Михаил Серегин - Облава на волка
Семен смотрел в сторону, молча глотая табачный дым.
– Ага, – проговорил третий парень – долговязый верзила с кустистыми, как у лесного филина, бровями, – даже байка такая есть про культуриста и дедка…
– Какая это? – заинтересовался Петя Злой.
– Ну… в сауне парятся культурист раскачанный и дедок из крутых, – начал рассказывать верзила Филин. – А дедок культуристу и говорит – чего это у тебя живот такой бугристый? А тот отвечает: это не живот бугристый, а пресс. Дед спрашивает: что такое пресс? Культурист – тык-мык… не может объяснить… Говорит, короче, пресс – это такая штука, на которую телки клюют… Ну, попарились они, выходят из сауны. Качок смотрит – дедку подгоняют реальный «мерс», вокруг двадцать человек охраны, в «мерсе» двадцать обалденных полуголых телок… У качка фары от изумления до пупка висят. Дедок в «мерс» садится, опускает стекло, просовывает руку, а в руке бумажник с зелеными… И орет обалдевшему качку: вот это видел? Вот это – пресс! На него телки клюют. А у тебя, придурок, живот бугристый…
Петя Злой хрюкнул и рассмеялся, поддерживаемый громовым хохотом верзилы Филина.
Семен, докурив, щелчком отбросил окурок далеко в сторону и, передернув плечами, направился к стоящей неподалеку приземистой спортивной иномарке. Петя Злой и Филин двинулись за ним. Семен сел на переднее сиденье, рядом с ним – за руль – сел Филин. Петя Злой, придерживая раненую руку, тяжело опустился на заднее сиденье.
– Поехали, – сказал Семен.
Филин завел двигатель, и иномарка, легко снявшись с места, покатила по гладкой асфальтовой дороге, ведущей от большого и явно очень дорогого загородного особняка к высоким железным воротам в окружавшем особняк трехметровом заборе с колючей проволокой на вершине.
У ворот Филин притормозил, ожидая, пока охрана раздвинет массивные створки.
– Колючка, как в зоне, – негромко проговорил Петя Злой, поглаживая левой ладонью раненую руку. – Сколько раз я здесь был, сколько раз этот забор видел, а все равно мороз по коже продирает. Кажется, что не на басурманской тачке въезжаю, а в синем воронке меня провозят.
Филин тронул машину с места, выкатил за ворота и ничего на Петины слова не ответил, занятый первым поворотом на извилистой и узкой дороге, ведущей вниз по горному склону. А Семен и вовсе своих ребят не слушал.
«Вот ведь как, – думал он, – все считают, что Лилька – просто девушка Седого. Сожительница, так сказать. А никто, кроме самого Седого… ну и Лильки, конечно, не знает, что она на самом деле дочь ему. Я еще знаю. Но мне-то Седой доверяет и понимает, что я его ни при каких раскладах не продам. Я ему уже отчитывался по этому поводу. Старик меня еще сопляком воспитывал, когда я первый раз на зону залетел – перевели из малолетки… А теперь… Лильку похитили… Вряд ли стали бы похищать ее, если б считали просто сожительницей Седого. Кто-то наверняка знал, что она – его дочь. Но кто? Откуда кто мог знать про это? Это ведь строжайший секрет! Все, кто мог хоть о чем-то подозревать, давно в земле гниют. Разве что сама Лилька проболталась? Да нет, она девушка серьезная – не болтает никогда зря. Понимает, что, если откроется ее близкое родство с Седым, жизнь ее девичья будет в очень большой опасности. У Седого врагов много, да и мусора с фээсбэшниками не дремлют. Спят и видят, как Седого захомутать. И захомутали бы – если б нашли, к чему придраться. А Седой – битый волк, его на фуфло хрен возьмешь…»
Семен закурил новую сигарету.
Автомобиль, петляя по извилистой горной дороге, спускался к морскому побережью, где уже через несколько километров начинался один из самых известных южных курортов России.
Особняк, который отчего-то давно повелось называть «Орлиным гнездом», все отдалялся и скоро не стал виден совсем, как не был виден за его стенами погруженный в мрачные раздумья Седой – старый вор из почти вымершего в нынешние звериные времена племени воров-законников. Таким, как Седой, неписаные, но все еще нерушимые среди коронованных воров старой формации воровские понятия настрого запрещали иметь семью, ибо имеющий дорогих сердцу своему людей уязвим.
И коронованного вора в законе, уважаемого не только собратьями по ремеслу, но и некоторыми политическими, экономическими деятелями и деятелями культуры (как это повелось в нашей стране), неуязвимым делала именно независимость.
Вот потому-то все окружение Седого считало живущую с ним девушку Лилю обыкновенной его пассией, которая, может быть, чуть удачливее своих предшественниц, ибо Седой уже около пяти лет не расстается с ней. Но никто, кроме самого Седого, Лили и ближайшего к Седому человека – Семена, не знал, что Лиля – родная дочь коронованного вора в законе.
* * *
Нетрудно было догадаться, что поезд уже подходит к месту своего назначения – матрацы были свернуты и лежали на верхних полках, постельное белье серой кучкой топорщилось у закрытой двери, нижние полки сияли гладким синим дерматином; початая бутылка коньяка, впрочем, стояла на столике, но никакой закуски не было, из чего можно было сделать вывод, что бутылка допивалась после вчерашнего.
Девушка Галя накладывала последние штрихи макияжа, то и дело низко наклоняясь к маленькому карманному зеркальцу, лежащему на ее коленях, – весенние солнечные лучи, без труда пронизывающие толстые и пыльные вагонные стекла, скользили по ее гладко причесанным русым волосам.
Галя аккуратно провела кончиком карандаша по контуру губ и искоса, поверх зеркальца, посмотрела на своего случайного попутчика, сидящего напротив нее, – худощавого парня лет тридцати с небольшим. Галя вечером подсела в это купе, когда ее попутчик уже спал, а проснулась оттого, что он, спустившись с верхней полки, допивал начатую вчера бутылку очень хорошего коньяка и о чем-то вполголоса разглагольствовал, очевидно, вовсе не нуждаясь в собеседнике.
Девушка Галя прошлась бледно-розовыми тенями по верху щек, взглянула напоследок в зеркало и убрала всю косметику в сумочку. Нет, она прекрасно знала, что правила хорошего тона не позволяют девушкам заниматься макияжем в присутствии незнакомых мужчин, но у себя в институте Галя считалась красавицей, к тому же кто-то когда-то сказал, что ей чрезвычайно идет ореол легкой непосредственности, и Галя с тех пор старательно поддерживала сложившийся у нее в сознании и очень ей понравившийся образ легкомысленной, но чертовски очаровательной девушки. Да и почему-то нравился ей случайный спутник. Несмотря на некоторые странности своего поведения, он производил впечатление настоящего столичного жителя и, судя по почтительной готовности проводника явиться незамедлительно после небрежного стука в стенку только для того, чтобы, пожелав доброго утра, унести опустевшую бутылку, этот мужчина ехал в поезде, видимо, из самой Москвы.
– Н-да, – проговорил мужчина, потягиваясь, – было видно, что он в прекрасном расположении духа и ему очень хочется поговорить, – Москва – большой город и центр России, как говорится, сердце страны. Но в этом-то вся и загвоздка. Вот вы, Галя, откуда?
– Я из Пырловки, – мгновенно вспыхнув, ответила Галя, – но учусь в…
– Из Пырловки! – Мужчина поднял вверх указательный палец. – На улицах Пырловки встречаются знаменитые люди? Те, которых мы больше привыкли по телевизору видеть?
– Вообще-то нет, – сказала Галя, – только дед Варлам. Он уже старый и, как за дверь дома выйдет, так и забудет, где живет и… кто он вообще такой. Его уже три раза по телевизору показывали – его фотографию то есть. В передаче «Помогите найти пропавших».
– Не то, – отмахнулся мужчина, – а вот в Москве… Понимаете, Галя, там теряется ощущение… как бы… огромности мира! В Москве, Галя, ходишь по улицам, а навстречу тебе попадаются то Пугачева, то Киркоров, то Зюганов какой-нибудь… Не говоря уж про Укупника или там Жириновского. То, что ты видишь по телевизору, все у тебя перед глазами. Смотри, пожалуйста! Даже руками можешь потрогать… Только осторожно… – мужчина непонятно усмехнулся. – И создается такое ощущение, что весь мир как на ладони. – Мужчина продемонстрировал собственную большую сильную ладонь. – Маленький такой, карманный мирок. Понимаете, Галя?
Галю в институте все считали красавицей, но вот умницей, кажется, никто не называл. Поэтому она посмотрела в сторону и сказала:
– Да… Наверное…
«Интересный мужчина, – подумала она. – Как он мне представился?.. Эдуард. Такой… черноволосый, поджарый, но сильный… Сразу видно, что очень сильный. Не сказать, что красивый, но… привлекательный. Только вот рассуждает непонятно…»
– Многое зависит от человека, – продолжал мужчина. – Вот вы задумывались, Галя, почему я спал на верхней полке, когда свободны две нижние?
Галя пожала плечами.
– Чтобы не привыкать к хорошему, – объяснил мужчина. – А почему, Галя, я еду в купе рядом с проводником, который передо мной на цирлах бегает… извините… прислуживает, как халдей?
