Андрей Воронин - Наперегонки со смертью
Он замолчал на несколько минут, и Востряков сидел молча, не встревая, понимая, что Сашка собирается с мыслями, не зная, с чего начать.
— Из армии я ушел. Уволился к чертям по собственному желанию. Надоело. Ты представь: по ящику показывают — Громов последний выходит из Афгана. Все, мол, за его спиной советских солдат больше нет. Прикрыл героический генерал отход нашего ограниченного контингента собственной задницей… Не, мужик он нормальный, я ж ничего не говорю, — Банда заторопился, увидев протестующий жест друга. — Только ж репортаж этот мы, разведбат наш, в Афгане еще смотрели… Кому я, в натуре, объясняю! Сам понимаешь, сколько парней его торжественный выход обеспечивали. И сколько времени мы еще в Афгане мудачились, когда генералы уже докладывали в Кремле об окончании войны.
— Да уж, представляю…
— Нет, ты даже представить себе не можешь!
Кинули нас, как котят бесхозных, в песках этих траханых! Мол, пока разберемся, кого куда, надо пожить немного в полевых условиях. Это ясно. Но чтоб условия эти — да на полгода, а? Как скоты последние, все время в палатках. Каждый день — макароны с тушенкой. Вода — и то за счастье. Мужики к женам своим, к детям рвутся — хрен на рыло! «А кто будет технику охранять-сдавать-передавать?» Мне-то, сам понимаешь, рваться особо некуда было, но так все это осточертело! Уволился — и точка. Чеки последние подытожил — и на. Москву.
— И правильно!
— А ты б посмотрел, бляха, на этих, которых из Германии выводили. Во, где герои, мать их за ногу! Один Пашка-Мерседес чего стоит!..
— Да уж слыхал, — Востряков недобро усмехнулся. — Тут по соседству капитан в отпуск приезжает. Кореш. В одной школе учились. Он, правда, постарше чуть… В ГСВГ служил. За последний год три машины перегнал. Он мне много интересных вещей понарассказывал.
— Во-во…
— А вообще-то, Банда, — с жарена заговорил Олег, снова разливая водку по стаканам, — противно-то как! Я, блин, понять не могу, чего мы в том Афгане делали-то? Кому это надо было? Сколько ребят полегло… А сейчас! Герои-«афганцы»! Да в меня пальцем тычут! Знаешь, за что меня в городе не любят? Не-е-ет, не за фирму! За то, что «афганец»! Как будто я с клеймом каким. Как будто виноват в чем-то перед ними перед всеми…
— Ай, не трави ты душу, Олежка! Давай лучше выпьем еще, как тот поп говорил, по единой — и спать!
— А ты ж еще не рассказал…
— Давай завтра, Олег, ладно? Устал я сегодня, наверное, еще не отошел…
Банде явно не хотелось продолжения разговора, и, выпив, он встал, потрепал по плечу, успокаивая, бывшего своего взводного и побрел к своей кровати под яблоней.
— Пока, Олежка, пошел я спать.
— Иди-иди. Но завтра ты мне все расскажешь, пьяно тряхнул головой Востряков — Не отвертитесь, товарищ бывший гвардии старший лейтенант!..
* * *В эту ночь-Банда не спал до рассвета, до тех пор, пока чуть-чуть не посветлело небо на востоке, а затем не набралось яркостью, голубизной, пока на утренней свежей чистоте небосвода четкими контурами не обозначились ветки, склонившейся над его кроватью в саду яблони. Только тогда, в самый предрассветный час, когда наступает полнейший покой и даже листья на деревьях повисают неподвижно и безмолвно и лишь робко и коротко пробует у реки свой голос соловей, — только тогда парень смог уснуть Всю ночь, лежа под черным одеялом неба и устремив взор в бесконечно далекие звездные выси, Сашка в мыслях витал где-то далеко, вспоминая и переживая заново последние годы своей бестолковой жизни. Годы, прошедшие с тех пор, как он подал рапорт на увольнение из рядов Вооруженных Сил по собственному желанию. Годы, за которые он сам себя ненавидел.
Он лежал и думал, что рассказать завтра Олежке.
Что делать? То ли рассказать все, не утаив от самого близкого друга ничего, то ли лучше промолчать чтобы в конце концов не потерять этого друга. Последнего и единственного.
Рассказать, как два года провел он в Москве!
* * *Старший лейтенант Бондарович так и не дождался, когда его знаменитую десантно-штурмовую дивизию выведут из Таджикистана, приписав к какому-нибудь более цивилизованному округу. Он уволился прямо на этой дикой земле. И получил заверение в отделе кадров местного военного округа, что лет этак через дееять-пятнадцать он сможет претендовать на получение какой-то там квартиры, может быть, даже в Бишкеке.
Квартира эта сто лет ему не нужна была, поскольку обзавестись домашним скарбом, сразу после детдома попав в Афганистан, он не успел и даже не думал об этом, а семьи у него, кроме детдомовской дружной оравы, попросту не существовало. И ничего его в этой стране более не удерживало.
Распрощавшись с сослуживцами, сложив в «дипломат» бритвенные принадлежности и рассовав по карманам кителя все свои сбережения в рублях и чеках Внешпосылторга, Банда с легким сердцем махнул в Москву.
Он считал, что новую, мирную жизнь стоит начать именно так — в омут головой. А там, глядишь, и выплывешь.
И попал он действительно в омут…
II
Банда сидел в маленьком и мало кому известном кооперативном кафе и не спеша ужинал, запивая бифштекс холодным болгарским «Рислингом».
Он любил это заведение. Зальчик для посетителей был маленьким, всего-то двенадцать столиков, да и они большей частью пустовали, а потому Сашка любил сидеть здесь по вечерам, слушая тихую музыку и отдыхая. Может быть, именно своей атмосферой — спокойствия и умиротворенности, чем-то похожей на атмосферу парижских кафе, как они представлялись Банде по фильмам, ему и нравилось это кафе. Впрочем, готовили здесь тоже неплохо, а хозяин и два штатных официанта-вышибалы давно признали его за своего чуть ли не главного клиента, здороваясь и стараясь обслужить всегда в первую очередь.
Он только что попросил Жору, одного из официантов, принести кофе и двести граммов коньячку. Именно в тот момент, когда парень скрылся на кухне, выполняя заказ, в кафе и вошли эти странные ребята. Их было четверо.
Сашка сразу почувствовал что-то, неладное: они шли прямиком к стойке бара, за которой стоял хозяин заведения, даже не переговариваясь между собой, как будто точно знали, что выбор блюд и напитков им не нужен. Банда быстро взглянул на хозяина кафе и по его напряженно-встревоженному лицу понял, что его опасения не напрасны.
Дима, второй официант, поднялся навстречу странным посетителям, но не успел сделать и шага, как упал навзничь, сраженный четким прямым ударом кулака одного из них.
На грохот опрокидываемых стульев из кухни выбежал Жора, но и он вскоре оказался на полу, получив пару ударов милицейской дубинкой по голове. В углу, за крайним столиком, раздался женский визг. Банда просто не верил своим глазам — действие разворачивалось с каждой секундой все круче — покруче, чем в голливудских боевиках.
Бывший старлей просто не знал, как себя вести, как реагировать на все происходящее.
Эти четверо приблизились к стойке, и теперь Банда четко понял, кто из них был «начальником» — высокий и, судя по всему, крепкий парень в малиновом пиджаке и солнечных очках. Он стоял в центре группы, с трех сторон окруженный своими помощниками. Именно он и заговорил первым, обращаясь к хозяину кафе:
— Ну что, ты не понял, о чем тебя просили?
— Что вы имеете в виду?
— Брось дурочку ломать! Тебя ведь предупреждали, что если не продашь эту контору сам знаешь кому…
— Но послушайте…
-..ее у тебя просто заберут. Или уничтожат. Из двух вариантов у тебя остался один. Выбирай.
Банда заметил, как разволновался хозяин, беспомощно оглядывая валявшихся на полу официантов.
— Ребята, послушайте, мне нужно время, чтобы решить, как лучше свернуть…
— Все сроки вышли. Думать надо было быстрее, — с этими словами главарь четверки схватил со стойки поднос с хрустальными бокалами и грохнул его оземь. — Теперь уже поздно. Мы пришли, чтобы твое кафе просто перестало существовать. Чтоб стереть его с этого места.
С наглой улыбкой он обвел взглядом помещение, как будто прикидывая, что уничтожить в первую очередь. Заметив наконец-то посетителей, которых, как обычно, было всего с десяток, главарь прикрикнул:
— Хорош жрать! Пошли на хрен отсюда!
Суетясь и спотыкаясь, клиенты бросились к выходу, давясь и тесня друг друга в проходе.
И вот тогда-то Банда и почувствовал, как медленно начинает закипать в его жилах кровь — он никогда и никому не позволял на себя кричать, я тем более грубо и матерно.
Сашка неспешно налил себе еще бокал «Рислинга» и отпил глоток, смакуя кисловатый напиток, но не отрывая глаз от бандитов. Привычно, взглядом разведчика, он рассматривал противника, оценивая его потенциальную силу, и, готовясь принять бой.
«Малиновый», как обозначил про себя Сашка типа в пиджаке, был, пожалуй, самым сильным из четверки и более тренированным По крайней мере, его фигура и уверенность, с которой он держался, позволяли это предположить.
