Фредерик Дар - Жди гостей
– Сейчас не время...
Я бросаю последний взгляд на расческу.
– Это слишком слабая улика. Таких расчесок, должно быть, имеется немало...
– С такой звездочкой! – протестует Альфред. – Это бы меня удивило, потому что у вас в руках эксклюзивная модель фирмы «Шиньон-Броссар». Я единственный обладатель такой расчески в нашем квартале.
Я вздыхаю. Меня покачивает: я до смерти устал и отдал бы что угодно, чтобы получить возможность поспать несколько часов.
– Послушайте, мои добрые господа, – проникновенно говорю я. – Давайте посмотрим реальности в глаза. Если Берта погребена, мы уже ничего не сможем для нее сделать, а вот завтрашний день еще не умер...
Сомнительная философия, согласен, но семена ее фатализма прорастают в страдающих сердцах моих одуревших от горя друзей.
– Отправимся подрьгхнуть пару часов у меня, – предлагаю я. – А там посмотрим. Ничего путного не сделаешь, когда валишься с ног.
Глава четырнадцатая
Я просыпаюсь, разбуженный троекратным звоном моих часов, с языком, так плотно прилипшим к небу, что понадобилось бы зубило, чтобы их разъединить.
Тем временем моя Фелиция, уже в полной боевой готовности, входит с подносом в руках. Она поставила на него все, что необходимо мужчине, легшему спать в пять часов утра, чтобы проснуться в семь, то есть чашку крепкого кофе и коктейль собственного приготовления. Этот коктейль состоит из: полстакана теплой воды, лимонного сока и полстоловой ложки питьевой соды.
Вы проглатываете его залпом, затем выпиваете чашку кофе и ждете десять минут... Вас охватывает непередаваемое блаженство, равно как и кипучая потребность деятельности.
– Ты уверен, что тебе так уж необходимо уходить? – вздыхает мама.
– Увы, – ворчу я. – Между нами говоря, я очень обеспокоен исчезновением матушки Берю. Эта бедная женщина-вамп попала в такое опасное осиное гнездо...
– В самом деле!
– А ты разбудила ее товарищей по постели?
– У меня на это не хватает мужества, – вздыхает Фелиция.
Она поднимает палец, чтобы призвать меня к тишине: «Послушай!»
Мне нет необходимости напрягать слух.
– Это что, по радио передают запись 24-часовой автогонки в Ле Мане?
– О нет, – вздыхает моя дорогая мама. – Я бы просто поостереглась его включать.
– В общем, ты права, – говорю я. – Пусть выспятся. Раз уж они так заснули, они будут дрыхнуть до полудня
Я вскакиваю с постели и принимаю очень холодный душ. Это окончательно восстанавливает мои силы. Я натираюсь лосьоном фирмы «Балансьяга» и, поскольку мужчина должен защищать себя от непогоды и от женской похоти, надеваю спортивный костюм из английского твида, доставленный из Швеции голландским кораблем.
– Ты вернешься к обеду? – с надеждой спрашивает Фелиция.
– Не осмеливаюсь тебе обещать, мама, но я тебе звякну. Она провожает меня до самой машины по саду, усеянному капустными кочерыжками и розами в разгар стриптиза.
– Ты не знаешь, любят ли твои друзья соленую свиную грудинку? Я хотела приготовить ее к обеду.
– Они без ума от нее. Особенно Толстяк. Приготовь побольше. Он будет тебе клясться, что у него птичий аппетит, забыв упомянуть о том, что речь идет о хищной птице.
Фелиция качает головой, бесконечно довольная. Ее мечта – кормить все человечество. Это начинается с меня и заканчивается муравьями, для которых она раскладывает щепотки сахара-песка на подоконнике.
– Будь осторожен, мой малыш!
– Не беспокойся, мама. К тому же я иду на свидание к даме. Выражение ее лица обозначает: «Тем более!» Я мчусь в тумане, который покрывает Париж сероватой пеленой.
Булонский лес усыпан рыжими пожухлыми листьями, которые несутся вскачь по асфальтированным аллеям. Я люблю осень, – кажется, я вам уже говорил об этом, хотя вам на мои признания наплевать так же, как на ваш первый дырявый зуб. В этом самоотречении угасающей природы (если вы считаете, что я перебарщиваю, примите аспирин) думается необычайно легко. Часто, и мне неоднократно приходилось это констатировать, появление новых идей находится в прямой зависимости от погоды.
Придерживаясь скорости шестьдесят километров, как предписывают дорожные указатели в Булонском лесу, столь дорогом поэтам и садистам (одно не мешает другому, даже наоборот), я меланхолически думаю о том, что Толстяк втянул меня в мерзкую историю... Согласитесь, что мне не везет. Я с трудом добиваюсь недельного отпуска, чтобы чуть-чуть прийти в себя, и тут, вместо того чтобы ничего не делать и профессионально бить баклуши, я вынужден проводить бессонные ночи в бегах за этой ужасной мамашей Берюрье!
На краю аллеи стоит утренняя проститутка, обутая в сапожки и закутанная в норковую шубу из натурального кроличьего меха; она улыбается мне, как будто я привез ей средство от обморожения. Я проезжаю метров десять и останавливаюсь. Мне только что пришла в голову настолько блестящая мысль, что снаружи ее можно принять за северное сияние.
Поверьте мне, ребята, для продуктивного размышления ничто не может сравниться с утром. Только в торжествующих лучах рассвета серые клетки работают наиболее эффективно. Попробуйте, и вы согласитесь...
– Ты берешь меня с собой, зайчик?
Это шлюха просовывает свою размалеванную рожу в проем дверцы. Она неправильно меня поняла, увидев, что я остановился неподалеку от нее; из этого она сделала вывод, что я любитель утреннего секса, и предлагает мне экстаз.
Я разъясняю ей ее ошибку. И тут она принимается характеризовать меня таким убедительным тоном, который меня буквально потрясает что я физиологически неполноценный тип, что мне надо поискать у других (преимущественно у греков) то, чего мне не хватает. Причем, уточняет она, это всего лишь временный выход, поскольку, согласно ее мнению, чисто интуитивному, мое настоящее призвание – это гнусные привычки, естественным следствием которых является самоудовлетворение, по сути дела, связанное с моей некредитоспособностью.
Затем, поощренная моим молчанием, она добавляет, что мое лицо – явная манифестация моих наклонностей и что достаточно на меня взглянуть один раз, чтобы понять: если любовь меня и возбуждает, то разве что через замочную скважину.
Она бы еще долго продолжала меня отчитывать, если бы само провидение не внушило бы какому-то автомобилисту хорошую мысль остановиться перед моей тачкой и спросить у дамы, не согласится ли она прокатиться в его двухлошадной колымаге
Безраздельно принадлежа по своему социальному статусу к пролетариату, она соглашается, и я слышу, как она спрашивает у этого двухлошадника, завершится ли прогулка в этом двухцилиндровом движителе объемом в 4125 см3 с полусферическими цилиндровыми головками (и, несмотря на это, все-таки вращающимися) в отеле... Водитель отвечает отрицательно. Он не хочет тратиться, и бесполезно пытаться его наколоть. Он хочет заполучить ее тут же. Еще один женатый мужчина, который начинает день с того, чем ему следовало бы закончить вчерашний.
Одним словом, жизнь! Не всегда мужчина, любящий маринованную селедку, находит женщину, которая ее обожает, а женщина, которая без ума от господина Гетари, вступает в брак с мужчиной, обладающим полным набором его пластинок! Что труднее всего достигается в этом мире, так это гармония.
Вы, естественно, сочтете, что я отклоняюсь от темы и злоупотребляю вашим драгоценным временем, но, как говорила мне одна знакомая лицеистка, «иногда полезно дать прикоснуться, потрогать пальчиком изъяны бытия».
А тем временем, пока последовательница перипатетиков39 сначала приглашала меня, а потом осыпала ругательствами (что за стиль, поверьте, он даже может вызвать воспаление матки40), моя блестящая идея завершила процесс кристаллизации. И знаете, что я делаю? Вместо того чтобы отправиться в «Карлтон» к миссис Лавми, как я намеревался вначале, я поворачиваю налево и вновь выезжаю на дорогу, ведущую в Мэзон-Лаффит. Не смейтесь, это мое «Болеро» Равеля.
Восемь часов. Эстелла уже встала, если судить по той быстроте, с которой она откликается на мой звонок. На ней темно-синий халат, шелковая повязка на голове. Увидев меня, она хмурит брови.
– Вы! – удивленно говорит она, как в довоенных пьесах театра «Одеон».
– Я! – отвечаю я, как в тех же самых пьесах того же самого театра.
Она открывает ворота.
– Я вам не помешал?
– Э-э... нет, но я очень спешу, так как я должна поехать забрать Джими... Миссис Лавми только что мне позвонила. Он проснулся и...
Я небрежно трогаю ее за бедро.
– Как я соскучился по тебе, Эстелла. Знаешь, у меня как будто произошло короткое замыкание!
– Дорогой, – сухо говорит она, как старая супруга, думающая о чем-то другом. И добавляет: – Ну и ночь! Ты никогда не угадаешь, что произошло!
– Что-нибудь серьезное!
– В четыре часа утра явилась полиция. Два полицейских!
– Не может быть!
– Да. Они мне рассказали какую-то нелепую историю об ограблении, которое они хотели предотвратить. В какой-то момент я даже подумала, что это два гангстера. Но у них был такой идиотский вид, что это отметало всякие сомнения.
