у параши была счастьем, когда его пускали хоть на час провалиться в черноту, из которой громкий смех, ругань и гром засова железной двери были едва слышны. Спали здесь по очереди. Вместо будильника – пинки в область почек.
Чекашкин ничего не знал о ельцинском указе, по которому в изоляторе временного содержания без предъявления обвинения могли продержать до тридцати суток. Когда его просветили, время словно остановилось.
Часы отобрали при аресте. Окна в камере не было. С ним не разговаривали, на его вопросы не отвечали. Зная, что он тут единственный, кто не получает с воли передач, бросали ему со стола объедки, сначала на них поплевав.
Не хватало воздуха. К толчку, возле которого ему определили место, была постоянная очередь.
Единственное, что удерживало от того, чтобы разбить себе голову о стенку, это ощущение нереальности происходящего. Он убеждал себя, что вот-вот проснётся.
Сначала спасался тем, что решал в уме интегральные уравнения, декламировал про себя по-английски Киплинга, вспоминал текст диссертации, включая многочисленные статистические таблицы.
Пробовал задерживать дыхание по системе йогов – помогло ненадолго.
Последнее, что он услышал на выходе из камеры, были слова: «Отмяк. Пора опускать».
Его привели не в комнату, где подследственные встречаются с адвокатами и следователями, а в служебный кабинет. Стол был накрыт, как в ресторане, только без спиртного.
Здесь чистый воздух и не было сокамерников.
Чекашкин, ни о чём не спрашивая, набросился на еду.
Он молчал и только слушал собственное свинское чавканье, чего за ним раньше не водилось.
На десерт пышноусый мощный адвокат предложил ему чифирь, предварительно чего-то в него плеснув из маленького термоса.
– Не бойтесь – не отрава. Это китайский лимонник. Он взбодрит минимум часов на двенадцать.
– Закурить бы, – проглотив кусок жареного мяса, буркнул арестант.
– Какие предпочитаете? – роскошные белые усы скрывали улыбку адвоката.
– «Приму».
Отовсюду уволенный перспективный учёный, преподаватель техникума и сторож-грузчик гастронома блаженно затянулся. Силы действительно прибывали.
– А ты знаешь, братан, что раньше на малолетке курить «Приму» было западло?
Чекашкин ничего не понял, хоть речь была русской. Адвокат это заметил и перевёл:
– Раньше в колонии для несовершеннолетних курить «Приму» было не по воровским понятиям. А знаете почему? Потому что пачка этих сигарет красного цвета, а «красные» на зоне – «козлы», враги правильных пацанов. Этим я только хотел сказать, что за забором вас ждут большие проблемы. Сидеть в России надо уметь. Да и статья у вас – убийственная.
– Я ни в чём не виноват. Одного не пойму, кому я мог насолить? Такая подстава, наверное, стоит немалых денег? – Чекашкин всё пытался понять, что это за адвокат такой? Кто его мог нанять?
– Виноват – не виноват, это решает суд. По закону вам положен адвокат, бесплатно. Вы об этом не знали?
Рукой с сигаретой подозреваемый обвёл стол, яств на котором не стало меньше даже после его голодного налёта:
– Это тоже бесплатно?
– Угощение – лично от меня. Давайте знакомиться. Меня зовут Лев Захарович Рокотов, член коллегии адвокатов. Вам представляться необязательно, о вас мне известно всё. Поберегите силы, хлебайте этот таёжный напиток, курите и слушайте.
Лимонник взбодрил.
– Вот теперь мне ваше лицо нравится, – адвокат встал, опёрся на спинку стула.
– Наберитесь мужества, Анатолий Владимирович. Я внимательно изучил ваше дело. И пришёл сюда, чтобы заявить вам, что хочу от него отказаться. Я привык всё делать степенно, но мгновенно. Здесь так не получится. Мать потерпевшей работает в администрации губернатора и настроена очень серьёзно, у неё мощный ресурс. Вижу, что не расстроил вас ничуть. Это хорошо. Не надо ни агрессии, ни депрессии. Сейчас я уйду, а вы ещё можете поесть, посмаковать этот замечательный напиток. Минут двадцать вас никто не потревожит. Здесь нет ни камер слежения, ни микрофонов, это я вам гарантирую. Но времени не теряйте. Настройтесь на то, что в ближайший час в вашей жизни произойдёт тектанический сдвиг. И единственный человек, который сможет вам помочь, это вы сами.
