Сергей Зверев - Балканский легионер
Беседа с Берзинсом на «миротворческой» вилле порядком надоела Мишелю. Эмиссар оказался человеком суетливым и нервным.
– Вы человек военный, – говорил усмехаясь Мартин Берзинс. – Ваше дело воевать. А наше дело думать.
– Прекрасное разделение труда, – в тон ему ответил Мазур. – Вы это сами придумали?
– Ваши шуточки оставьте, пожалуйста, при себе. Сейчас ситуация слишком важна для того, чтобы мы могли позволить себе отойти от первоначального плана, – напыщенно произнес Берзинс. – Времени раскачиваться у нас нет, и действовать нужно без промедления. Время – деньги, – с этими словами он расхохотался.
Мазур глубоко вздохнул, глядя на гениального стратега.
– Давайте конкретно поговорим о наших делах, – устало произнес Мишель.
Этот хлыщ успел ему уже надоесть своим всезнайством и чудовищным самомнением. Не успев появиться в Дмитровице, он уже вел себя так, как будто лично знаком с ситуацией до мелочей.
– Так ведь я же об этом и говорю, – снова оживился Берзинс. – Вы должны завтра организовать мне поездку к Казиму Хайдари.
«Ну, достал!» – обреченно подумал Мазур, с тоской глядя в окно. Со вчерашнего вечера эта фраза прозвучала уже раз десять.
– Казим Хайдари – ключевая фигура в нашей ситуации, – авторитетно сказал Берзинс, нравоучительно подняв палец. – Правильнее сказать, одна из ключевых. Вы, как человек военный, должны это прекрасно понимать. Хайдари реально контролирует ситуацию, а потому переговоры о распределении денег следует начинать именно с него. Здесь много всяких птичек, которые выдают себя за значимых персон, но все это величины, так сказать, дутые. И никакого значения они не представляют. А Хайдари – человек нужный. Мы же с вами, так сказать, земляки, – улыбнулся эмиссар. – Жили когда-то в одном государстве, поэтому должны понимать друг друга.
«Земляк, твою мать, – подумал Мазур, глядя на лоснившуюся, напыщенную физиономию Берзинса. – Да мне австралийский абориген больший земляк».
Но Берзинса, похоже, было трудно смутить и остановить.
– Заметьте, я говорю – земляки. Хотя я не люблю Россию. Да, не люблю! А за что мне любить ее? Она оторвала мою родину от Европы, превратила ее жизнь в кошмар на несколько десятилетий. Да что далеко ходить – ведь вы же бывший офицер Российской армии, не так ли? И что в результате – теперь вы вынуждены служить совсем другому государству, а я занимаюсь своими прямыми обязанностями.
– К вашему сведению, господин Берзинс, офицеры бывшими не бывают, – с трудом сдерживая раздражение, ответил Мазур.
– Я понимаю, – тонко усмехнулся тот.
В комнату вбежал один из солдат Мазура.
– Ну, что случилось? – пошевелился Мишель.
Солдат сообщил о том, что за городом вспыхнула церковь. Пока ремонтировался разбитый артобстрелом храм Святого Георгия, богослужения шли во временной деревянной православной церкви. С самого начала и эта деревянная церквушка была как бельмо в глазу для учкистов. Угрозы, звучавшие и устно, и появлявшиеся в виде листовок, говорили о том, что храм не оставят в покое. И вот новая беда…
* * *Небольшая временная церковь, расположенная на склоне ровного плато, круто спускавшегося к быстрой реке, стала центром притяжения для сербов Дмитровицы. Именно здесь можно было поклониться древним иконам, спасенным из прежнего храма, именно здесь можно было встретиться всем вместе.
Из окон и дверей храма вовсю валил густой дым вперемешку с пробивавшимися языками пламени. Вокруг уже собралась толпа агрессивно настроенных сербов. Настроения подогревались слухами: церковь подожгли албанцы.
После неудавшейся договоренности Хайдари с Пелагичем, когда «высокие договаривавшиеся стороны» не пришли к единому варианту, албанцы обошлись поджогом временной церкви. Такой конфликт, которых происходили десятки, был одинаково выгоден и учкистам Хайдари, и четникам Пелагича.
Ситуация накалялась до предела. Возбуждение толпы все возрастало. Многие были вооружены. Потрясая автоматами, люди выкрикивали антиалбанские лозунги, призывая ответить на выходку албанцев точно так же.
– Пора разобраться с проклятыми албанцами! – кричал огромного роста серб с лихо закрученными усами.
– Они выгоняют нас с нашей же территории! – вторил ему бородатый крестьянин из пригорода. Его решительный вид дополнял видавший виды «АК-47». – Я не хочу, чтобы они строили свои мечети на месте наших церквей!
Через некоторое время на площади появились миротворцы.
– Граждане! – начал речь в мегафон Мишель Мазур. – Данными мне полномочиями приказываю вам сложить оружие и разойтись по домам. Мы не допустим беспорядков на вверенной нам территории.
– А церкви наши сжигать вы допускаете? – тонким голосом выкрикнула женщина в черном платке. – Им, значит, можно издеваться над нами, а мы должны сидеть и молчать? Так, что ли, а?
Люди были доведены до крайности. Война, разорение, страх за завтрашнее будущее привели к тому, что нервы у жителей Дмитровицы были натянуты предельно. Теперь для них эта церковь стала символом всего их существования здесь.
– Мы понимаем ваше настроение, но это не повод для того, чтобы затевать действия, нарушающие общественный порядок, – доносился голос адъютанта из мегафона.
В этот момент один из сербов – высокий мужчина благообразной внешности – не выдержал. Раздиравшее его отчаяние дошло, видимо, до крайней точки. На лице были написаны просто какие-то нечеловеческие муки. Он скрипел зубами, произносил отрывки каких-то молитв, делал судорожные движения руками. Наконец он больше не мог сдерживаться.
– Я пойду туда! – закричал он, рванувшись к пылающему храму. – Надо же спасти оттуда хоть что-то!
Бывшая рядом с ним женщина вцепилась ему в рукав.
– Нет! Ты не пойдешь туда, я тебя не пущу! Уже слишком поздно! – Она была тоже настроена решительно. – Ты что, забыл о том, что у тебя двое детей? А кто их кормить будет?
– Пусти!
– Не пущу!
Мужчина рванулся, оставляя в руках жены пиджак, и кинулся к храму. Еще мгновение, и он нырнул внутрь, туда, откуда вырывался огонь и дым.
– Не-ет! Звонимир! Что же теперь будет? – в ужасе закричала женщина. Ноги ее не выдержали, и она без сил опустилась на землю.
– Сам в огонь бросился, не стерпел человек, – говорили в толпе.
И тут мужчина появился в дверном проеме. Весь покрытый сажей, копотью, он прижимал что-то к груди.
– Звонимир! Что же ты со мной делаешь! – снова заголосила, на этот раз от радости, женщина.
Ее муж не зря побывал в пылающем храме. Теперь он мог с полным правом сказать о себе – сделал все, что мог. Из церкви он вынес икону.
– Смотрите, люди! – Поднял он над головой образ. – Это единственное, что останется нам от святыни.
Люди ненадолго затихли, глядя на лик святого, взиравший на них со старой дымящейся доски. Казалось, что изображение олицетворяет весь Косовский край, разрушенный, обожженный, пылающий.
– Повторяю в последний раз, – медленно, четко и раздельно сказал Мазур.
– Вон отсюда! Они еще будут нам указывать, как поступать на собственной земле! – шумела толпа. – Вас прислали сюда, чтобы защитить нас. Вы не можете сделать этого – тогда убирайтесь!
Люди не желали ничего слышать. Да и как тут успокоишься, когда у тебя на глазах гибнет святыня?
Из-за угла выкатил бронированный микроавтобус – тот самый, с генератором. Оператор, сидевший за пультом, вращал колесико настройки. «Процесс пошел», о чем никто из толпы, конечно, догадаться не мог.
Мазур вышел из машины и пересел в микроавтобус. Теперь он продолжил свои уговоры через динамик.
– Все виновные в организации беспорядков будут найдены и преданы суду! – гремел голос адъютанта, продолжавший увещевание.
– Ничего не выйдет, – ухмыльнулся оператор. – Сейчас им поможет только техника. – Я приступаю.
– Давай, – махнул рукой легионер.
Сейчас и он понимал, что в данном случае слова бессильны. Пройдя суровую школу жизни, сколько раз он видел такие моменты, когда ничего сделать невозможно. Ударивший в зарешеченное стекло микроавтобуса камень только подтверждал это.
«Сейчас пойдет цепная реакция», – поморщился он. И действительно, несколько камней полетели из толпы. Но это были первые и последние камни. Генератор, видимо, оказался все-таки убедительней недавних призывов легионера. Накал страстей очень быстро, буквально на глазах, стал спадать. Стихли крики, призывы и лозунги. Люди, ставшие вдруг спокойными, как будто потеряв весь смысл стояния здесь, через несколько минут мирно потянулись в город. Площадка постепенно пустела.
Стоящий чуть в стороне Божидар Пелагич с изумлением наблюдал за происходящим. То, что творилось неподалеку, было в высшей степени странным. Люди, превратившиеся в послушных овечек – ведь не призывов же легионера они послушались? Мысли самого Пелагича отяжелели и словно застыли. Он сам не понимал того, что с ним творится.
