Евгений Сухов - Охота на смотрящего
За долгие недели сидения в заложниках Светлана до мелочей изучила повадки всех, кто находился на территории огромной дачи, и прежде всего охраны. Батон – этот всегда гулко топал, громко разговаривал, шепелявил. Второго звали Родик, он каждое утро занимался на улице зарядкой, кажется, поднимал какие-то тяжести, потом обливался холодной водой из шланга. А третий, Павел, был из всех, похоже, самый приличный. Она даже иногда через дверь заводила с ним беседы – беседы ни о чем. Ей просто хотелось поговорить хоть с кем-то. Не все же общаться с пятилетним сынишкой. От нехватки общения можно было сойти с ума. Ей как раз и требовалось, чтобы в доме остался один Павел. Этого увальня она смогла бы провести.
В тот день все случилось именно так, как она хотела. Серебристый внедорожник «Лексус» увез двоих охранников. Остался Павел. Через час она постучала в дверь и сказала, что сын захотел в туалет. Павел открыл замок и отодвинул засов. Когда он вошел в комнату, Светлана выскочила из-за двери и изо всех сил ударила его по голове деревянным мольбертом. Парень от неожиданности закрыл лицо руками, и тут она нанесла ему второй удар – по затылку. Павел упал без сознания. У мальчика от ужаса были широко раскрыты глаза, но он молчал, заранее предупрежденный матерью.
Светлана схватила сына за руку, и они побежали по коридору мимо двери в туалет на веранду. Там она осмотрелась – никого. Правда, во дворе находилась здоровенная овчарка, но собака уже привыкла к постояльцам и давно их не облаивала. Светлана несколько раз под охраной гуляла по двору и надеялась, что собака признает ее и Олежку.
Сейчас овчарка мирно лежала у будки. При виде женщины и мальчика она лишь подняла голову. Делая вид, что не обращает никакого внимания на сторожевого пса, стараясь вести себя естественно, без суеты, чтобы, не дай бог, не передать собаке своего нервного возбуждения, Светлана двинулась к воротам.
Теперь ей надо преодолеть всего тридцать метров. Там, за спасительной калиткой, которую она тщательно осматривала во время последней прогулки, за забором в лесу шла грунтовая, хорошо укатанная дорога. Судя по тому, что по этой дороге сюда приезжали люди на дорогих машинах, стезя вела на автостраду; возможно, где-то совсем рядом находился хоть какой-то населенный пункт. Только бы добраться до этого населенного пункта!
Она замерла на мгновение. Все тихо. С бешено бьющимся сердцем, заставляя себя идти как можно медленнее, Светлана прошла через двор к закрытым воротам. Оказавшись у калитки, она так же с преувеличенным спокойствием, не глядя на оставшуюся за спиной собаку, отодвинула щеколду и тихонько толкнула калитку. Калитка мягко поддалась.
Светлана крепко сжала руку сына и выскользнула наружу. Закрыв за собой калитку, она просунула руку сквозь тонкие планки, исхитрилась закрыть щеколду изнутри, и беглецы скрылись в лесу. Там, подхватив сына на руки, она побежала по густой мокрой траве. Сквозь листву деревьев слева виднелась грунтовая дорога, которая была пока ее единственным ориентиром.
Сердце колотилось так, что едва не вырывалось из груди. Ей не верилось, что они свободны. Хотя нет – какое там свободны, пропасть неизвестности. Сколько им предстоит еще пройти по лесному бездорожью, по оврагам и болотам, она даже представить себе не могла.
Светлана бежала, стараясь не упускать из виду дорогy. Она несла сына на спине, потому что он быстро устал и захныкал. Через полчаса справа вдалеке послышался перестук колес поезда. Железная дорога. Местонахождение дачи ей было неизвестно, но она понимала, что это где-то под Петербургом. Вот только в какой стороне? Если они доберутся до железной дороги, можно по путям дойти до станции, сесть на электричку – a там…
Светлана опустила глаза и с тоской посмотрела на свои ноги: обувь явно была не приспособлена для прогулок по болотистой, лесной, плохо проходимой местности. Но выбора не оставалось, и она снова тронулась в путь.
Вдруг Светлана споткнулась и кубарем покатилась в овраг. Мальчик упал на землю и громко заплакал. Поднявшись, она тщетно пыталась его успокоить, закрывая ему рот ладонью.
Голеностоп у мальчика на глазах посинел и распух. Неужели вывих? Только этого не хватало.
– Болит сильно? – шепотом спросила она сына. С глазами, полными слез, мальчик молча кивнул.
– Потерпи, милый, надо потерпеть, – умоляла она малыша. – Еще немного – и мы будем свободны.
Она снова подхватила сына на руки и, держа его перед собой, понесла. Тяжелый! Метров через триста она уже сильно запыхалась. Надо бы переложить ношу на спину – так будет легче. Но Олежка с вывихом ножки теперь не мог держаться за ее бока, как раньше.
Далеко ей уйти не удалось…
Светлана не сомневалась, что она нужна Шраму живой. Ей давно стало ясно, что похитили их из-за Владислава. И что держат их тут тоже из-за него. Неясно только, с какой целью. Скорее всего для какого-то торга, который мог состояться между ее похитителями и… неужели Владиком? Но, зная мужа, она понимала, что Владислав никогда ни с кем не станет торговаться. Утешала Светлану прежде всего мысль о том, что Владик жив: раз их здесь держат, значит, он жив.
Но где он сейчас, она и предположить не могла. Последний раз они виделись полгода назад в Америке, когда после инцидента с Монтиссори за ним явилась полиция.
Света много раз за эти томительные месяцы прокручивала в памяти тот страшный вечер, последний вечер в мирном, тихом Дейли-Сити, пригороде Сан-Франциско, пытаясь восстановить всю картину загадочных и страшных событий и понять, что же за ними скрывалось.
Сын не знал, что папу арестовали и посадили в тюрьму. Она не осмелилась ему открыть правду. Наверное, еще надеялась, что ошибка быстро вскроется и Владика отпустят. У него и раньше были трения с американским законом. Однажды ему едва не запретили въезд в страну. В ФБР поступил сигнал из Москвы о том, что якобы бизнесмен Владислав Геннадьевич Игнатов задолжал российскому правительству колоссальную сумму налогов. Но это была явная провокация: Владик очень щепетильно относился к внешней благопристойности своего бизнеса и своей репутации. К тому же он не хотел по-глупому рисковать и подставлять себя под удар. Поэтому все финансовые документы у него всегда были в порядке, а налоги – разумеется, с той прибыли, которую его бухгалтерия показывала по документам, – платил исправно.
Она хорошо помнила, как утром в тот день в теленовостях сообщили о предстоящей российскому президенту сложной операции. Владик весь день ходил хмурый, несколько раз звонил кому-то в Вашингтон, потом в Москву. А когда она спросила, чем он так обеспокоен, муж уклончиво сказал о возможных осложнениях с поставками товаров. Хотя она поняла, что просто не хочет ей ничего объяснять. И буквально в тот же вечер его вызвали в ФБР и долго, почти до полуночи, выясняли его «налоговую историю». Вернувшись домой, Владик только и сказал, что на него стукнули из Москвы. Это было предупреждение. Недвусмысленное, коварное предупреждение – как пять апельсиновых косточек в рассказе Конан Дойла. И как показали последующие события, предупреждение не пустое.
Когда Владислава посадили в тюрьму Сан-Франциско, она продолжала жить так, как и раньше, точно ничего не произошло. Соседям она ничего не сказала. Исчезновение мужа объяснила его внезапной командировкой в Европу.
А потом…
Светлана тот страшный вечер помнила так отчетливо, словно все произошло только вчера. Поужинав, она уложила сынишку спать, сама села смотреть телевизор. Потом неожиданно нагрянул Сивый, верный друг Владика, с букетом чудесных желтых тюльпанов и с известием о том, что Владислава освободили и отправили в Москву. А еще через несколько минут он лежал с кровоточащей дырой в голове – она даже не услышала выстрела с улицы. Потом ее схватили, ударили по голове, и она провалилась в черную мглу… Через некоторое время она очнулась от того, что чуть повыше локтя впилась игла и по телу побежала расслабляющая теплая истома. Перед глазами все поплыло. Ее поволокли на улицу. В последний миг, перед тем как сознание покинуло ее, она успела заметить, что оба фонаря на лужайке перед домом не горят.
Светлану подхватили под локти и поволокли. Очнулась она в каком-то неуютном доме. Там ее встретил мужчина лет сорока с очень знакомым, как ей показалось, лицом. Но в голове у нее мутилось, и она никак не могла припомнить, где видела его. Мужчина злобно взглянул на нее и кивком головы приказал отодрать клейкую ленту с ее губ.
Его слова, сказанные на чистом русском языке, прорезали гнетущую тишину, точно удары молотка.
– Если тебе дорога жизнь сына – молчи. И слушай… Завтра утром тебя повезут в аэропорт. Потом будет долгий перелет. Потом… ну, там сама все увидишь. Сын будет все время с нашими людьми. Если пикнешь – его просто убьют. Будешь молчать – он останется жив.
Ей достало мужества – или все-таки безрассудства? – спросить:
