Эльмира Нетесова - Дикая стая
Анна пошла доить корову, а Гоша со Степкой взялись убирать со стола. Корнеев носил тарелки, мальчишка мыл, ставил в сушку.
— Дядь Гош, а че летом делать будете, когда вод сама по трубам пойдет?
— Без работы не оставят. Это точно. А вот куда пошлют, никто не знает.
— А я знаю куда!
— Откуда? Кем?
— Мы возле милиции с пацанами тусовались, и я слышал, как про Вас по телефону менты говорили. Почту будете доставлять.
— Из Октябрьского? Иль по поселку разносить? — : оживился человек.
— Вот этого я не понял, — признался Степка.
— Эх, ты! Самое главное упустил, а говоришь, что кент! — щелкнул Гошка мальчишку по носу.
Парень расстроился и сидел угрюмый.
Но до лета еще было далеко. И хотя первая сосулька на крыше дома уже пустила слезу, до настоящей весны оставалось много времени, хотя ночи теперь становились все короче, сугробы таяли. Снег стал вязким, голубым, а воздух — легким и прозрачным. Вот только у Гоши в жизни все расклеилось. Он часто приходил к Анне, но впустую. Оставляла его баба на ночь, но Степка, опережая мать, забирало? к нему и все просил:
— Дядь Гош, расскажи про зону и корефанов!
Поселенец не мог отказать пацану и, покопавшись
в памяти, выбрал совсем не страшные, порою смешные случаи, чтоб не пугать, чтоб не кричал мальчишка ночью, не вскакивал от ужаса в холодном поту. Степка, свернувшись в клубок, слушал Корнеева, затаив дыхание. Какой там сон? Гошка, случалось, засыпал на полуслове, Степка его расталкивал:
— Ну, проснись! Доскажи!
И так до полуночи, а рядом, в комнате через тонкую стенку была спальня Анны. Может, ждала она, когда Гошка придет, но никак не получалось. Парнишка оказался терпеливее всех. Он готов был слушать Гошу ночами напролет и все больше и сильнее
привыкал к поселенцу. Нередко, встретив его в поселке, вместе с ним шел на реку, помогал набирать воду в проруби, подавал Гоше. Тот заполнял бочку, потом они возвращались в поселок.
Вот так и увидела их пекариха Люба. Ехидно усмехнулась, поняв все по-своему. Выйдя на крыльцо пекарни, она спросила водовоза:
— Гошка, ты чего это на прицепе таскаешь чахоточного выпердыша? Иль с Анькой скрутился, сукин кот? Так сначала поинтересуйся ее здоровьем! Она ж чахоточная! Всю жизнь на учете. И этого кролика даже из школы выгоняли как заразного. А ты башкой сунулся в дерьмо! Их избу спалить хотели. Даже собаки оббегают! Эх, ты, отморозок! Нашел бабу, лопух! Хоть бы знающих людей спросил! — рассмеялась громко.
— Чего ржешь, метелка? Если и есть у них та хвороба, она лечится, а вот твоя — хроническая! Ее ничем не изгнать. Ни Анны, тебя бояться стоит. Мне туберкулез не страшен. При нем в человеке живая душа имеется!
— Когда кровью плевать станешь, иначе базлать начнешь. Я, пожалев, предупредила. Сам решай, как дышать станешь.
— Понятное дело, совета не спрошу!
— Смотри, не прокидайся, гоноровый! — рассмеялась в лицо и ушла с крыльца в пекарню.
Гошка, опустошив бочку, взял Степку за руку. У мальчишки слезы из глаз текли.
— Чего ревешь? А ну, вытри сопли и слюни! Ведь мы — мужики! Негоже мокроту распускать! — обнял мальчишку за плечо.
Тот не слушал, хлюпал от обиды на взрослую бабу, испортившую в один миг радужное настроение. Степка вскоре ушел домой. Он не взял хлеб у Гошки, который тот прихватил на пекарне. Поселенец, остановив лошадь, пытался убедить мальчишку:
— Ну, дура баба! Ляпнула, как высралась. В поселке каждый второй фраер такой. Если на всех обращать внимание, как жить? Да и хлеб при чем? Без него за стол не сядешь. Нынче нужно не сопли распускать, а уметь за себя постоять. На то мужик в свет родился. Не показывай слабость. Таких бьют все, кому не лень! Я ей за всех отомстил! — улыбнулся Гоша довольно.
Но Степка не успокоился и пошел домой, опусти голову.
Вечером, когда поселенец пришел к Анне, заметил, что и у нее настроение испорчено. Когда сели за стол, женщина сама заговорила о происшедшем:
— Знаешь, многие в поселке думают, что мы с сыном чахоточные.
— А мне плевать! — перебил Корнеев.
— Ты послушай, что приключилось с нами в запрошлом году. Буран крышу снес с дома. Середь ночи это стряслось. Ну, пришлось в сарае спать, покуда крышу наладили. Зима, сам знаешь, холод песий. Вот и застыли. Обоих прохватило до костей. Сначала Степушку болезнь свалила, слег с температурой. Его в больницу положили с двусторонним воспалением легких. Я крепилась, как могла. Но на ногах не одюжила и тоже слегла. Меня врачи в больницу увезли, болезнь как и у Степки. Два месяца с ним отвалялись. Дом соседи доглядывали и скотину тоже. Ну, а когда вернулись, врачи долго навещали нас. Уколы делали, таблетки давали. Мы вовсе ослабли в той больнице. Не знаю, сами соседи придумали, иль врачи наболтали про чахотку только заметили, что люди стали избегать нас. В дом не заходили, рядом не останавливались. А потом и до нас слухи дошли, — умолкла Анна, сердито глянув в окно. — Обидно, Гоша! Болезнь разве спрашивает согласия? Но Степу в школу не хотели брать. А когда взяли, перед; Новым годом домой отправили. Он на физкультуре сознание потерял и упал с каната. Учительница испугалась жуть как и сказала ему, что надо подлечиться, что он слабый и еле на ногах стоит. Пусть, мол, этот первый год пропустит. Прошли каникулы, Степка пошел в школу, а дети не пустили в класс, избили, дразнить стали. Он не просто ушел, а убежал. Тогда я пошла к учителям. Ох, и поскандалила! Каждую наизнанку вывернула. Ладно, взяли мальчонку, но и теперь ему мстят. Ведь вот три раза нас проверяли на рентгене. Никакого туберкулеза не сыскали! Но всякому говну не станешь снимки в рожу совать, поэтому до сих пор называют чахоточными! Как проклятых! Видать, за худобу. Но что сделаешь, если порода такая? У Степки аппетита вовсе нет. За стол силой загоняю. Оттого на ногах еле держится! — жаловалась баба.
— Ништяк! Я и сам в детстве был, как глист в корсете, хотя жрал больше взрослых. Ребятня, она крученая, на месте не сидит. Носится угорело, оттого в пузе ничто не задерживается, все вылетает мигом! Хоть все дырки пробками затыкай. Меня с самого малолетства живоглотом дразнили. Все подряд жрал, а в животе, как в барабане, пустота звенела! Потом изросся, все остепенилось, успокоилось. Погоди! Степка тоже в норму войдет! — успокаивал Гоша.
— В школе его не любят, — пожаловалась Анна и добавила тихо, — учителя брешут, что он не такой как все.
— Плохо учится?
— Нет! С этим порядок, но он сильно любопытный, много спрашивает. А еще спорит с ними. Вот и не нравится.
— Дядь Гош, а чего такого спросил, почему на черной земле растет зеленая трава? Откуда она цвет взяла? Почему в море вода соленая? Как в ней пресные рыбы живут? Никто не ответил. Даже директор школы! Выходит, ни фига не знают! Вот я нашу училку спросил, почему люди не знают ни животного, ни звериного языка? Вон я нашу корову сколько учу говорить как люди. А она только мычит. Меня тоже училка, не понимает! — встрял Степка и спросил. — Наверное, ты тоже будешь редко к нам приходить?
— С чего взял? — удивился поселенец.
— А у мамки рентген в последний раз отыскали в легких темное пятно. Доктора говорят, что чахотка. Мамка ее в прачечной нашла. Ей лечиться велели, пока не поздно, — вылепил Степка.
— Ну, что ты мелешь? Никакой чахотки нет! Стрясись эдакое, меня выкинули б из прачек детсада! Просто заболела гриппом, он дал осложнение, но через три недели все прошло без следа! — вспыхнула Анна.
— Да кончайте базар! Я — не из трусливых. Верю в судьбу! Кому что суждено, никто от своей участи не слиняет. Ведь вон на зоне чего ни случалось? Даже тифом мужики болели. А уж чахоточных полно! В бараке— не в избе! Во все дырки-щелки сифонит, а колотун зимой и летом стоит. Спали одетые. Иные — прямо в сапогах! Телогрейки за ночь отсыревали так, хоть отжимай. А ведь в них целый день на холоде «пахать». Конечно, не все выдерживали, откидывались, других болезни «косили». Иных ничто не брало, как заговоренные выживали. Чаще всех оставались в живых корефаны, которые на болячки положили с прибором. Им все по хрену. А тех, которые береглись, «косили» болезни нещадно. Так что меня хворобами на «понял» не взять. Я свою закалку прошел. Уже пуганый! И, как видите, живой и дышу.
