Сергей Аксу - Фатима
– Так что дальше-то было?
– А дальше, пацаны, не поверите, – Андреев сделал пару глубоких затяжек и передал сигарету обратно. – Взмыленный, остановился я, ну, думаю, будь что будет! На куски ведьмяку разорву, так просто не дамся. Догоняет она меня. Молодая, симпатичная, в черном. Тоже вся красная, запыхавшаяся. И говорит мне: «Не бегите так быстро, я за вами не поспеваю». Оказывается, она с соседней деревни, ей тоже в райцентр надо, на похороны. А идти лесом боязно одной, увидела меня и идет следом, из виду потерять боится, все-таки живая душа в диком лесу. Так мы вместе до Беляевки и дошли.
– Будь я на твоем месте, уж давно бы рассудка лишился, – отозвался первогодок Фарид Ахтямов.
– Тебе кукиш в кармане покажи, так тут же в обморок завалишься! – засмеялся тостощекий румяный Пашка Морозов.
– Ой, какой смелый выискался! Сам, небось, при виде пленного «ваха» каждый раз за штаны держишься!
– Прошлым летом, после «выпускного», решили компанией сходить на пикник, на лесное озеро. Естественно, затарились основательно, – стал делиться с ребятами своими похождениями на гражданке Леха Квасов. – Две канистры вина с собой прихватили. Около четырех часов тащились по жаре, изнывали, как караванщики в Каракумах. Еще бы немного, и стали бы вопить песню «Три колодца». Вино превратилось в горячий чай. Нашли походящую поляну на берегу речки, что впадала в озеро. Пока пацаны разводили костер, добывали дрова и ставили палатки, а девчонки готовили ужин, я пару раз успел приложиться к «живительному источнику». Стало уже вечереть, когда все было готово, и мы сели за скатерть-самобранку. Выпили за окончание школы, за любимых учителей, за светлое будущее, потом под гитару стали песни горланить. И тут какая-то сволочь с другого берега стала нас поливать матом и бросаться комьями земли. Потом уже выяснилось, что это были местные пастухи, дебилы. От скуки так развлекались. Ну, мы, не долго думая, переплыли на тот берег. Кто с топориком, кто с увесистой дубиной, и давай гонять этих придурков по темному лесу. Когда вернулись к палаткам, меня уже основательно повело. Пацаны видят, что я дошел до кондиции, стали заталкивать меня в палатку. Тут-то мне в голову и втемяшилось, что будто бы кругом гестаповцы, а я партизан из отряда легендарного Ковпака, и необходимо срочно рвать отсюда когти, пробиваться к своим через линию фронта. Я незаметно выбрался из палатки и пополз в сторону речки. В темноте проплыл по ней сотню метров и очутился на другом берегу, где вокруг шумел густой сосновый лес. Сколько я там пробыл, неизвестно. Только в мокрой одежде продрог как цуцик.
– Ну, ты и учудил, Квас! – не выдержал Макс Шестопал.
– Погодите, братцы, это только цветочки!
– Представляю, какие будут ягодки!
– Так вот, стою, трясусь от холода. С ноги на ногу переминаюсь, вода хлюпает в кроссовках. И гляжу, на противоположном берегу костер ярко горит, и доносятся оттуда веселый смех и звонкие голоса. Тут мое серое вещество в котелке вдруг усиленно заработало. И меня осенило, что костер – это тепло, что веселый смех – это добро. Значит, там хорошие люди, а здесь, в мрачном нелюдимом лесу, холод и злющие-презлющие враги. Главное, сам не могу сообразить, кто я такой. Как заору: «Помогите! Помогите!»
А мне в ответ с того берега, мол, что случилось? Плыви сюда!
Я очертя голову бросаюсь в воду и плыву на мелькающий перед глазами огонь костра. Подплываю, плачу, мне кто-то помогает выьраться на берег. Ведут к костру. И что вы думаете, пацаны, я отмочил? Сам до сих пор удивляюсь! Говорю спасителям сквозь слезы: «Предоставьте политическое убежище!»
– Ну, Квас, ты даешь! Политическая проститутка! – брякнул Антошка Духанин.
– Братва! Прямо диссидент какой-то затесался в наши ряды! – отозвался, покатываясь со смеху, Макс.
– Хватит ржать! – сказал возмущенно сержант Бурков. – Дай дослушать! Что дальше-то было?
Полог палатки резко откинулся, появился окоченевший Тихонов, следом за ним ввалился его напарник, Андрюха Романцов. Михаил молча стал снимать «шаманский наряд».
– Чего ржете как гнедые кони в стойле? За километр слышно! – полюбопытствовал Романцов, пристраивая «эсвэдэшку» в «козлы». – Ну-ка, Квас, подвинься, дай у печурки посидеть!
– Чего это вас Сара ни с того, ни с сего сдернул на блокпост? Случилось что? – спросил сержант Андреев, внимательно вглядываясь в лица прибывших.
– Случилось…
– Что? Андрей, не тяни кота за хвост! – накинулся Рубцов.
– Чего как неживые?
– Толика убили.
– Как убили?! – оторвался от письма Пашка Морозов. – Я с ним сегодня утром разговаривал.
– Тольку?! Сердюка?!
Все обступили понуро сидящих у печки снайперов. Никто не мог поверить, что убили Толю Сердюка. Толика, который был поваром на кухне. Этого добродушного курносого увальня с наивными серыми глазами и детской улыбкой, который никогда не обижался на них и прощал им их выходки и обиды. Толика, который, наверное, за всю свою жизнь даже мухи-то не обидел, Толика, который, прочитав письмо из дома, потом полдня ходил зареванный. Толика, который по доброте душевной часто выручал ребят из родной роты. Убили Толика…
– Где?! – сержант Рубцов тряхнул Тихонова.
– У блокпоста за мостом. Сгружал бачки со жратвой вместе с Малецким.
– Снайпер снял. В спину. Наповал, – добавил тихо Романцов.
– «Кукушка», сволочь, завелась! – шмыгнув носом, сказал Михаил. – Сначала думали, что с разрушенной водонапорной башни, а потом уж вычислили: с того берега, из кустов, выстрел был. Смеркаться стало. Так что завтра, парни, пойдем трясти округу!
– Вчера у «вованов», наших соседей, тоже черный день был: четверых на «броне» крепко посекло, – нарушил тишину Димка Коротков. – Один сразу богу душу отдал. Растяжку не заметили в роще у реки. Антенной зацепили. На высоте трех с половиной метров между деревьями была натянута.
– Не повезло, пацанам.
В палатку протиснулся, с румяными как у девицы щеками, Вадик Ткаченко с рацией.
– Пианистка, ты поосторожнее тут крутись со своей антенной! Чуть глаз не выколол! – возмутился рядовой Сиянов, потирая задетую щеку.
– Братва, в командирской шухер! – сообщил новость радист, присев на нары. – Полкан из штаба злющий прикатил. Чихвостит всех и в хвост и в гриву. Поговаривают, насколько я понял, в горах спецназ положили. Идет раздача п…дюлей направо и налево. Нашему тоже перепало, влили по самое не хочу. Так что, мужики, нашим командирам сейчас на глаза и под руку лучше не попадайся.
Лысая гора, которую необходимо было захватить, являлась важнейшим стратегическим пунктом. С нее простреливались все подходы к селу. «Чехи» создали здесь довольно мощный укрепрайон, который просто так, с наскока, не возьмешь. Настоящая круговая оборона. Укрепились они основательно. С нескольких сторон заминировали косами из фугасов, прорыли целую паутину глубоких ходов сообщения. Прочные блиндажи, несколько замаскированных зенитных установок, хрен подлетишь. Со стороны Дагестана базу боевиков надежно блокировала пара батальонов «вованов» из Шумиловской бригады. Как-то ночью была попытка группы «чехов» прорваться на сопредельную территорию. Но неудачная. После скоротечного боя они откатились назад «зализывать раны», оставив на снегу с десяток убитых. Со стороны Чечни напирал – батальон десантников. Немного дальше, на высотах, расположились морпехи генерала Отракова.
Непроницаемой стеной висел густой сырой туман. Он-то и помог разведгруппе, в которой был Михаил Тихонов, успешно подобраться к этой высоте.
Ночью они обошли село стороной, переправились через Ярыксу и вышли к высоте с юга. Там, в поредевшем заснеженном лесу, сделали привал. Через несколько часов им предстояло по отвесному склону, который не охранялся противником, подняться на вершину и внезапным ударом сбросить окопавшихся там «духов». Михаил лежал под упавшим деревом, прижавшись спиной к широкой спине старшего лейтенанта Лаженкова. Тот опытный спецназовец, в Афгане год провоевал, не один караван с оружием накрыл. В одной из операций был тяжело ранен, спасибо боевым товарищам, ценою жизни вынесли по ущелью, простреливаемому моджахедами. Он, единственный в группе, на зависть всем, обладатель НРСа, «стреляющего ножа».
– Эх, курить охота! Мочи нет! – уныло протянул сержант Ланцов.
– А если кого из местных принесет сюда? – спросил Бекеша, поворачивая к ним кирпичное обветренное лицо.
– Придется убрать! – спокойно ответил Лаженков. – Тут уж никуда не денешься! Одно слово, война. Она все спишет. Есть и на мне грех, невинную душу загубил. До сих пор иногда зудит внутри.
– Там? В Афгане?
– Ага! «Борт» выбросил нас в предгорье, караван мы ждали двое суток. Прокалились под солнцем, воды с гулькин х…й осталось. А тут, как назло, маленький сопливый пацаненок со стариком в ложбинку направлялись, где мы укрылись. Выхода не было: убили. Иначе вся бы группа засветилась. Я старикана пырнул, а Петька Сачук – мальчишку кончил. Он потом знаешь, как переживал, да и я тоже. Одно дело в бою вооруженного противника завалить, а другое вот так. Подорвался Петро через пару месяцев на «итальянке», когда «бэха» в заброшенный кишлак въезжала. А то я не знаю, что бы с ним дальше было. Запил бы. В свое время нас здорово натаскивали. А тут живого мирного человека довелось впервые убить ножом. Думаешь, каково мне было? Я тогда пацаном был, вроде вас. Ладно, мужики, хватит болтать о грустном. Спим! Ночка нам нынче тяжелая предстоит.
