Александр Терентьев - Из штрафников в разведку
– Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами! – договорил репродуктор и умолк.
На несколько мгновений на площади воцарилась тягостная, нехорошая тишина, а затем откуда-то со стороны раздался неимоверно тоскливый женский плач, тут же перешедший в жутковатый вой. Толпа, словно по сигналу, ожила-зашевелилась. Озабоченные помрачневшие лица, тревожные, растерянные, испуганные взгляды – и ни одного смешка, ни одного веселого возгласа. Алексей опасливо покосился на отца и только сейчас, пожалуй, начал соображать, что происходит действительно нечто очень нехорошее. Миронов-старший вдруг показался ему враз постаревшим лет на десять.
– Я – в депо, – отец тяжело затянулся новой папиросой, – а ты дуй домой! Картошки свари – сам поешь и мне вечером принесешь. Хлеба, яиц пару. Да, в магазин сходи – макарон купи, масла постного. Папирос… Нет – махорки возьми пачек десять. Спички и соль тоже не забудь. Хотя… В общем, если очередь будет, то постой, не ленись! Деньги в комоде – знаешь. Ну все, пошел я…
Лешка проводил взглядом отца и заторопился домой. Дел предстояла куча: выполнить все поручения и непременно найти Гришку Штильмана, дружка закадычного, – надо же было с кем-то обсудить невероятные новости и посоветоваться, прикинуть, нельзя ли как-нибудь поскорее попасть в военкомат и попробовать записаться добровольцем на фронт…
Глава 1. Белогорск, август 1941 года
Война тяжелой грозовой тучей ворочалась и громыхала на западе, но тень ее непостижимым образом распространялась на всю страну – «с южных гор до северных морей» и от Бреста до далекого Владивостока. Сводки Совинформбюро не радовали – то и дело в них звучало: «тяжелые оборонительные бои» и «наши войска оставили». Далее звучали названия известных городов и множества населенных пунктов, о которых Алексей слышал впервые в жизни, – украинских, белорусских, прибалтийских. Когда шестнадцатого июля немцы взяли Смоленск, Миронов-старший только сплюнул и коротко выругался.
– Прет, сволочь! Если и дальше так пойдет, то скоро и до нас доберется. Сколько ж драпать-то будем, а? О чем они там думают, мать их за ногу?! Эшелон за эшелоном за Урал гоним… Эвакуированных, видел, сколько?
Лешка видел. И эшелоны, и толпы эвакуированных, на лицах которых читались испуг, страшная усталость и какая-то особенная печать знания того, что можно понять, лишь побывав под настоящим обстрелом или бомбежкой. Белогорск за все это время бомбили всего раза три-четыре, и Лешка бегал смотреть на здоровенные воронки и несколько разрушенных домов, хотя главной целью немецких летчиков были, конечно же, железная дорога, паровозоремонтное депо и многочисленные склады.
– Я тут с мастером знакомым переговорил, – отец ловко свернул махорочную самокрутку, прикурил, пыхнул сладковатым дымом и продолжил: – Там у них завод эвакуируется. В общем, я договорился – он и тебя в списки внесет. Поедешь. Там же потом и работать будешь – место найдется. Может, и доучишься в какой школе вечерней…
– А ты как же? Я без тебя не поеду!
– А тебя никто и не спрашивает! – повысил голос Миронов. – Не поедет он… Поедешь как миленький, только ветер в ушах засвищет! А я пока здесь остаюсь – депо в любом случае до последнего работать будет. Без дороги и паровозов нынче никак, сам понимаешь. На то мне и бронь дадена. А то стал бы я тут в мазуте ковыряться. Давно бы уже… Вон, считай, совсем зеленых пацанов попризывали, а много они навоюют? Ни ума, ни понятия настоящего!
Слова отца вызвали у Алексея воспоминания не самые приятные. Примерно в середине июля они с Гришкой все-таки смогли пробиться к военкому. План был прост: если не возьмут добровольцами на фронт, то хотя бы попробовать получить направление в военное училище. Несмотря на гениальную простоту, план провалился с треском. Немолодой капитан с воспаленными от недосыпа глазами, донельзя издерганный и явно ненавидящий весь мир, чуть ли не в шею вытолкал «добровольцев» из забитых народом военкоматовских коридоров, да еще и наорал на маявшегося около центральных дверей солдатика: «Петренко, зараза, если ты ко мне еще хотя бы одного сопляка пропустишь, я тебя лично пристрелю! Тут вам не детский сад, понимаешь, а военное учреждение!»
Вскоре Гришка с матерью эвакуировались куда-то в Казахстан, а Алексей продолжил трудиться в депо, куда его пристроил отец. Правда, поскольку зачислили Лешку разнорабочим, то с отцом они виделись не так уж и часто. Миронов-старший пропадал в ремонтных цехах, а Алексей все больше погрузкой-разгрузкой занимался. Дома ночевали через раз – все чаще оставались на ночь прямо в депо. И удобнее, и проще. Опять же, здорово выручала столовая для своих рабочих – кормили пусть и не больно сытно, но хоть какой приварок к карточкам. Карточки на продукты ввели уже в июле, но отоварить их было не так и просто – везде очередь, толкучка, а порой и до драки дело доходило. Лешка несколько раз добросовестно отстоял свое в очередях и теперь совершенно искренне ненавидел любую толпу.
Примерно через неделю после разговора об эвакуации отец вручил Алексею собственноручно сшитый вещмешок, почему-то именуемый в народе сидором, и объявил, что эшелон его знакомого отправляется завтра вечером.
– Тут харчей немного – сколько было, собрал. Ну, бельишко-рубашки, само собой. Денег тоже мало – на всякую ерунду не трать. Документы отдельно держи и чтоб всегда при себе, понял? А то еще примут за дезертира, да и к стенке – сейчас с этим строго. Провожать не приду – в смену мне. Вот так вот, сына… Ты там, смотри, не балуй, ну и вообще… – Миронов-старший неопределенно повел ладонью, потом досадливо махнул рукой и принялся скручивать очередную самокрутку.
Лешка бездумно смотрел на темные от невымываемого машинного масла пальцы отца, колдовавшего с газетным лоскутком и махоркой, и вдруг отчетливо понял, что этот вечер вполне может оказаться последним, когда они с отцом вместе. По-настоящему последним – война, и никто ведь не знает, что с ними будет завтра…
Алексею захотелось обнять отца и, как в детстве, прижаться лбом к теплому плечу, вдохнуть привычный запах – отцовские рубашки всегда так здорово пахли прокаленной солнцем материей, табаком и чуть-чуть крепким мужицким потом. Не обнял – застеснялся нахлынувшей излишней чувствительности. Не принято было в их семье обмениваться нежностями – это для малышей и девчонок еще как-то годится, а мужикам такие вещи вроде и не к лицу. Поэтому Лешка просто подошел и положил ладонь на отцовское плечо. Чуть сжал пальцы и негромко сказал:
– Ты это… не беспокойся. Все нормально будет. Я, как устроюсь, напишу.
– Ну, вот и договорились. Езжай, сына, – и мне так спокойнее будет…
На следующий день Алексей прибыл на вокзал около семи вечера. Эшелон должен был отправиться в восемь – или, говоря по-военному, в двадцать ноль-ноль. Но война давно уже внесла свои коррективы во все расписания, так что поезд мог уйти как в семь, так и в десять – это уж как получится.
Лешка, придерживая на плече лямки вещмешка, пробирался между составами, то и дело спотыкаясь о рельсы, и все никак не мог найти свой эшелон. Станция даже в вечерние часы напоминала муравейник, в который сунули палку. Посвистывали паровозы, лязгали сцепки, то и дело прибывали и отправлялись составы, суетился народ. От всей этой вокзальной круговерти, казавшейся совершенно бессмысленной и бестолковой, Алексей слегка растерялся. Мелькнула предательская мысль послать всю эту эвакуацию к черту и вернуться домой, но Лешка представил себе недоуменное лицо отца и, обреченно вздохнув, упрямо поджал губы и поплелся дальше. Не хватало еще расплакаться и опозориться на весь белый свет! На фронт он собирался – тьфу, и больше ничего!
Алексей уже совсем было отчаялся, когда наконец-то услышал совсем рядом знакомую фамилию.
– Бондаренко, закончили с погрузкой? Сейчас и нас отправляют!
Лешка торопливо подбежал к толстячку в помятом пиджаке и в нелепой шляпе и начал сбивчиво пояснять: мол, я такой-то и что есть договоренность с товарищем Бондаренко насчет эвакуации и прочего. Толстяк, явно занятый гораздо более важными делами, мельком глянул на паренька и сердито буркнул:
– Миронов? Ну, и где ты болтался до сих пор? Отправляемся уже! Вон, лезь в ту теплушку, а потом разберемся! Ох, молодежь, ну прям беда с вами…
То, что с молодежью «прям беда», Алексей, сам того не желая, подтвердил на следующий же день. Миронов-младший отстал от поезда. Причем отстал глупо и совершенно по-детски: во время стоянки на какой-то очередной станции решил сбегать в привокзальный буфет – попробовать прикупить чего-нибудь из еды. И, если повезет, лимонада попить – захотелось вдруг страшно! Попил… Никакого лимонада в буфете, естественно, не оказалось, а пока Лешка метался по вокзалу и между составами, его эшелон ушел.
Проклиная свою беспечность и дурость, Миронов, по совету какой-то сердобольной тетки, рванулся обратно на вокзал. Должен же там быть милиционер, или дежурный, или любой другой начальник! Помогать гражданам – это их прямая обязанность. Вот пусть и помогают!
