Петр Катериничев - Любовь и доблесть
Гриф алкоголь употреблял очень умеренно и аккуратно, к наркотикам, как и к людям, им поклоняющимся, относился с искренним брезгливым презрением... Тогда – отчего тревога? Кажется, все идет по плану, но что-то зудит и зудит надоедливо и монотонно, словно невидимый комар в ночной комнате, мешая сосредоточиться и обрести душевный покой. Давешний разговор с Бокуном? Да. И – Данилов. Что-то очень уж самоуверенный парниша этот интеллектуал-самородок, чтобы быть ничьим.
Гриф уже отдал необходимые распоряжения, нужно проверить исполнение. Глядишь, и на душе прояснится. Гриф нажал кнопку селектора, приказал:
– Вагина ко мне.
Александр Александрович Вагин, блеклый невыразительный мужчина с пегими волосами, с пегой, словно присыпанной тальком кожей и с пегим взглядом невнятного цвета глаз, был неприметен, исполнителен и аккуратен. Среднего телосложения, среднего роста, средних лет... Даже костюм на нем, не старый и не с иголочки, не отутюженный и не мятый, был такого невразумительного колера, что, как только Вагин исчезал с глаз, визави вряд ли смог бы определить даже его цвет. Естественно, и сослуживцы, и подчиненные никогда не называли его Александром Александровичем; Сан Саныч было обращением почти официальным, ну а за глаза Вагина кликали – Серый Йорик, ибо на Серого кардинала он никак не тянул. Впрочем, при всей своей отвратно-непрезентабельной наружности Серый Йорик был еще и до омерзения похотлив и, как выразился один сослуживец, «злобуйственен», а потому многие старались брезгливо уклониться и от его приязни или ненависти, и от его потного и мятого рукопожатия. Вагина это нисколько не смущало. Его посыпанный перхотью пиджачишко являлся частью казенного пейзажа, как мажущаяся побелка в иных коридорах или желто-грязная окраска стен в иных заведениях. Гриф же просто знал Вагину цену. Как и всем, с кем он имел дело.
– Вызывали, Сергей Оттович? – застыл на пороге блеклой тенью Йорик.
– Да. Ты взял Данилова в разработку?
– Так точно.
– Результаты?
– За два часа трудно установить что-то определенное.
– И тем не менее...
– Пока только «объективка». Данилов Олег Владимирович, русский, в партиях и общественных организациях не состоял, политикой не занимался, место рождения, как и год, не указаны...
– Что значит, не указаны?
– Данилов сам заполнял файл, к тому времени он уже две недели сотрудничал в газете, никто в его формуляр не заглядывал... Разгильдяйство, конечно... Вот он и созорничал: местом рождения указан Кубытинск-на-Усяве, временем – тридцать третье Брюмера шесть тысяч восемьсот тридцать седьмого года от Сотворения мира.
– Забавно. Ты никогда не задумывался, Вагин, что даже это сочетание, «Сотворение мира», говорит в пользу христианства?
– Простите?..
– Co-творение. Когда в этом приняли участие Отец, Сын и Дух Святой.
Вагин пожал узкими плечиками:
– Я далек от богословия.
– Пожалуй, я тоже. Так, игра воображения. Зачем ты мне рассказываешь о вольных сочинениях Данилова?
– Ну как... – смешался подчиненный. – Положено.
– Мне не нужны идиотские сказки этого «простачка» о всяких кубытинсках, игогоевсках-на-Усяве и крестопропойсках.
– Виноват.
– Ты составил запрос для нашей агентуры в Москве?
– Так точно. – Вагин неуловимым движением извлек из папочки убористо заполненный текстом листок. – Необходима ваша виза.
Гриф быстро пробежал глазами текст. Двумя скупыми выверенными движениями вычеркнул несколько пунктов. Спросил:
– Какую смету ты заложил в оперативные расходы?
– Пять тысяч долларов. С допуском.
Гриф скривил губы:
– Не нужно никаких допусков. Добавь сзади нолик – и будет в самый раз.
Информация мне нужна в течение двух, максимум – трех дней.
Пепельное лицо Серого Йорика словно подернулось рябью: это означало удивление.
– Пятьдесят тысяч? На выяснение прошлых обстоятельств отставного журналиста?
– Он не журналист, и ты, голубчик, знаешь это не хуже меня. Или, по крайней мере, догадываешься.
– За пятьдесят тысяч я раньше покупал резидентов, – упрямо поджал губы-ниточки Вагин.
– Было за что платить... Раньше резиденты интересовались тайнами мадридских и кремлевских дворов... Удобно ли сиделось дедушке на горшке и хорош ли утренний стул... Ну а если стул хорош, то и трон крепок. Мы же – люди с тобой маленькие, но практичные. Сейчас нас интересуют только деньги и ничего, кроме денег. – Гриф покусал кончик карандаша. – Деньги разлагают людей, давая им возможность потворствовать своим порокам. И люди становятся ручными, как прикормленные белки. Вот и вся политика. – Он вздохнул. – Меня от этого мутит.
– Гриф взял из коробки сигарету, покрутил в пальцах, положил обратно. – Своей статьей Данилов шуранул в нашей провинциальной столице, словно каленой кочергой в муравейнике. Я хочу знать, кто этот «играющий джокер» на самом деле. Ты понял?
– Так точно.
– Экономить на информации в нашем случае – все равно что строить высотный дом без фундамента. Постройка завалится даже, не от ветра, от плевка! – Гриф ощерился, лицо его на мгновение стало неприятным и жестким. – А после опуса этого борзописца в нас не плевки полетят – камни, булыжники, сваи! И каждый из этих раковских, реймерсов, Головиных станет метать свой банк! Мне не нужно случайностей. Ты понял, Вагин?
– Так точно. Я понял. Но...
– У тебя сомнения?
– За пятьдесят кусков можно завалить дюжину таких, как Данилов.
– И проблема решена дешево и сердито, так? – сузил глаза Гриф. В голосе его явственно слышался сарказм.
– Так, – подтвердил Вагин с неожиданной твердостью в голосе.
– Ты помнишь, майн либер, любимое изречение английских миллионеров?
Помощник пожал плечами.
– "Я не так богат, чтобы покупать дешевые вещи". А смерть нынче дешева.
– Не для того, кто умирает.
Гриф глянул на помощника с каким-то новым интересом. Потом произнес очень медленно:
– Я не могу позволить себе роскошь устранить человека, не выяснив, кто за ним стоит.
– Его сыграли втемную. Это очевидно.
– Особенно если его сыграли втемную. Все. Вопрос закрыт.
– Есть.
– Что ты выяснил о Данилове достоверно? – спросил Гриф.
– Место жительства.
– Нужно установить наблюдение. Только нежно.
– Люди работают.
– М-да. Не густо. Он действительно одинок?
– Да. Ни родителей, ни родственников. Мы осторожненько опросили соседей.
За полгода в его квартире, конечно, бывали женщины, но – случайные. И не проститутки.
– Я не знаю среди женщин «не проституток». Просто одни продаются за наличные, другие – за карьеру, связи, место под солнцем. Лучше – под южным и ласковым.
– Я имел в виду именно женщин, продающих свое тело за деньги, – дисциплинированно уточнил Вагин.
– А – душу? Душу за деньги продают?
– Извините? – тускло глядя на Грифа, переспросил Вагин.
– Продают... На том и стоит мир. – Гриф пожевал губами, размышляя о чем-то своем:
– Ты не забыл о моем поручении? Барышнями для нашего застенчивого интеллектуала озаботился?
– Так точно.
Вагин выудил из черной папки увесистый конверт и почтительно положил на стол. Гриф вытряхнул из него с полтора десятка фотографий, оскалился:
– Анекдот есть такой. Сидит больной у психиатра, тот вынимает из стола карточку, показывает – на ней изображен треугольник, – спрашивает больного:
«Что это такое?» – «Это палатка, а там мужик с бабой уединились и – занимаются любовью!» – «Хорошо», – останавливает его врач, показывает карточку с квадратом: «А это что, по-вашему?» – «А это – дом, а там в каждой квартире мужики с бабами...» Врач озадачился, хмыкнул, показывает круг: «Ну а здесь что изображено?» – «Ну как же, доктор, это же земной шар, а на нем – в каждой палатке, в каждом доме, под каждым кустом – мужики с бабами...» – «М-да... – протянул психиатр. – У вас сложная форма сексуальной фобии, вы совершенно неадекватно реагируете на предъявленные вам символы». – «А вы, доктор, тоже хороши, – возмущается больной, – такую порнографию в столе держать!»
– Смешно, – вежливо развел пегие губы Вагин.
– Что ты мне притаранил, лишенец? – произнес Гриф, не очень-то и скрывая за язвительностью недовольство.
– Я полагал...
– Не суди по себе, Вагин. Откуда ты набрал столько шалав? На них же пробы негде ставить!
– Практика показывает, что интеллигенты более всего западают как раз на потаскух. Чем вульгарнее, тем лучше.
– Ин-тел-ли-ген-ты. Ин-тел-лек-ту-а-лы, – медленно и жестко произнес по складам Гриф. – «Практика показывает», – сымитировал он тягучий говор Вагина. – Яйцеголовые уроды, путающиеся в этой жизни, как в мамашкиной юбке... Данилов – интеллектуал? Это он не разбирается в жизни?
– Вы охарактеризовали его как идеалиста. Насколько я проинформирован Бокуном...
– Фока тебе рассказал, как Данилов его «построил»? Одним взглядом?
