Б. Седов - Один против всех
Из-за того, что пост городского головы Санкт-Петербурга был временно занят, к тому же, стыдно сказать, занят женщиной, Петька Чистяков временно исполнял обязанности «блюстителя тела Государева» - нечто среднее между телохранителем и камердинером.
Он будил Романова-Черных по утрам, рассказывал о том, что и когда предстоит сделать в течение дня, привозил из ближайшей забегаловки пиццу - Государь был неприхотлив в пище - и выполнял множество мелких поручений, неизбежно возникающих во время загруженного дня господина Престолонаследника.
Господин Романов-Черных был человеком суровым, но справедливым. Он мог щедро осыпать милостями, но мог и покарать безжалостно и жестко. Не далее как вчера Петька Чистяков был лишен ордена Белого Орла только за то, что оплошал с подачей к столу устриц с шампанским и не вовремя совершил перемену кувертов.
Награда Чистякову была не нужна, тем более что возможности наградить, как таковой, еще и не существовало, был список лиц, предоставленных к награждению, и оказаться вычеркнутым из этого списка было, конечно, обидно, но переносимо. Хуже другое - к каждому ордену, чину или званию прилагался Высочайший дар в виде некоторого количества десятин земли, без крепостных душ, разумеется. Августейший предок, император-освободитель Александр Второй крепостное право отменил, и его потомок, Николай Третий, Всеволодович, возвращаться к прадревним временам крепостничества не желал, так же как к временам колхозов, совхозов или крестьянских общин, с которыми боролся еще Петр Аркадьевич Столыпин…
- Николай Всеволодович! - снова потряс Петька престолонаследника и собрался уже идти за штофом воды, чтобы вылить ее на августейшую голову, но августейшая голова приподнялась с шезлонга и открыла глаза.
- В чем дело, Петька? - Черных при пробуждении бывал обычно зол и невоздержан в словах и действиях. - В чем дело, монстр? Тебя спрашиваю!
Чистяков отступил назад, подальше от тяжелой монаршей руки.
- Госпожа Жанна сейчас подъедет, - сообщил он. - Надо бы помыться, побриться, привести себя в порядок…
- Я в порядке! Приедет, веди сюда, да смотри там, без рук!
Госпожа Жанна была дочкой милицейского полковника Исаева, кадры эффектной смерти которого в арке Главного Штаба обошли весь мир. Полковник-оборотень оставил дочурке не только сомнительную репутацию, но и солидные счета в банках Центральной и Северной Европы, это позволяло Жанне Викторовне вести безбедную светскую жизнь, но закрыло дорогу на родину. Представители Генпрокуратуры периодически выступали с заявлениями, в которых изобличали преступные деяния «оборотней в милицейских погонах», среди которых на первом месте стояло имя покойного полковника Исаева.
Поэтому Жанна Викторовна Исаева до поры до времени пребывала в затхлой, лишенной политической активности Европе. Чудаки-европейцы с подозрением смотрели на наследницу преступных миллионов, и поэтому доступ в высшие и даже средние круги европейского общества был ей закрыт. Но причудница-судьба свела ее с господином Романовым, и у нее появился шанс вернуться на свою историческую родину, причем вернуться победительницей, супругой наследника престола и будущей Императрицей.
Пока же она в кругах, приближенных к особе Императора, именовалась скромно - госпожа Жанна и вела себя вольно и раскрепощенно.
Пикантности в ситуацию добавляло то, что в период славных событий мая две тысячи третьего года она числилась официальной невестой господина Костюкова, более известного под прозвищем Кастет. Она была даже влюблена в него, правда, недолго, первые два или три дня знакомства, но измену Кастета восприняла как ужасное личное оскорбление и с тех пор считала его своим врагом номер один среди мужчин. Врагом номер один среди женщин для нее была невеста Кастета - Светлана. Случай отдал Светлану ей в руки, но, увы, всего лишь на несколько дней…
Жанна Викторовна Исаева была в некотором роде женщиной идеальной. Она не только соединяла в себе все черты, присущие женскому полу, начиная с прародительницы Евы до наших дней, но и имела эти черты выраженными в самой яркой, почти вопиющей форме.
Подобно тому как любое изделие из золота неизбежно является сплавом, содержание золота в котором определяется пробой, так и Жанна Исаева была сплавом всех женских качеств, женщиной 958 пробы. Выдающаяся злопамятность органично сочеталась в ней со сногсшибательной красотой и с тем, что в обиходе именуется женским умом.
Поэтому она хорошо запомнила свой бурный роман с Кастетом и поклялась ему жестоко отомстить, равно как и разлучнице-Светлане. Связь с Черных давала ей все возможности для этого, но, к сожалению, Леша Кастет был ему пока нужен для выполнения каких-то планов престолонаследника, и месть на некоторое время откладывалась. Впрочем, идеальная женщина Жанна умела ждать: чем больше времени потребуется на ожидание, тем слаще будет исполненная месть, как сладок первый секс после нескольких дней вынужденного воздержания…
- Зайчик, мы поговорим или потрахаемся? - спросила Жанна Исаева, появляясь на лесной поляне, где под сенью буков возлежал господин Черных.
- Сейчас мне нужен Вагнер, - ответил Черных, - мысли, ты понимаешь, мысли клубятся в моей голове, их нужно упорядочить, сложить в систему, придать им стройность и величие. А это возможно только под божественного Вагнера… Что бы ты хотела, дорогая, «Парсифаль» или «Тангейзер»? А может быть, «Лоэнгрин»? Да, пожалуй, «Лоэнгрин»! Я чувствую как от одного этого слова кровь начинает мчаться по моим жилам, мысли, идеи, образы становятся отчетливыми, выпуклыми, совершенными, как твое тело, дорогая!
Жанна поморщилась. Женя Черных был единственным мужчиной в ее жизни, секс с которым не доставлял ей никакого удовольствия. Но ради достижения своих целей она готова была поступиться принципами, тем более, что поблизости всегда были Петенька Чистяков и великолепный Жора Вашингтон. Она вздохнула.
- Давай что-нибудь выпьем!
- Скажи этим, пусть принесут. Мне еще столько нужно обдумать, голова должна быть свежей, как эта божественная мелодия, помнишь? - и Женя Черных фальшиво напел тему Грааля из «Лоэнгрина»: - Та-та-та-та-там! Великолепно! Чарующе! Wunderbar!..
- Чарующе! - подтвердила Жанна и хлопнула в ладоши: - Петька, шампанского, сегодня я гулять буду!
* * *
Голова болела, как всегда после долгого дневного сна. Черных встал с шезлонга, посмотрел на то, как Жанна заигрывает с Петькой Чистяковым, презрительно ухмыльнулся.
Смерд, он смерд и есть… Такая женщина перед Петькой стелется, хоть сейчас в кусты, а он стоит дуб дубом, только поднос в руках дрожит.
Жанна - женщина, ей все равно где и с кем, а Петька хочет ведь, но боится его, Черных, боится, понимает, что без Черных он ничто, слесарь-автомеханик, человек без прошлого и будущего…
Черных с хрустом зевнул, отчего голова разболелась еще сильнее, взглянул еще раз на Жанну, задержался глазами на голых ногах, в нетерпении переступавших по зелени лужайки, сказал сам себе - хватит! - и пошел в сторону часовни. Там, в исповедальне, куда ход был закрыт для всех, Черных хранил все самое необходимое для полноценной работы ума.
Ноутбук, с которым не расставался последние годы, куча тетрадок с записями и конспектами, некоторые еще со школьных времен и, самое главное, запас кокаина, без которого думать было уже тяжело, подчас невыносимо. Как теперь - ломило виски, кровь шумела в ушах, выплескивая перед глазами красные звездочки и круги, музыка, любимая музыка Вагнера то отдалялась, то приближалась, скорбная песня Зигмунда сменялась ликующим хором моряков, а вдалеке стучали восемнадцать наковален царства нибелунгов…
Дверь в часовню открылась сама, зазвучал далекий, раздражающий сейчас хорал, но первые же шаги по каменному полу принесли облегчение - не так болели глаза в полумраке часовни, прохлада каменных стен проникала в черепную коробку, чуть-чуть, слегка, совсем немного, напоминая завораживающий холод первого кокаинового вдоха, и, самое главное, до двери в исповедальню осталось шесть больших шагов, или восемь маленьких - Черных это знал очень хорошо и начал считать: восемь, семь, шесть…
Сегодня шаги давались особенно трудно, и он не шел - волочил ноги по истертым камням часовни. Черных схватился руками за спинку скамейки и начал считать снова - теперь уже скамьи, их было восемь. Семь, шесть, пять…
Немного, совсем немного осталось, если до боли напрячь глаза, то уже видна приоткрытая дверь исповедальни, а там, справа, за дверью, в верхнем ящике бюро… Четыре, три…
Потемнело в глазах…
- Пошли сюда, Петька! - раздался за дверьми голос Жанны. - Пошли, здесь его точно нет!
Черных упал на колени, только бы дойти, доползти, дотащить себя, как прежде. Он помнил, очень хорошо помнил то время, когда он, Женя Черных, мог передвигаться только так, с помощью рук, волоча за собой обезноженное тело… Последняя скамья, теперь поворот, и вот она, дверь…
