Сергей Соболев - Охота на крыс
Помимо Чермоева, с которым неофита свел один из джабраиловцев, занимающий нехилый пост в Представительстве РФ в Гудермесе, в коллекции Андрея нынче насчитывается еще с полдюжины подобных типажей. В принципе он пока еще новичок в бизнесе Джабраила, поэтому к нему сейчас внимательно приглядываются, принюхиваются. Самому ему такие завязки тоже крайне полезны: желательно заиметь для начала «кунаков» здесь, в Первопрестольной, в противном случае там, в той же горной Чечне, можно элементарно нарваться на неприятности, а то и вовсе остаться без головы на плечах.
Но это еще не означает, что он обязан дружить с любым подвернувшимся под руку абреком. Не только его статус, но и сам род нынешних занятий не позволяют ему светиться среди слишком большого количества народа, будь то нохчи, арабы или свои же соплеменники. Здесь тоже нужно действовать с умом, потому что по большому счету он может сейчас надеяться только на самого себя.
Чермоевы — один из подходящих вариантов. Хотя бы потому, что речь идет о трех братьях. Руслан бизнерит в Москве. Ликероводочный заводик содержит в Подмосковье, с годовым оборотом под сорок миллионов баксов. И еще кое-что из подобных «мелочей». Кроме того, он является казначеем одной из крупнейших чеченских группировок, куда, помимо алероевцев, входят также выходцы из Веденского и бенойского тейпов. Средний брат, на год младше, разъезжает по Европам: то он в Лондоне, то в Париже. Младший, которому двадцать восемь годков, командует крупным отрядом самообороны. Он из типа «колеблющихся». Время от времени его боевики покусываютфедералов, и хотя он не афиширует свой статус полевого командира, в сущности, таковым на деле и является.
Конечно, Бушмин отдавал себе отчет в том, что Чермоевых, да и не только их, интересует не столько он сам, впрочем, уже сейчас выполняющий функции Караванщика, сколько Джабраил и его бизнес. Андрей только недавно вошел в дело. Поэтому к нему внимательно присматриваются не только чеченцы, но и люди самого Джабраила.
* * *Возле огороженного клочка земли рядом с мясными павильонами, где производился забой скотины, сгрудилась небольшая толпа людей. Пахло шашлыком и прогорклым маслом из чанов, под которыми постоянно поддерживался огонь. Ваха, минуя очередь, сунул пару зеленых банкнот юркому парнишке — очевидно, это был помощник мясника, и тот, угодливо закивав черной курчавой головой, метнулся в загон, за «ха-арошим» барашком.
Мясник Ахмед, выходец из Южной Осетии, был рослым, почти два метра, грузноватым мужчиной лет тридцати пяти. Закатанные рукава обнажили до локтей мощные волосатые ручищи. Передник, повязанный на животе, забрызган кровью. Несмотря на внушительную комплекцию, он ловок и расторопен — его огромный мясницкий нож смахивает на скальпель в руках опытного хирурга.
— Ахмед, принеси от моего имени Аллаху жертвенного агнца, — сказал Чермоев. Затем он произнес еще одну реплику, по-вайнахски, которую Бушмин, стоявший чуть сзади него, уже не разобрал.
Минутой спустя специально отобранного барашка уложили на бок, головой на восток. Животное предчувствовало скорую гибель, но было напрочь парализовано страхом, обездвижено на каком-то глубинном уровне рефлексов и инстинктов, присущих, кажется, всякому живому существу.
Помощник связал попарно ноги, а Ахмед, опустившись на корточки, запустил пальцы за языком, затем задрал голову барашка так, чтобы у того на горле натянулась тонкая эластичная шкура.
В этот момент оба чечена, Руслан и Ваха, уставившись на изготовленную к закланию животину, как-то странно оскалили зубы — не то в полуусмешке, не то в какой-то брезгливой гримасе.
Мясник сделал то, что он проделывал ранее десятки и сотни раз. Произнеся вполголоса приличествующую случаю ритуальную фразу, он надрезал острым ножом горло годовалому барашку. Выждал какое-то время, чтобы кровь стекла на землю — обычно кровопускание здесь делают над чаном, но в присутствии таких важных клиентов пришлось делать «как положено». Затем Ахмед подвесил заколотого агнца на скользкий от крови столб, надрезал мохнатую шкуру и ловко стянул ее на манер чулка — точно так же снимают шкурку с забитого кролика.
При этом он старался не глядеть в сторону клиентов, этой странной троицы. Как и многие его соотечественники, он в глубине души недолюбливал вайнахов за их высокомерие, хитрость, а порой и подлость, за то, что они считают себя белой костью, и еще за многое другое. Но раз имам в мечети постоянно призывает молиться за собратьев в Чечне, пусть всевышний сначала вернет им разум, а затем дарует и победу в борьбе с неверными...
Бушмин едва удержался, чтобы не поморщиться: без своей «шубы» ягненок стал поразительно смахивать на ободранную собачонку в какой-нибудь вьетнамской или корейской харчевне.
— Ты сейчас на нашей стороне, Андрей, — пристально глядя на «кунака», сказал чеченец. — Аллах принял жертву, а значит, нашим общим делам будет сопутствовать успех.
"Кударец всего лишь жалкий подмастерье, — холодно подумал Чермоев. — Никто лучше вайнахов этого не делает. Потому что лишать жизни, ломать хрупкую границу между живым и мертвым, нужно умеючи, и какая, в сущности, разница, кого ты убиваешь — животное или человека?"
«Это всего лишь ягненок, — мысленно сказал себе Бушмин. — Сегодня Курбан-Байрам, праздник жертвоприношений. Так что не придавай увиденному слишком большого значения и не ищи здесь потаенного смысла».
— Ахмед, распорядись, чтобы барашка сварили, — повысив голос, сказал Чермоев. — А твой подручный пусть раздаст мясо бедным! Да, так будет правильно...
Он дружелюбным жестом приобнял Андрея за плечи, одновременно проталкиваясь с ним вслед за Вахой через собравшуюся возле площадки толпу.
— Теперь прямиком к праздничному столу! И знай наперед, дорогой кунак, что таких угощений, такого почета и преданной дружбы, как у братьев Чермоевых, ты нигде и ни у кого не сможешь найти...
Глава 2
Последние дни мая выдались особенно жаркими. Раскаленный солнечный диск долгими часами был словно вклеен под купол небосвода, а редкие облачка проплывали где-то вдали, за перевалами, уже на дагестанской стороне. В полуденную пору силуэты горных кряжей странным образом подергивались в знойном мареве, то приближаясь, то удаляясь; воздух сухой, прокаленный обжигал лицо, как из духовки...
И все же в горах проще укрыться от жары. Особенно в Веденском ущелье, где горные склоны сплошь и рядом покрыты густыми зарослями «зеленки», где тесно сплетаются между собой пышные кроны клена, бука и дуба, с частыми вкраплениями медноствольной горной сосны, с труднопроходимыми участками зарослей держи-дерева, кизила, карагача, с буйно разросшимся подлеском, под сотканным самой природой маскировочным пологом, почти непроницаемым не только для солнечных лучей, но и взорам пилотов федеральной авиации. А еще ямы, пещеры, сумрачные разломы и расселины, с сочащимися влагой каменистыми стенами, с ядовито-зелеными нашлепками лишайников и мхов, глубокие ущелья, по дну которых стремительно, с шипением, в хлопьях пены бешено несут свои воды своенравные горные реки...
Да, таков он, этот труднодоступный район горной Чечни. Для военных же сама гордая, непокорная страна вайнахов словно кость, застрявшая в горле...
Когда Чермоев вышел наружу из штабной землянки, часы показывали четверть восьмого утра. Не время еще для жары.
Асланбек хотя и здорово походил внешне на своих старших братьев — из одного семени произросли, — все же во многом отличался от них как обликом, так и характером. Он был несколько выше, массивнее, крепче в кости, нежели Руслан и Тимур, а чертами лица погрубее. Возможно, сыграло роль и то, что он с юных лет знался с оружием, бывал во многих переделках, часто находился на волосок от смерти, почти всегда командовал малыми и большими отрядами, а значит, нес на себе груз ответственности, нападал и отходил, убивал сам и давал убивать тем, кто хотел отомстить за погибших родственников, равно как не отказывал братьям-единоверцам из других стран или наемникам, готовым за «зеленью» отправиться хоть в саму преисподнюю. И хоронил, хоронил, хоронил...
Да, он не столь предприимчив, как Руслан, который наловчился делать баксы едва не из воздуха, и не так образован, как Тимур, которому не в диковинку общаться с дипломатами и журналистами и который изъясняется на английском так же свободно, как и на своем родном горском наречии. Но он не делец и не мастер кружевных интриг. Он воин, его ремесло — война с проклятой, ненавистной Россией, страной дебилов, пьяниц, отморозков и тупых, кровожадных ублюдков. Что может быть почетнее для вайнаха, чем участие в такой войне, когда не только можно, но и нужно, и даже почетно взрывать, расстреливать, резать и рубить на куски навалившегося потной вонючей грудой тело врага? И таким святым богоугодным образом превращать всех этих «омоновцев», «собровцев», «супер-пупер-спецназовцев», являющихся на деле плохо обученным сбродом, вкупе с тыловиками и тонкошеими срочниками, перебздевшими не только от увиденного здесь, но и от самого факта своего пребывания в Чечне, — превращать в падаль, в раздувшиеся, смердящие трупы, в тяжелые деревянные домовины, коих «черным тюльпанам» отсюда таскать не перетаскать.
