Алексей Свиридов - Русский вираж
— Ну так и послал бы их… Куда подальше, словом! — воскликнул Казак, не понимая, о чем тут еще можно говорить.
— Зачем посылать, — усмехнулся Хомяк. — У меня другая идея есть, затем и пришел. Я ведь помню: что ты, что Корсар тогда в Сербии не только за штурвалом лихо воевали. Так вот: а что бы вам завтра не пойти со мною в полет? Один за бортинжа, другой за штурмана. Клиентам я что-нибудь совру, а если они действительно начнут финты крутить, тут вы и скажете свое веское слово. Само собой, что это не просто так моя просьба, а вполне деловое предложение, с вполне конкретной оплатой.
И Хомяк, следуя давней привычке не говорить о деньгах вслух, написал на бумаге сумму.
— Хм… А если все будет спокойно и гладко, тогда как? — уточнил Корсар.
— Ну, тогда… — По лицу Хомяка было отчетливо видно, как в его душе борются честность купеческая и купеческая же скупость. Честность победила: — Все равно оплачивается. Но… — похоже, скупость тут же взяла реванш, — в половинном размере.
— Умаслил! Соблазнил! Купил с потрохами!!! — рассмеялся Казак и добавил добродушно: — Ну и жадный ты все-таки.
— Я не жадный. Я справедливый, — с достоинством ответил Хомяк и вновь напустил на себя серьезный вид: — Ну так что?
— Не, я мимо, — без раздумий отозвался Казак. — У нас делегация, расписание работ, и вообще, такое дело не очень по мне. Вот Пират — другое дело, он у нас вольноопределяющийся. Правильно?
Корсар почесал подбородок и задумался: конечно, предложение Хомяка и ему не казалось таким уж соблазнительным. Тем более если действительно клиенты попытаются кинуть толстяка… Интересно, как он себе представляет то самое «веское слово»? Хотя, с другой стороны, при всей своей внешней горячности большинство этих смуглых парней обычно поворачивают оглобли, как только натыкаются на решительный отпор. В армии, а потом и в училище Корсар получил опыт общения с представителями «лиц южной национальности» из бывшего СССР; не думал, что здешний народ чем-нибудь от них отличается.
«А может, и вправду слетать с Хомяком? — подумал он. — А то Наташка вчера в лавке на золотые сережки с камешками облизывалась-облизывалась, а у меня деньги только дяди Левины, из резерва… Вряд ли старый хмырь одобрит такую трату, а своих денег только на бижутерию и хватает, такую дешевку, что просто стыдно в руки брать, не то что девушке подарить! Да и скорее всего не случится ничего. Хомяка наверняка просто дома достали, вот он как та пуганая ворона куста боится. А почему именно его выбрали для полета — наверняка есть какое-нибудь простое объяснение. Например, такое…»
— Слышь, Хомяк, а сколько этих операторов будет?
— Четверо и еще два ассистента.
— Тогда вполне возможно, что ты зря волнуешься. У них небось аппаратуры тонны полторы, а у местных таксистов небось ничего серьезней «Бонзаны» нету! А твой «Бе-32» машинка хоть и небольшая, но сильная. Вот и выбрали тебя! Кроме того: машину проектировали еще бог знает когда, и окошки у тебя широкие, как в трамвае, сейчас таких не делают.
Хомяк на секунду задумался, но тут же сказал:
— Может, так, а может, и не так. Ты что решил-то?
— Я согласный. Правда, меня уже на выставке наверняка видали, но это уже твои заботы, что сказать клиентам. По рукам?
— Решили, — утвердительно отозвался Хомяк. — Вылет запланирован завтра на десять двадцать, соответственно будь у меня… Ну, скажем, часов в девять. На предполетные мероприятия как раз хватит.
Они попрощались, и Хомяк с Казаком ушли. Оставшись один, Корсар собрался было завалиться спать, но спохватился и принялся звонить полковнику Марченко, чтобы предупредить его о своем завтрашнем отсутствии. Кое-как успокоив полковника тем, что во второй половине дня он все-таки сможет появиться, он набрал еще один номер — по договоренности со Львом Сергеевичем и Корсар, и Казак должны были сообщать о каких-либо своих поступках, выпадающих из заранее предусмотренного плана.
Спрашивать, с кем он говорит, летчик, само собой, не стал, обменялись лишь кодовыми фразами, однако голос в трубке показался Корсару знакомым.
«Саша-гонщик… — подумал он, положив трубку. — Что ж, судя по сегодняшнему эпизоду, если понадобится действовать, он не будет колебаться. Хотя, с другой стороны, не думаю, что наши с Хомяком дела так уж взволнуют его, или кто там у них отдает команды… В случае чего, полагаться придется исключительно на себя».
Примерно в это же время Хомяку позвонил «представитель заказчика». В разговоре уточнялись второстепенные детали, потом американец попросил подробнее рассказать о компании «Аэроклуб», и так получилось, что проговорили они около сорока минут. Когда наконец «представитель» смилостивился и дал отбой, толстяк от души выругался: он терпеть не мог длинных разговоров по телефону. Облегчив таким образом душу, он спокойно уснул.
Однако причина тянуть время у «представителя» была, и причина весьма уважительная. От его аппарата тоненький провод тянулся к небольшому переносному компьютеру, той же марки, что лежал сейчас у Корсара в номере подключенным к видеоблоку, и все, что говорил Хомяк, записывалось в цифровом формате на жесткий диск.
Через несколько минут после разговора файлы с голосом Хомяка были закодированы как личная почта и по вездесущему Интернету ушли за океан — за Индийский. В маленьком австралийском городке пара веселых друзей за пару часов обработали параметры голоса и по заранее заготовленным текстам состряпали несколько вариантов убедительно звучащей фальшивки, а потом прислали ее обратно «представителю». Участи Сирила Мэндела ребята не опасались: если бы с кем-нибудь из них что-то случилось, хитроумно выстроенная система собственной безопасности должна была выплеснуть в мировую сеть немало интересной информации, после которой и «представитель», и «заказчик» оказались бы известны более, чем этого хотели.
В принципе эта информация могла стоить значительно больше, чем ребята зарабатывали на заказах, но они предпочитали твердые доходы, и к середине ночи в адрес «представителя» пришло четыре звуковых файла. Услышь Хомяк содержимое хотя бы одного из них, он вряд ли спал бы так спокойно. Да и не спокойно тоже.
Киногруппа, нанявшая самолет Хомяка, прибыла на стоянку минут на десять раньше назначенного времени. Из шести человек по-русски говорил только один, зато говорил много. Хомяк официально представил «киношникам» Тимура, своего второго пилота, и вполголоса сообщил о наличии еще одного члена экипажа — контролера-инструктора из заграничного отдела департамента авиации общего назначения, каковому контролеру до зарезу понадобилось именно сегодня совершить инспекционный полет.
Русскоязычный киношник поцокал языком, покачал головой, выражая сочувствие в адрес «уважаемый командыр-хазаин», и попросил разрешения загружаться. Хомяк махнул рукой и послал второго пилота надзирать за размещением пассажиров в салоне.
Арабы засуетились и, гортанно перекликаясь, начали затаскивать в дверь аппаратуру — ее оказалось действительно очень много. Штук пять кинокамер несколько музейного вида, современный репортерский видеорекордер с толстым объективом, ящики с катушками пленки, еще какое-то оборудование и даже несколько софитов, увидев которые Хомяк мысленно покрутил пальцем у виска: на таком солнце — и дополнительный свет!
Вернувшись в кабину, второй пилот доложил:
— Все нормально, центровку сделал, хоть и трудновато было. — И добавил осуждающе: — Такую бурную деятельность развили, и все больше бестолковую. Объективами к иллюминаторам против солнца примериваются, провода разматывают, втыкают куда-то, а у них не втыкается… Такое впечатление, что это не профи, а студенты какие-то, курса так с первого, в лучшем случае — со второго.
— Ну, пусть будут студенты… — с некоторым сомнением в голосе ответил Хомяк, но времени менять решение уже не было, и он скомандовал: — Давай связь с контрольной башней.
Корсар сидел на откидном сиденьице, изначально предназначенном для стюардессы, перегораживая и без того узкий проход. Место было неудобное, но зато обладало важным достоинством: через легкую занавесочку отсюда можно было видеть все, происходящее в салоне, а через открытую дверцу пилотской кабины — наблюдать за летчиками. Вживаясь в свою роль проверяющего чинуши, он, слушая диалог второго пилота с диспетчером, сделал несколько пометок в блокноте, потом глянул через плечо Хомяка на приборы и вновь сделал ничего не значащую запись.
Хомяк запустил двигатели, и через несколько минут «Бе-32» мягко стронулся с места и покатился на взлетную позицию. Добираться туда пришлось чуть ли не через весь аэродром, самолету пришлось проехать и вдоль рядов выставки, однако операторы необычным ракурсом не заинтересовались. Лишь один из них, ассистент, сначала прилип к иллюминатору, потом посмотрел на часы и, сделав зверское лицо, что-то быстро начал говорить остальным. К темпераментному обсуждению подключились остальные, и наконец тот, который говорил по-русски, пошел к пилотской кабине.
