Михаил Серегин - Жажду утоли огнем (Сборник)
Тарасовские водители знали уже на собственном опыте, что со спасательским «рафиком» лучше не связываться… Задеть кого-то и оторвать, например, крыло у какой-нибудь машины – Кавээн мог запросто. И такие случаи уже бывали… Виноват в столкновении всегда был Кавээн, но сам он не расплачивался с теми, у кого слегка поуродовал машины. Платило в таких случаях управление МЧС, но платило, конечно, неохотно, и деньги получить с него можно было не раньше, чем через полгода…
До роддома мы долетели минуты за три… Зрелище было мрачное. Трехэтажное здание роддома представляло собой букву «П» с короткими ножками. Взрыв, видимо, произошел в средней части, на втором этаже. Что там случилось, отчего произошел взрыв, пока можно было только гадать. Но в самом центре здания зияла дыра во втором этаже, из которой вырывались языки огня и клубы дыма… Кругом стоял визг, крики женщин и медперсонала, пытающегося хоть как-то руководить роженицами.
Мы прибыли вторыми, после пожарных, которые уже влезли внутрь со своими шлангами и поливали все вокруг себя, нисколько не заботясь о том, что в палатах могут оставаться младенцы… Первая задача, которая перед нами стояла, – это эвакуация…
Я отчаянно крутила головой в надежде увидеть Сергея, но без всякого успеха.
Кавээн уже выяснил у пожарных, где был эпицентр взрыва, и сразу же понял, что у каждого будет много работы.
Взрывом отрезало от главного выхода палату младенцев. Существовал, конечно, запасной выход, с другой стороны, но он оказался заставлен хламом вроде разобранных пружинных кроватей, медицинского оборудования, которое еще не списали, но уже заменили новым, сломанных стульев, дожидающихся своего ремонта. Пройти по нему можно было, но лишь боком, эвакуация по нему была очень затруднена. Единственный вариант, который можно было серьезно рассматривать, – это встать цепочкой и передавать младенцев из рук в руки… Две медсестры и врач, метавшиеся в палате младенцев, не знали, что делать.
С той стороны, где произошел взрыв, по внутренним помещениям в сторону палаты двигалось пламя. Пожарные попытались в одном месте его перехватить, но безуспешно – огонь просочился, протек через их пенный блок и, вновь собравшись с силами, двинулся дальше по деревянным панелям коридора, по мебели и занавескам…
До палаты, из которой под общий рев младенцев, заглушающий временами даже шум рвущегося из окон в небо пламени, медсестры таскали по четыре младенца за раз и кое-как протискивались с ними через захламленный запасной выход, огню оставалось пройти метров тридцать. Вынести на улицу и сдать под надзор четырех санитарок удалось пока только шестнадцать младенцев. В палате их оставалось еще в два раза больше…
Это была очень странная и даже жуткая в своей неправдоподобности картина – завернутые в пеленки, а кое-где и развернувшиеся беспомощные грудные дети лежали прямо на газоне, окружающем чугунную ограду роддома, и кричали что есть мочи. Санитарки бегали между ними, совали им в рот соски, пытались завернуть тех, кто развернулся, тут же бросали эти попытки, потому что нужно было принимать новых младенцев из рук медсестер и укладывать их рядом, на траве, в общий орущий на земле «строй»…
Кавээн, едва разобрался в обстановке, сразу же бросился в правое от места взрыва крыло, где сосредоточился почти весь медперсонал, и тут же включился в общую работу – выводить, выносить и выгонять из здания родивших уже матерей, которые рвались в огонь за своими детьми, которых многие из них успели увидеть всего один-два раза… Там была суматоха и толкучка…
Мы с Игорьком побежали в левое крыло, спасать беспомощных младенцев, оставленных на попечение двух медсестер и одного врача. Если оценивать ситуацию объективно – грудные дети были брошены на произвол судьбы… Уже в дверях запасного выхода дорогу нам преградил мужчина в разорванном и грязном больничном халате. Халат его местами обгорел и был заляпан пеной из огнетушителя, лицо испачкано черными разводами копоти…
– Назад! – закричал он нам. – Все – в то крыло! Быстро!
Игорек попытался отстранить его с дороги, но получил такой удар кулаком в лицо, что отлетел от двери и едва устоял на ногах…
– Ты что делаешь, гад? – заорала я на врача. – Там же дети!
– Ух ты, козел! – пробормотал Игорь, приходя в себя. – Да я тебя сейчас!
Врач посмотрел на меня в упор серьезным до жути взглядом, и в этот момент я узнала в нем Сергея. Сердце мое радостно ухнуло куда-то вниз, а оттуда, снизу, уже поднималась знакомая волна раздражения – опять он за свое, опять он командует и хочет заставить меня, нас с Игорьком, делать все по-своему!
По-моему, он меня не узнал. В ответ на наши угрожающие движения он схватил со стены огнетушитель и приготовился включить его ударом об пол…
«Тоже мне – оружие против Игорька нашел!» – подумала я.
– Спасайте женщин! – крикнул он. – Они еще нарожают…
– Оставь его! – я дернула за рукав Игорька, уже приготовившегося провести боевой прием, грозивший Сергею как минимум сломанной рукой, а как максимум – шеей. – Время потеряем!
Мы и в самом деле могли застрять в этом коридоре надолго. Сергей был ростом около двух метров, атлетом его, конечно, не назовешь, но преграду в узком захламленном коридоре он представлял существенную. И неизвестно еще, удалось бы Игорьку с ним справиться. Силой его бог не обидел, я помню, что меня он поднимал на руки легко, как пушинку, и нес в спальню без малейшего усилия, словно я ничего не весила…
Во двор роддома одна за другой влетели четыре «Скорые», из них посыпались врачи и тут же стали подбирать с земли младенцев и загружать их в машины… За оградой раздался визг тормозов, и из крытого брезентом «ЗИЛа» начали выскакивать наши спасатели-волонтеры – прибыл первый взвод гражданской обороны…
«Скорые» загрузились и умчались опять, чтобы вскоре вернуться за новой партией едва обретших жизнь, но уже едва с нею не расставшихся маленьких людей…
– Оставь его, Игорь! – Я сама чуть не врезала Игорю, чтобы заставить того успокоиться и начать соображать. – Пожарная лестница!
Игорь наконец понял меня. Он плюнул в сторону застрявшего в дверях Сергея с огнетушителем в руках и побежал к пожарной машине с выдвижной лестницей, которая за ненадобностью стояла за оградой роддома. Я бросилась к нашим добровольцам-«партизанам», объяснять им их задачу. Офицер МЧС в любой ситуации может взять на себя оперативное управление подразделением ГО, если того требует обстановка… Через две минуты верхний конец лестницы уже выбил стекло в одном из окон палаты младенцев, а «партизаны» выстроились на ней в цепочку и начали передавать сверху вниз друг другу орущих детей…
«Теперь вроде бы успеем! – подумала я. – Вот скотина!»
Последнее, естественно, относилось к Сергею… Он всегда принимал наиболее целесообразное решение, даже если оно было жестоко… И теперь – выбирая между матерью и ребенком – кому из них остаться в живых, он отдал предпочтение матери в расчете на ее «репродуктивную функцию», – так это звучит на его языке…
Словно ему, профессиональному психологу, не было известно, каким стрессом оборачивается для матери трагическая потеря ребенка, особенно для современной, городской женщины, уверенной в большинстве случаев, что она пришла в этот мир не бороться с многочисленными врагами за свое выживание, а для того, чтобы его украшать… Психика современного человека сегодня разорвана представлениями о том, как он хочет ощущать себя в этом мире, и реальными возможностями существования. Представления большинства женщин о желанном образе жизни, к сожалению, формируются чаще всего не реалиями их жизни, а уровнем их интеллектуального развития, степенью эмоциональности и общим состоянием культуры общества… С трудом могу представить себе сегодня городскую женщину, которая перенесет смерть ребенка без какого-либо расстройства психики и станет рожать еще и еще – назло судьбе и смерти…
«Чертов сухарь! – подумала я негодующе и тут же вспомнила, несколько даже растерявшись, как этот "сухарь" говорил мне такие слова, от которых не только голова кружилась – все вокруг меня кружилось, кроме его лица, склоненного надо мной, кроме его глаз, проникающих в самую глубину моей смятенной души, кроме его губ, жадно приникающих к моему телу…
«Стоп! – прикрикнула я на саму себя. – Опомнись! О чем ты думаешь? Ты должна думать о том, как помочь этим несчастным женщинам, многие из которых потеряли сегодня детей, а ты думаешь о себе, словно ты несчастней всех их. Прекрати сейчас же жалеть себя! У тебя и ребенка-то никогда не было…»
На последней фразе я стиснула зубы, стряхнула с ресниц неожиданно накатившие слезы и, подхватив с кровати беспомощно смотрящую на меня молодую женщину, осторожно повела ее к лестнице на первый этаж, оберегая от толчков ее огромный, как мне показалось, живот и следя, чтобы она не наступила куда-нибудь мимо ступеньки – за своим животом ей не видно было, что у нее под ногами… Женщина вцепилась в мою руку побелевшими от напряжения пальцами и смотрела вперед широко раскрытыми глазами…
