Сергей Зверев - Мертвый дрейф
Поначалу люди недоумевали – почему за многие недели они не встретили ни одного судна? Постоянно пропадали на палубе, всматривались в даль. Текли недели, месяцы. Штормы чередовались недельными штилями, солнечные дни – пасмурными. Зима принесла промозглые ветра. Добывали рыбу, выпаривали соль, приходила вялость, апатия, начинались проблемы с памятью, проблемы с адекватным восприятием действительности. Временами нападали приступы веселья, подчас люди проваливались в глухую беспробудную депрессию. Слипались мозги, люди превращались в эфемерные скелеты, позабывшие, что в жизни может существовать какая-то цель. Установка в голове главенствовала – что бы ни случилось, мы обязаны подчиняться Александру Карловичу и господину Райдеру. Они начальники, мы – подчиненные, когда-нибудь нас спасут, и все мучения оплатятся сторицей! Разумеется, им и в голову не приходило, что они являются участниками эксперимента – за неимением других подопытных, Ландсберг ставил на охранниках научные опыты, а они об этом даже не догадывались. А эти двое серьезно спелись – жили в смежных каютах, временами выпивали – имелись на корабле «засекреченные» запасы спиртного, – обсуждали свои дела. Их рацион был обильнее и разнообразнее, чем у остальных выживших. Но никто не роптал, люди считали, что так и нужно, их уже ничто не интересовало…
Ольга смутно представляла, сколько времени прошло – год, два. Время превращалось в извилистую сколопендру, ползущую по нелогичным траекториям. «Альба Майер» и люди на борту давно превратились в призраков – и ничего не происходило. Если судно куда-то дрейфовало, то знать об этом не могли, а уж тем более повлиять на этот дрейф. И вдруг тарарам! Тревога, общий сбор! Наблюдатель на полубаке (а там постоянно неслось дежурство) засек вертолет с красной российской звездой, прилетевший с запада и зависший над палубой! Красная звезда – это плохо, – усвоили, как «Отче наш». Нормальный человек выпрыгнул бы из укрытия и пустился в пляс, но индивидуум с установкой в голове это делать не стал. Он нырнул в люк и побежал к своим с ужасающей вестью. И началась неразбериха! Сверкал глазами и рычал, как лев, Александр Карлович, угрюмый Райдер строил людей, выплевывал инструкции и выдал каждому аж по две банки консервированной сайры, что было просто беспредельной щедростью! Приказ вгрызался в мозг: чужаков нужно деморализовать, заманить в ловушку и ликвидировать! Если кто-то струсит, он лично пристрелит отщепенца!
– Так и просится на ум Иосиф Виссарионович, – проворчал Никита, – со своим нетленным «Нужно быть очень смелым человеком, чтобы быть трусом в Красной армии».
– Ну, дальше все понятно, – сказал Глеб. – Сколько вас осталось на судне, Оленька? – Он наклонился к женщине и погладил ее по слипшимся волосам.
Ласковое отношение, как ни странно, подействовало. Измученная женщина задрожала, заблестело что-то в глазах – как бы даже слезы, и Глебу сделалось очень неловко и неуютно.
– Было семеро… – прошептала женщина. – Включая Райдера и Александра Карловича… Двое погибли – Бастраков и Шкворень…
Глеб немного воспрянул. Не так уж плохо, если разобраться. Осталось двое доходяг-охранников и сладкая парочка Ландсберг – Райдер, которые, судя по всему, и представляют наибольшую опасность.
– Где они прячутся, Оленька?
– В надстройке…
Он недоуменно переглянулся с товарищами.
– Вы ничего не путаете, Оленька? Ваши люди уходили через пространство между трюмами. Вы сами оттуда явились…
– Да, я знаю… – женщина сильно устала, слова давались с трудом, глаза она уже почти не открывала. – У Александра Карловича была каюта рядом с грузовым трюмом… там, где вы что-то взрывали… Но иногда, когда позволяла погода, он жил в одной из кают на первом ярусе надстройки – по-моему, там единственная уцелевшая дверь… Там свежий воздух, легче дышится, можно смотреть на океан… Иногда они с Райдером поднимались на капитанский мостик, что-то там делали – у Александра Карловича всегда в руках был какой-то прибор… Я однажды слышала, он сетовал Райдеру: аккумуляторы садятся… В нижнем ярусе надстройки под лестницей есть спуск на грузовую палубу – это тот люк, из которого я вышла, один из технических проходов… Коридор из надстройки разветвляется – один ведет в межпалубное пространство, там очень низко, невозможно распрямиться, другой – в коридор, где мы сейчас находимся…
Глеб лихорадочно соображал. То есть, находясь в приплюснутом состоянии между палубами, можно прокрасться и в надстройку (почему они просмотрели этот люк?), и туда, где они в данный момент расположились.
– Многовато что-то здесь улочек и переулков, – покачал головой Платон.
– Третья улица Коминтерна, Четвертая улица Строителей… – тут же затянул Никита.
Белых пятен в коммуникациях «Альбы Майер» становилось меньше. Нужно действовать – немедленно! Брать контроль над этим чертовым контейнеровозом, хоть одну проблему решить в течение часа! Глеб выразительно кивнул Крамеру, и снова седативное лекарство потекло по жилам и венам. Ольга глубоко вздохнула, закрыла глаза, бледное подобие улыбки застыло на губах. Она уснула – «лечебным» беспробудным сном. Ей связали ноги, связали руки в запястьях за спиной – в качестве перестраховки, сомнительно, что она могла быстро очнуться. И снова, с Богом на устах, – запутанные лазы, похожие на кроличьи норы, духота, тошнотворные запахи, поразительное открытие, что крысы не сбежали с тонущего корабля (он, собственно, и не тонул)! – они каким-то образом умудрялись здесь жить и кормить свои семьи. В щелях и недоступных нишах что-то выразительно попискивало, и Никита, чью физиономию Глеб иногда задевал каблуком, резонно возмущался – и эти люди еще жалуются на голодный год! А как же немеркнущее правило, что настоящий голод не наступит, пока не съедена последняя крыса?
В свете фонаря действительно образовалась развилка. Участок мозга, ответственный за ориентирование на местности, уверял, что в надстройку ведет лаз, который справа. Они ползли, отдуваясь, волоча за собой оружие и амуницию, потом поднялись на колени, ускорялись, цепляясь за оплетки кабелей и разводные коробки, большинство из которых были безнадежно обуглены.
Да, действительно, этот лаз выводил в надстройку – на первый ярус, где в лучшие времена размещались каюты руководящего состава. Над головой размещалась металлическая лестница. Видеть ее через крышку Глеб, понятно, не мог, но куда уж доходчивее – с лестницы кто-то спускался, поскрипывали ржавые ступени! Он застыл на последней перекладине перед створом, упираясь плечом в крышку люка, шепнул, чтобы все заткнулись и не егозили…
Субъект спустился, помялся у подножия лестницы и куда-то побрел. Люк был самый банальный – стальная ребристая крышка с двумя петлями, приваренными изнутри. К нему поднималась наклонная лестница, на которой и обретался Глеб в довольно противоестественной позе. А снаружи что-то происходило. Бубнили приглушенные голоса – бесцветные, плоские. Поскрипывал пол. Видимо, стоило рискнуть. Он поместил палец на спусковую скобу, расставил ноги и плавно надавил плечом на крышку, заставив ее приподняться на полтора сантиметра.
Люк был не заперт (возможно, он в принципе не запирался). Образовалась узкая щель. Серый пол в разводах и выбоинах, часть разваленной стены, выходящей на полубак (контейнер кувыркался, пока не встретил преграду в виде радиорубки), чуть поодаль – ноги в стоптанных, обросших грязью бутсах. В стороне – еще пара… Он закряхтел, поворачивая голову, чтобы увеличить обзор. Образовались засаленные штаны, полы ветхой форменной куртки, ствол «АКСУ», висящего на плече…
– Давай быстрее, Глеб… – шипел откуда-то снизу Никита. – Мы же не палтусы, чтобы тут плющиться… Мы с Платоном уже не можем скрывать наши отношения…
– Что там, говори… – сипел раздавленный Никитой Платон.
– А то сами додумаем, – ухмылялся замыкающий процессию Крамер.
– Заткнитесь, чего разговорились… – прошептал Глеб и посильнее надавил плечом на крышку.
А это уже было чревато. Посреди короткого коридора, обрамленного металлическими лестницами, стояли двое «бледнолицых», готовых в любую секунду спустить курок. Позы напряжены, ноги расставлены – они сторожили закрытую дверь, расположенную в центре прохода. Все чувства у них были обнажены, они уловили посторонний звук, насторожились, вскинули автоматы…
К чести Глеба следует признаться, что он не стал пороть горячку. Он втянул воздух… и остался в той же позе. Щель – не больше двух сантиметров, не факт, что «служивые» с расстояния десяти метров ее заметят. Мало ли что тут скрипнуло, тут постоянно что-то скрипит… Две пары мутных глаз шарили по пространству, скользнули по люку, по лестнице, по другой… Переглянулись, расслабились. Глеб изготовился к броску, хотя понятия не имел, как это будет выглядеть. Эти двое, как и предыдущие, смотрелись неважно. Оба лысоватые, с пучками «мертвых» волос на угловатых черепах. На лицах синеватые маски, в глазах бездонная пустота. У одного из них полностью поседели брови и, похоже, вывалились верхние зубы – он выпячивал, как обезьяна, нижнюю челюсть, при этом верхняя губа складывалась в гармошку, и во рту зияла удручающая пустота.
