Майкл Утгер - Жизнь вдребезги
Вирджиния была настолько очаровательна, когда сердилась, настолько заразительна к женственна, что Марк готов был на все. Он обожал свою жену.
– Пожалуй, ты права, дорогая. Марк подозвал к себе лакея, который наблюдал за происходящим с открытым ртом, и попросил его помочь занести замученного жизнью человека в дом. В ход пошли шнурки и васильковый галстук Марка, и строптивый самоубийца был связан по рукам и ногам и водворен на ту же кушетку.
Очнувшись, пленник вновь попытался встать, но на этот раз у него ничего не получилось.
– Успокойтесь, сэр, – тихо попросил Марк. – Ваша строптивость кончится тем, что я сломаю вам челюсть. Она же не железная. Подумайте над этим.
– У меня связаны руки! Это насилие. Марк пожал плечами.
– Я применил насилие против насилия. Ваш организм сопротивляется против смерти, которую вы ему навязываете. Это же насилие!
– Я сам решу, что мне делать с собственной жизнью.
– Не возражаю. Но поскольку моя супруга не согласна с этим заявлением, и вы застигнуты врасплох на территории нашего заповедника…
– Это национальный парк. а не…
– Вы не очень хорошо осведомлены, но дело не в этом, – перебила Вирджиния. – Не имеет значения – где. Имеет значение – почему? Если вы меня убедите, что у вас не было другого выхода, то мы вас отпустим.
– Я не намерен исповедоваться! – заскрипел зубами пленник.
– Ваше дело. Тогда я сдам вас в психиатрическую -лечебницу, где на вас наденут смирительную рубашку и будут держать под постоянным присмотром.
– Что вам от меня нужно?
– Причина.
– Но это боль. Это кровоточащая рана, и у меня нет сил сыпать на нее соль!
– Есть. Уйти от жизни может только трус. Найдите же смелость выплеснуть свое горе наружу, и я уверена, что из любого тупика есть выход. Я настаиваю на своем!
Покрасневшие глаза пленника бегали с одного на другого. Он надеялся, что это шутка. Кому нужен бродяга? Лицо Вирджинии оставалось твердым и непоколебимым. Единственным сочувствующим был лакей, стоящий в дверях. Голубая униформа, белые перчатки, золотой кант и грустные глаза.
– Скажите этому павлину, 'чтобы принес выпивку и сигареты. Вирджиния улыбнулась. Она торжествовала победу.
– Вполне закономерное желание живого человека. Это доказывает, что вы не пень. – Дама слегка повернула голову вправо и тихо сказала:
– Мейджер, принесите в дом напитки. Лакей вышел на веранду.
– Развяжите меня.
– Но вы же…
– Я уже согласился на сделку с вами. Вы получите доказательство и отпустите меня.
– Полагаюсь на ваше слово. Марк, развяжи, пожалуйста, мистера…
Можете называть меня Тибс или придумать имя по собственному усмотрению.
– Хорошо, мистер Тибс.
Шнурки и галстук были отброшены в сторону. Тибс уселся на кушетке и растер запястья. Слева в кресле сидел хозяин, справа – хозяйка, сзади – спинка кушетки. В дверях появился лакей со столом на колесиках, уставленным бутылками, графинами, сифонами, стаканами, сигаретами и прочими аксессуарами порока.
– Что вам налить? – поинтересовалась Вирджиния. Как только тележка подкатила, Тибс взял с нее бутылку с джином; выдернул зубами пробку и сделал несколько больших глотков. Оставив джин, он достал сигарету и закурил. Несколько минут он молча сидел с закрытыми глазами, а потом уставился в темный дальний угол комнаты, словно там лежала книга, которую он должен прочесть. Взгляд его был тяжелым, усталым, и, когда он заговорил, чувствовалось, что ему нелегко дались слова.
Голубые глаза Вирджинии наполнились восторгом и увеличились в размерах. Она напоминала ребенка, который ждал подарка, спрятанного за спиной. Марк был сдержан и молча разглядывал полированные ногти. Его ничто не интересовало. Он не уходил лишь потому, что уже получил нагоняй от жены за равнодушие, и от него требовался весь его талант притворства, чтобы выдержать град чужих проблем, забот, горя и невзгод. К тому же Марк не доверял этому психу и боялся оставлять супругу без защиты. От него любой выходки можно ожидать. Но если Марк пытался спрятать под маской милосердия свое безразличие, то Вирджиния все еще верила в добро и Санта-Клауса.
– Не знаю, почему, – тихо начал Тибс, – но судьба превратила мою жизнь в сплошное испытание. Мне понадобилось тридцать шесть лет, чтобы накинуть веревку на шею. Это не сиюминутный порыв, это закономерный акт. Это твердое решение! И я завершу его так, как задумал. Может быть хозяйка этого дома, голубоглазая девочка, права, и мне нужно выплеснуть все, что скопилось на задворках души. Но вы не -получите от моей истории удовольствия. Вы дали мне отсрочку, чтобы я выплеснул к вашим ногам желчь. Я уже забыл те времена, когда улыбался. Последний раз улыбка гуляла на моем лице в день проводов. Отход поезда задерживался, и Эмми шутила, что Бог дарит нам лишнюю минутку для счастья. Я отправлялся за тысячи миль на Корейский полуостров на защиту демократии. Мы здесь судим о войне в Корее по кинохронике, где наши орлы разметали врагов по джунглям тридцать восьмой параллели. Мелкий конфликт рисовался нам ординарным событием и выглядел, как вмешательство слона в дела хозяина посудной лавки. Никто на континенте не знал истиого положения. Цинковые гробы не встречали под военные марши, их привозили ночью. Но ни я, ни Эмми не догадывались об этом. Мы поженились за год до расставания на вокзале, и Эмми носила под сердцем нашего малыша. В этот день светлая полоса моей жизни оборвалась, и я ступил за черную линию, которой нет конца. Как только,моя нога ступила на землю полуострова, нас затянуло в мясорубку. Над головами свистели пули, под ногами рвались снаряды, небо затянуло дымом, а зелень лесов покрыл багрянец пожаров. Через два месяца мой батальон попал в западню. Половина погибла, вторая половина попала в плен. Нас били бамбуковыми палками по пяткам, из нас делали инвалидов, нас содержали в клетках, повешенных над мелководными речушками, а клетки крепились тростниковыми оплетками. Будешь дебоширить или проявлять беспокойство, – клетка обрывалась и падала в воду. Ты не тонул. Вода стояла по грудь, решетка загораживала от крокодилов, но не от водяных крыс. Они набрасывались на ноги и обгладывали их до костей за секунду. В итоге от человека оставался только скелет. Страшная смерть от невидимого врага. За восемь месяцев плена в живых осталось трое. Но лучше бы я оказался среди мертвых. Наше ретивое командование списало батальон с лица земли на следующий день после боя. Они даже трупы не посчитали. Гиены и шакалы по норам растаскали, о чем говорить?! Эмми получила похоронку и едва не лишилась жизни. Ребенка спасти не удалось. Моего отца разбил паралич, и он умер через три месяца. Жизнь катилась под откос. Но в один из просветов мы воспользовались случаем и удрали из-под стражи– Трое храбрецов! Но так можно подумать, глядя со стороны. Смерть для нас была лучшим исходом, и побег ничего не решал. Убьют – и слава тебе. Господи! Но нас не убили. Мы прорывались на юг. Через два дня сержанта скосила тропическая лихорадка, и он увял у нас на глазах. Мы похоронили его в джунглях. На следующий день встреча с гремучей змеей отняла у меня второго напарника. Еще через Два дня пути я угодил в яму, вырытую Для тигра. У меня не было сил выбраться из нее. Я ждал хищника и думал, что он обломает клыки о мои ребра. Я не думал о смерти. Я думал о воде. Жажда – самая изуверская пытка. Не знаю, сколько прошло времени, но нашел меня не тигр. Дело обстояло хуже, я вновь попал в лапы косоглазых. Отряд желтокожих пробирался на север после успешно проведенной диверсии в тылу наших войск. Но и корейцам не всегда везло. Они нарвались на колонну наших войск, и их уничтожили. В живых осталось человек пять. Среди них был я. Смерть играла со мной в кошки-мышки. Меня несли на носилках, и оба солдата остались живы, живым остался и их командир, находившийся рядом со мной. Смешно до слез. Больше живых не нашлось. Меня заперли в курятнике на холме, а косоглазых допросили. Эти ребята умеют хитрить, иначе они не выдержали бы наш натиск и дня. Командир корейского отряда сообщил на допросе, что раненный в плечо белый офицер – американец и главный диверсант. Это я выводил их к секретным объектам, которые уничтожались. И ему можно верить. Корейцы не уничтожают пленных, пока не выжмут из них все до капли, и они тащили меня к своим на обработку, но американцам лазутчик все объяснил иначе. И если подумать, то почему бы не поверить. На мне была корейская форма, меня несли на носилках, Свою форму они на меня надели, потому что кроме лохмотьев мое тело ничего не прикрывало от палящего солнца, и кожа покрылась ожогами. Косоглазых расстреляли, а меня ждал трибунал– Готовилось зрелище с репортерами. Солдат вырядили в парадные мундиры. На мою голову готовились вылить все помои. Все просчеты и бездарные команды, все грехи и вообще все неудачи тактиков и стратегов. Я решил, что должен сделать все, чтобы не участвовать в позорном судилище. Тогда мне впервые в голову пришла мысль покончить счеты с жизнью. На сей раз судьба пощадила меня. По дороге в штаб меня проводили через подвесной мост шириной в пару футов. Подо мной пролегало глубокое ущелье, на дне которого желтела узкая змейка реки.
