Сергей Зверев - Легионер
По своей простоте Андрей пока ничего придумать не мог, но почему-то был свято уверен в том, что все как-нибудь образуется.
— Ну, смотри, — произнес Милован, вставая из-за стола. — Пей пиво.
Загадочно усмехнувшись, он быстро вышел из кабачка.
Семенов хлопал глазами, не понимая, что бы это значило. Неожиданный уход, странное прощание…
«Ладно, разберемся! — решил он. — Что-то да будет!»
Он взглянул на часы — пора. В два огромных глотка Семенов допил пиво и стал подниматься по лестнице, ведущей наверх. Выйдя на улицу, он, прикуривая, щелкнул зажигалкой. Неожиданно сзади быстро подкатил фургончик с надписью «Пицца» и соответствующим рисунком, от которого, видимо, резко повышается аппетит. Семенов даже не обернулся, но фургончик появился именно из-за его скромной особы. Из него выскочили двое, один из них, махнув рукой, в которой был зажат продолговатый предмет, грамотно оглушил солдата. Тот, издав легкий стон, стал заваливаться на бок, но тут же был подхвачен под руки и очень ловко, а главное, оперативно, помещен в фургончик, который одновременно со звуком захлопывающихся дверей рванул с места.
В кабине за рулем уже сидел Крайкович. Управляя машиной, он набрал номер Пелагича.
— Все в порядке. Он у нас. Теперь у него не будет другого выбора…
Глава 17
— Послушайте, господин Мазур, вы, видимо, не совсем понимаете всей важности этой задачи, — старался заглянуть в глаза легионеру Мартин Берзинс. — Военное присутствие миротворцев — это все, конечно, хорошо, но эффект от него, вы сами должны понимать — минимальный. Вы поймите — времена, когда стучат и бряцают оружием, уже безвозвратно прошли. Масштабные войны были хороши в прошлом, когда судьба стран решалась на полях сражений. Я согласен, что такие времена были, никто с этим не спорит. Но, адъютант, сегодня — это не вчера. Развитие вооружений идет своим ходом — это и понятно. Но судьбу вооруженных конфликтов решают совсем другие люди. Не те, кто с автоматом бегает по горам, не те, кто громит города. Нет! Решают все люди, сидящие в сотнях, а то и тысячах километров от конфликта. Это как паук: он может не показываться жертве, сидя в другом углу, но по тончайшим движениям своей нити он чувствует все, что происходит вдали от него. Мы, конечно, не пауки, но принцип тот же.
Беседа с Берзинсом на «миротворческой» вилле порядком надоела Мишелю. Эмиссар оказался человеком суетливым и нервным.
— Вы человек военный, — говорил усмехаясь Мартин Берзинс. — Ваше дело воевать. А наше дело думать.
— Прекрасное разделение труда, — в тон ему ответил Мазур. — Вы это сами придумали?
— Ваши шуточки оставьте, пожалуйста, при себе. Сейчас ситуация слишком важна для того, чтобы мы могли позволить себе отойти от первоначального плана, — напыщенно произнес Берзинс. — Времени раскачиваться у нас нет, и действовать нужно без промедления. Время — деньги, — с этими словами он расхохотался.
Мазур глубоко вздохнул, глядя на гениального стратега.
— Давайте конкретно поговорим о наших делах, — устало произнес Мишель.
Этот хлыщ успел ему уже надоесть своим всезнайством и чудовищным самомнением. Не успев появиться в Дмитровице, он уже вел себя так, как будто лично знаком с ситуацией до мелочей.
— Так ведь я же об этом и говорю, — снова оживился Берзинс. — Вы должны завтра организовать мне поездку к Казиму Хайдари.
«Ну, достал!» — обреченно подумал Мазур, с тоской глядя в окно. Со вчерашнего вечера эта фраза прозвучала уже раз десять.
— Казим Хайдари — ключевая фигура в нашей ситуации, — авторитетно сказал Берзинс, нравоучительно подняв палец. — Правильнее сказать, одна из ключевых. Вы, как человек военный, должны это прекрасно понимать. Хайдари реально контролирует ситуацию, а потому переговоры о распределении денег следует начинать именно с него. Здесь много всяких птичек, которые выдают себя за значимых персон, но все это величины, так сказать, дутые. И никакого значения они не представляют. А Хайдари — человек нужный. Мы же с вами, так сказать, земляки, — улыбнулся эмиссар. — Жили когда-то в одном государстве, поэтому должны понимать друг друга.
«Земляк, твою мать, — подумал Мазур, глядя на лоснившуюся, напыщенную физиономию Берзинса. — Да мне австралийский абориген больший земляк».
Но Берзинса, похоже, было трудно смутить и остановить.
— Заметьте, я говорю — земляки. Хотя я не люблю Россию. Да, не люблю! А за что мне любить ее? Она оторвала мою родину от Европы, превратила ее жизнь в кошмар на несколько десятилетий. Да что далеко ходить — ведь вы же бывший офицер Российской армии, не так ли? И что в результате — теперь вы вынуждены служить совсем другому государству, а я занимаюсь своими прямыми обязанностями.
— К вашему сведению, господин Берзинс, офицеры бывшими не бывают, — с трудом сдерживая раздражение, ответил Мазур.
— Я понимаю, — тонко усмехнулся тот.
В комнату вбежал один из солдат Мазура.
— Ну, что случилось? — пошевелился Мишель.
Солдат сообщил о том, что за городом вспыхнула церковь. Пока ремонтировался разбитый артобстрелом храм Святого Георгия, богослужения шли во временной деревянной православной церкви. С самого начала и эта деревянная церквушка была как бельмо в глазу для учкистов. Угрозы, звучавшие и устно, и появлявшиеся в виде листовок, говорили о том, что храм не оставят в покое. И вот новая беда…
* * *Небольшая временная церковь, расположенная на склоне ровного плато, круто спускавшегося к быстрой реке, стала центром притяжения для сербов Дмитровицы. Именно здесь можно было поклониться древним иконам, спасенным из прежнего храма, именно здесь можно было встретиться всем вместе.
Из окон и дверей храма вовсю валил густой дым вперемешку с пробивавшимися языками пламени. Вокруг уже собралась толпа агрессивно настроенных сербов. Настроения подогревались слухами: церковь подожгли албанцы.
После неудавшейся договоренности Хайдари с Пелагичем, когда «высокие договаривавшиеся стороны» не пришли к единому варианту, албанцы обошлись поджогом временной церкви. Такой конфликт, которых происходили десятки, был одинаково выгоден и учкистам Хайдари, и четникам Пелагича.
Ситуация накалялась до предела. Возбуждение толпы все возрастало. Многие были вооружены. Потрясая автоматами, люди выкрикивали антиалбанские лозунги, призывая ответить на выходку албанцев точно так же.
— Пора разобраться с проклятыми албанцами! — кричал огромного роста серб с лихо закрученными усами.
— Они выгоняют нас с нашей же территории! — вторил ему бородатый крестьянин из пригорода. Его решительный вид дополнял видавший виды «АК-47». — Я не хочу, чтобы они строили свои мечети на месте наших церквей!
Через некоторое время на площади появились миротворцы.
— Граждане! — начал речь в мегафон Мишель Мазур. — Данными мне полномочиями приказываю вам сложить оружие и разойтись по домам. Мы не допустим беспорядков на вверенной нам территории.
— А церкви наши сжигать вы допускаете? — тонким голосом выкрикнула женщина в черном платке. — Им, значит, можно издеваться над нами, а мы должны сидеть и молчать? Так, что ли, а?
Люди были доведены до крайности. Война, разорение, страх за завтрашнее будущее привели к тому, что нервы у жителей Дмитровицы были натянуты предельно. Теперь для них эта церковь стала символом всего их существования здесь.
— Мы понимаем ваше настроение, но это не повод для того, чтобы затевать действия, нарушающие общественный порядок, — доносился голос адъютанта из мегафона.
В этот момент один из сербов — высокий мужчина благообразной внешности — не выдержал. Раздиравшее его отчаяние дошло, видимо, до крайней точки. На лице были написаны просто какие-то нечеловеческие муки. Он скрипел зубами, произносил отрывки каких-то молитв, делал судорожные движения руками. Наконец он больше не мог сдерживаться.
— Я пойду туда! — закричал он, рванувшись к пылающему храму. — Надо же спасти оттуда хоть что-то!
Бывшая рядом с ним женщина вцепилась ему в рукав.
— Нет! Ты не пойдешь туда, я тебя не пущу! Уже слишком поздно! — Она была тоже настроена решительно. — Ты что, забыл о том, что у тебя двое детей? А кто их кормить будет?
— Пусти!
— Не пущу!
Мужчина рванулся, оставляя в руках жены пиджак, и кинулся к храму. Еще мгновение, и он нырнул внутрь, туда, откуда вырывался огонь и дым.
— Не-ет! Звонимир! Что же теперь будет? — в ужасе закричала женщина. Ноги ее не выдержали, и она без сил опустилась на землю.
— Сам в огонь бросился, не стерпел человек, — говорили в толпе.
И тут мужчина появился в дверном проеме. Весь покрытый сажей, копотью, он прижимал что-то к груди.
— Звонимир! Что же ты со мной делаешь! — снова заголосила, на этот раз от радости, женщина.
