Фридрих Незнанский - Факир против мафии
— А выстрелить? — чуть склонив голову набок, спросил Горшков. — Выстрелить в нее он мог?
Дубинин сдвинул черные брови к переносице, пристально посмотрел на следователя и сказал — очень серьезным и твердым голосом:
— Если бы этого потребовала Лена, то да. Вы знаете, Андрей… извините?
— Петрович.
— Вы знаете, Андрей Петрович, у Елены Сергеевны, как и у любого человека, были свои кумиры. Среди этих кумиров она не раз называла имя Петре Келли. Слыхали такое имя?
Горшков наморщил лоб, вспоминая, но, так ничего и не припомнив, покачал головой:
— Нет. А кто это?
— Основательница партии «зеленых» в Германии, — сказал Дубинин. — Так вот, Петре Келли ушла из жизни точно таким же образом, как это, получается, сделала Лена. Боюсь, что Елена Сергеевна решила взять с отважной немки пример. Дурной пример. А я, к моему стыду, не смог ее вовремя остановить.
— А разве у вас была такая возможность?
Дубинин нахмурился и ответил жестким, назидательным голосом:
— Возможность есть всегда. Я мог внимательнее относиться к этому ее «победить или умереть». Для меня это была просто реплика, для нее — магическая мантра, по которой она выверяла свою жизнь. Возможно, если бы я был в ту минуту с ними, ничего бы не произошло.
Эдуард Васильевич вздохнул.
— Вы знаете, — продолжил он задушевным тоном, — муж Лены, Арсений Андреевич, он ведь прошел две войны. У него были ранения, контузия… Иногда он словно выпадал из жизни. Взгляд его стекленел, движения становились скупыми и точными, как у автомата. Он превращался в настоящего зомби. В такие моменты он выполнял любое приказание Лены. Она словно гипнотизировала его. Думаю, так могло случиться и на этот раз. Скорей всего, она внушила ему эту мысль насчет самоубийства… Велела ему выстрелить сначала в нее, а потом в себя. Зная Арсения Андреевича, я могу предположить, что он выполнил ее приказ, не раздумывая.
Горшков задумался над словами политика. Ему представлялось невероятным, чтобы два взрослых, даже пожилых человека добровольно ушли из жизни из-за какого-то дурацкого проигрыша на выборах. Впрочем, за полтора года работы в Мосгорпрокуратуре следователь Андрей Петрович Горшков успел насмотреться всякого. Как знать, возможно, у Канунниковой просто сдали нервы. Ночка-то выдалась напряженная.
— К тому же у Лены в последнее время была депрессия, — сказал вдруг Дубинин.
— Депрессия? — вышел из задумчивости следователь.
Дубинин кивнул:
— Да. Ей казалось, что партия вырождается. Что из боевой, активной единицы она превращается в пристанище чиновников и бюрократов. — Эдуард Васильевич развел руками. — Что делать, время баррикад в России безвозвратно прошло. Елена Сергеевна не хотела, да и не могла с этим смириться. Не тот у нее был темперамент.
Горшков задумчиво покивал головой:
— Понятно. А как насчет врагов? Наверняка у Канунниковой были враги?
Дубинин пожал плечами:
— Враги — это слишком громко сказано. У любого политика есть оппоненты. Тем более у того, кто находится в оппозиции к официальной власти. Но это не значит, что политики должны стрелять друг в друга. Им хватает и открытой дискуссии. Ведь для политика главное — привлечь на свою сторону народ, а не перестрелять конкурентов.
— Значит, вы не знаете никого, кто бы мог настолько ненавидеть Елену Сергеевну, чтобы…
— Чтобы убить ее? — нетерпеливо договорил Дубинин. И покачал головой: — Нет. Таких людей не было. Все, кто знал Лену лично, любили ее.
— А вы?
— Я не исключение, — ответил Эдуард Васильевич.
…Разумеется, на этом следователь Горшков не закончил свои изыскания. Спустя полчаса после беседы с председателем правления «Экологической партии России» Дубининым Андрей Петрович встретился еще с одним человеком. Человека этого звали Владимир Юдин, и был он официальным помощником депутата Елены Сергеевны Канунниковой. Встреча проходила в кабинете Юдина в Бахрушинском переулке (у партии здесь был собственный офис).
Владимир Юдин, субтильный паренек лет тридцати, со смуглым лицом и черными, как у цыгана, глазами, был пьян и расстроен. По собственному признанию Юдина, после известия о гибели Канунниковой с ним случился настоящий припадок. Он очень любил Елену Сергеевну и теперь винил в ее гибели себя одного.
— Понимаете, Андрей Петрович, — говорил Юдин Горшкову дрожащим от переполняющего его чувства горечи голосом, — я ведь видел, что с ней что-то происходит. Но ничего не предпринял. Да и что я мог сделать? Да, я обожал Елену Сергеевну. Ее все обожали! Но она никого не впускала в свою душу. Она все время приговаривала: победа или смерть! Мы смеялись, думали, что она шутит. Знаете ведь, как это бывает?.. О господи, если бы я только мог предположить, что ее слова о самоубийстве не просто шутка, я бы… я бы… — Из глаз Юдина брызнули слезы, и он не смог договорить фразу до конца.
«С этим все ясно», — решил Горшков и не стал больше мучить парня расспросами.
3На следующий день следователь Горшков получил заключение баллистической экспертизы. Как и следовало ожидать, версия о двойном самоубийстве политических лидеров «Экологической партии России» целиком и полностью подтвердилась.
Оба выстрела были произведены из пистолета «макаров», который сжимал в руке Арсений Андреевич Каматозов и который принадлежал Елене Сергеевне Канунниковой (личное оружие полагалось ей как депутату Государственной думы). Все отпечатки пальцев, снятые экспертами в квартире Канунниковой, принадлежали Канунниковой и ее супругу.
Андрей Петрович Горшков дочитал заключение экспертов до конца, отложил листы и, откинувшись на спинку кресла, сладко потянулся. Дело можно было считать раскрытым.
Глава вторая
Новое дело агентства «Глория»
Денис Грязнов, руководитель детективного агентства «Глория», сидел в кресле, положив сложенные в замок руки на стол, и смотрел на женщину, которая сидела перед ним. Женщина была пожилая, можно даже сказать — старая, однако очень энергичная. Во время разговора она то и дело принималась жестикулировать, размахивая рукой с зажатой в пальцах крепкой сигаретой, источающей такой ядреный запах, что впору было включать вентилятор, чтобы хоть немного разогнать сгустившийся в кабинете Грязнова вонючий, едкий туман.
В конце концов ярый приверженец здорового образа жизни Денис Андреевич решил отступить от своего главного жизненного принципа — никогда и никого не поучать, если только этого не требует необходимость, и мягко сказал:
— Татьяна Николаевна, вам бы поменьше курить. Это уже вторая сигарета за последние пять минут. Здоровья нам с вами это не прибавит.
Татьяна Николаевна махнула рукой:
— Не преувеличивайте. Я курю с четырнадцати лет, а сейчас мне шестьдесят три — и, как видите, я до сих пор жива. И даже относительно здорова. А если даже и окочурюсь — ничего страшного. Загостилась я на этом свете, Денис Андреевич. — Женщина усмехнулась. — Вот, даже дочку свою пережила, — добавила она с каким-то мрачным ликованием.
— Н-да… — вздохнул Денис, не зная, что ей ответить.
— Признаться, пока Лена была жива, я ее не слишком-то жаловала, — вернулась к теме беседы Татьяна Николаевна Канунникова. — Она у меня с молодости такая: как что не по ней — тут же в бой. Особенно когда была подростком. Вот с тех самых пор она меня и считает… простите, считала… своим врагом.
Канунникова помахала морщинистой рукой, разгоняя клубы дыма, и продолжила:
— Леночка ушла из дома, когда ей было всего шестнадцать. Ушла сама, но всю жизнь считала, что это я ее выгнала. Так что я, в конце концов, и сама стала в это верить. Устроилась моя девочка на швейную фабрику и переселилась в общежитие. Потом институт, аспирантура… В те годы мы с ней почти не виделись. Она и с Верочкой-то познакомилась, когда той уже было семь лет. Верочка — это моя младшая, — пояснила Татьяна Николаевна и с грустью добавила: — Она умерла десять лет назад. Лена тогда сильно убивалась. Она обожала Верочку, как свою дочь. Она и по годам годилась ей в матери — я ведь родила Верочку, когда мне было уже за сорок.
Татьяна Николаевна затянулась сигаретой, а Денис воспользовался секундной паузой и спросил:
— Вы говорили, что помирились с Еленой Сергеевной на похоронах Веры?
Канунникова выпустила облако дыма и кивнула:
— Что-то вроде того. Друзьями мы не стали, но она хотя бы начала отвечать на мои телефонные звонки. Иногда мы даже встречались. Правда, очень редко… А, — она махнула рукой, — чего уже об этом вспоминать. Лену все равно не вернешь. Но я могу хотя бы наказать ее убийц. Как знать, возможно, она простит меня за все, что я ей сделала и не сделала. Там, на небесах… — Канунникова вздохнула и добавила: — Если, конечно, небеса существуют.
